Вот только не будет же Обнорский всё это теперь пересказывать Цыганковой. Еще по молодости своей решит, что начальник перед ней, соплюхой, оправдывается.

«Вот уж хрен!»

Дверь кабинета приоткрылась, и в образовавшуюся щелочку опасливо просунулась Даша:

— Прошу прощения, Андрей Викторович. Позвонили с вахты. Пришел какой-то мент и просит представить ему журналиста Льва Цыганова.

— Так, началось! — Обнорский наградил Марию взглядом, в котором немым укором читалось: «Что и требовалось доказать». — А что за мент? Из какого подразделения?

— Ой! — смутилась Даша. — Мне вахтер, Виктор Васильевич, продиктовал, но я не смогла запомнить. Там какая-то очень сложная аббревиатура.

Андрей Викторович нервно побарабанил пальцами по столешнице:

— Ну что ж, Мария, придется нам с вами вернуться к этому разговору позднее. Ступайте, негоже заставлять слугу государева ждать. Да, и очень надеюсь, что по итогам нашего общения мои худшие опасения в части судебных исков не подтвердятся.

— Спокойствие, Андрей Викторович, только спокойствие! — кивнула журналистка, поднимаясь. — Не переживайте, у меня с этими господами разговор короткий.

— Вот это-то меня и пугает, — проворчал Обнорский.

С одной стороны, он был рад, что их сегодняшняя перебранка свернулась, недотянув до финальной трагической коды. А с другой — визит в редакцию представителя правоохранительных органов ничего хорошего не сулил. По крайней мере с благодарностями и комплиментами в эти коридоры уже давно никто не заходил. А вот со всякого рода дерьмом — по-свойски и регулярно.

Мегазвезда петербургской расследовательской журналистики, криминальный репортер, в свое время не побоявшийся вступить в смертельную схватку с самим Антибиотиком, создатель почившего в бозе некогда знаменитого агентства «Золотая пуля», Андрей Викторович Обнорский в последнее время более всего напоминал ту самую сивку. Которую вусмерть укатали крутые горки. Три года назад, реанимировав с новой командой свой былой проект «Явка с повинной», Андрей Викторович предпринял попытку шагнуть в одну реку дважды. И хотя в коммерческом плане возрожденная газета потихонечку стала приносить какие-никакие дивиденды, однако радости от возвращения в большую журналистику Обнорский не испытал. В информационном мире городка по-прежнему «всё текло», вот только «ничего не менялось». Так что с какого-то момента Андрей Викторович окончательно потерял интерес к медиабизнесу как к таковому и теперь продолжал заниматься некогда любимым делом исключительно по инерции. Ощущая ответственность за людей, которые с ним работали и которые, по молодости лет своих, еще искренне верили в полезность и значимость журналистского труда.

Вжи-и-и-ик!

Разъяренный Обнорский произнес длинное витиеватое ругательство на фарси, выломал из блистера сразу две таблетки пенталгина и сунулся в холодильник за минералкой.

Вжи-и-и-ик!

Андрей Викторович в ярости зашвырнул таблетки под диван и, отставив минералку, потянулся за початой бутылкой подарочной текилы…

— …Здравствуйте, это вы меня спрашивали?

Мешок едва сумел сдержать улыбку. Подошедшая к нему девушка произнесла эту невинную фразу, практически стопроцентно скопировав настороженность и интонацию бандерши Ани. С которой та обратилась к Шарапову, прогуливающемуся в пальтишке сереньком, в кепчонке и с журнальчиком «Огонечком» в руках.

— Вообще-то мне нужен журналист Лев Цыганов.

— У вас что, имеются какие-то претензии? — строго уточнила девушка.

Симпатичная, к слову сказать, девушка. Навскидку лет эдак двадцати пяти.

— Ни малейших. Мне просто хотелось бы переговорить с этим автором.

— Слушаю. Я автор и есть.

— Да, но… По-моему, вы…э-э… не совсем Лев.

— Машка у нас львица, — хмыкнул, наблюдавший за их разговором вахтер.

— Мария. Творческий псевдоним — Лев Цыганов, — улыбнулась девушка, протягивая Андрею руку.

— Андрей. Творческий псевдоним… э-э… Мешок, — отвечая на приветствие, в тон ответил Мешечко.

— А почему «Мешок»? По мне, так у вас вполне себе спортивная фигура.

«У вас тоже. Фигурка. Вполне себе», — едва не сорвалось с языка у Андрея. Он развернул перед глазами девушки ксиву:

— А вот поэтому.

Журналистка всмотрелась и, улыбнувшись, кивнула понимающе:

— Теперь понятно… Что ж, очень интересно. Я, знаете ли, впервые встречаюсь с представителем вашей конторы.

— А я — с представителем вашей. Как-то так исторически сложилось, что у меня нет ни знакомых, ни малознакомых среди вашей братии. Извините, я хотел сказать профессии.

— Да бросьте, какая ерунда, — великодушно отмахнулась Цыганкова. — И почему же вы решили начать знакомство именно с меня?

— Я читал некоторые ваши публикации. Про рейдерские захваты, про недавнее убийство на Ладожском озере, что-то еще… Знаете, в целом мне нравится ваш стиль. Вполне профессиональный, смелый, предельно жесткий, со здоровым чувством юмора. Правда, иногда вам изменяют выдержка и чувство такта.

— Вы так считаете? — нахмурился «Лев Цыганов».

— Я так считаю, — подтвердил Мешок. — По моему скромному мнению, для того чтобы быть столь категорически безапелляционным, помимо внутренней убежденности, необходимо более глубокое знание предмета и деталей. Иначе взгляд порой получается немного поверхностным.

Цыганