— Жутковато здесь. Правда? — тихим шепотом сказала Анечка.

— Есть такое дело. Еще и погода, как назло, шепчет: займи да выпей. Кстати, у меня с собой есть. — Прилепина достала маленькую фляжку, ставшую неизменным аксессуаром в ее сумочке со времен службы в «карманном». — Хочешь, для храбрости?

— Нет, мне нельзя. Я же кормящая.

— Извини, забыла совсем.

Ольга отвинтила крышку и сделала небольшой глоток.

— А что там у тебя?

— Коньяк.

— Ладно, давай. Капельку.

Анечка, зажмурившись, храбро пригубила огненной воды, закашлялась с непривычки, и в этот момент в ночи, неожиданно и где-то совсем рядом, прозвучал насмешливый мужской голос:

— Уже празднуете?

Девушки, вздрогнув, обернулись испуганно:

— Ф-фу, ч-черт! — всмотрелась Прилепина. — Валера! Разве можно так пугать?! Господи, вымахал-то как! А усища отрастил! Бусыгин, ты ли это?

— Я, Иоланта Николаевна, я, — смущенно усмехнулся бывший ученик, «дневным дозором» выходя из сумрака. — Знаете, если вас и в самом деле так легко напугать, может, и ходить не стоит? Подумайте, пока не поздно.

— Вот еще, глупости. Ничего мы не боимся. Пошли, — храбро сказала Анечка. — Нам ведь туда?

— Нет-нет, у центрального входа сторожа дежурят. Да и овошники стрельнинские там периодически отстаиваются. Так что мы с вами, как Ильич, пойдем другим путем. Хотя, я так понимаю, вам менты не страшны? Иоланта Николаевна, мне тут ребята рассказывали… Неужели вы и правда из школы в ментовку работать ушли?

— Да. А что в этом такого?

— Прикольно. А знаете, я, по правде сказать, не верил, что брат Петр разрешит. Но, когда я ему вашу биографию рассказал, он засмеялся и говорит: «Пусть приходит. Лучшее, что есть в нашей жизни, — это метаморфозы. Ибо они суть обновление».

— И что это может означать? — тихонько поинтересовалась у Прилепиной Анечка.

— Понятия не имею, — прошептала та.

Вслед за Валерой они двинулись едва заметной, заросшей крапивой и забросанной битым кирпичом дорожкой вдоль кладбищенской ограды. Минут через пять Бусыгин, воровато озираясь по сторонам, согнулся и проворно юркнул в прикрытую разросшимися кустами дыру. Ольга и Анечка, переглянувшись, сунулись за ним. Оказавшись на территории кладбища, троица выстроилась гуськом и в полной темноте стала пробираться вглубь, повторяя изгибы многочисленных тропинок, петляющих между могилами и оградками.

— А по какому случаю вечеринка? — спросила Ольга.

— Не вечеринка, а черная месса, — поправил ее Валера.

— Хорошо, пусть будет месса. И все-таки?

— Завтра, вернее уже почти сегодня, у брата Петра день рождения.

— И чего?

— В сатанинской религии собственный день рождения считается великим праздником, — объяснил Валера.

— О как!

— Ну да. Сатанист исходит из той логики, что если уж Бог создан по моему образу и подобию, то почему бы этим Богом не считать себя? Лично мне кажется, что в этом и в самом деле что-то есть.

— А мне кажется, что такую точку зрения может разделять только законченный, самовлюбленный эгоист! — сердито заметила Анечка.

— Ваше право, — пожал плечами Бусыгин.

Неподалеку от них захрустели ветки, донеслись приглушенные голоса.

— Это они? Сатанисты? — испуганно спросила Анечка.

— Нет, это местные.

— Какие местные? Покойники, что ли?

— Бомжи. Ночуют они здесь, — успокоил провожатый. — А нам с вами во-он туда. Видите? Где огоньки?

И действительно, впереди, в кромешной темноте, угадывались огоньки: не то от фонариков, не то от зажженных свечей. Именно туда, «на свет», и продолжила свой путь троица авантюристов…

…Главное постановочное действо разворачивалось возле разбитого, явно дореволюционного происхождения склепа, расположенного в самом глухом уголке кладбища. Судя по количеству старых заброшенных могил, посетители захаживали сюда нечасто и неохотно. На камни склепа была водружена «инородная», явно принесенная сюда только на время акции, миниатюрная статуя Кали, украшенной гирляндой черепов. К слову, похожую скульптуру Прилепина совсем недавно видела в магазине «Ганг» на улице Правды, куда забрела в поисках подарка матери. Но если богиня смерти выглядела бутафорски нестрашно, то вот три несчастные, еще живые черные кошки, распятые на воткнутых в землю крестах, являли собой до тошноты жуткое зрелище. Собравшиеся полукругом «братья и сестры Вельзевула», а именно так назвал их Валерка, молча держали в руках длинные зажженные свечи и напряженно чего-то ждали. Видимо, начальства.

Наконец откуда-то зазвучала-полилась тягучая заунывная музыка и из-за склепа в центр полукруга вышел человек в длиннющем, до пят, черном балахоне с факелом в правой руке.

— Похоже, это он и есть. Именинник, — шепнула Прилепина на ухо Анечке.

Брат Петр медленно обвел взглядом собравшихся и загрохотал хорошо поставленным тенорком:

— Сегодня все силы ада снизойдут на землю, дабы обагрить нас знамением святого Иуды Иерусалимского, сына мученика Божия, преподобного Люцифера. И да пребудет с нами Сатана отныне и во веки веков. Хвала Вельзевулу!

«Слава Вельзевулу!» — слаженным хором рявкнули собравшиеся. Откуда-то из темноты к брату Петру шагнула обнаженная, подросткового телосложения девушка в легкой прозрачной накидке с капюшоном. В одной руке она несла ветку папоротника с прикрепленной к ней белой розой, а в другой — чашу с напитком. Она протянула чашу брату Петру, и тот, слегка пригубив, пустил ее по кругу. Заметив, что с губ именинника капает алая жидкость, Анечка в ужасе прижалась к Ольге:

— Это что, кровь?

— Не знаю, — неуверенно отозвалась Прилепина. — Хочется верить, что это всего лишь спецэффекты.

Сделав круг, чаша возвратилась обратно к брату Петру. Приняв «посуду», он отложил на землю факел, вынул из-за пояса здоровенный тесак и, не произнеся ни слова, вонзил его в ближайшую из распятых кошек, провернув железо. Народ восхищенно взвыл и зашелся почти в экстазе. А вот Анечке от увиденного сделалось совсем дурно: с глухим стоном «Мамочки!» она торопливо отошла в сторону и присела на корточки.

— Чудо свершилось! — провозгласил брат Петр, собирая в чашу кровь замученного животного. Он снова отпил и во второй раз пустил чашу по кругу, начав на этой раз с противоположной стороны. После чего по-хозяйски приобнял голую, годившуюся ему в дочери девицу и вместе с нею растворился в ночи.

«Братья и сестры Вельзевула» принялись с удовольствием лакать горячую кровь — на спецэффекты списать сей напиток было уже невозможно. Ольга, с немалым усилием подавив в себе чувство брезгливости и тошноты, отвернулась и двинулась на помощь к Анечке. Та уже облегчилась и теперь с безучастным потерянным взглядом сидела прямо на земле, обхватив голову руками. В глазах у девушки стояли слезы. Порывшись в сумочке, Прилепина нашла упаковку бумажных платочков и протянула их Анечке:

— Вот, держи.

— Спасибо, — жалобно всхлипнула девушка и принялась утирать лицо, пальцы ее нервно дрожали.

— Как ты?

— Ужасно!

— А ведь я вас предупреждал! — отделившись от компании, шагнул к ним Валерий.

— Иди ты к черту! — огрызнулась Ольга.

— Иоланта Николаевна, сегодня такая ночь, когда черти приходят сами. Ладно, если готовы, пойдемте. Он ждет вас. Только сразу предупреждаю: свои морально-этические оценки и установки держите при себе. Могут неправильно понять…

…Аудиенция с именинником происходила метрах в пятидесяти от места проведения шабаша. Где народ, судя по доносившимся воплям и визгам, пустился во все тяжкие. «Приемная» брата Петра располагалась за оградкой одной из довольно богатых и ухоженных могил, так что здесь имелись и маленький столик из нержавейки, на котором сейчас стояла початая бутылка вина, и деревянная скамеечка. На скамеечке сидел именинник, держа на коленях давешнюю голую девицу.

— …Вы, я так понимаю, первый раз на подобной вечеринке? И как впечатления? — не представляясь, первым заговорил брат Петр.

— Отвратительно! — заявила как отрезала Анечка.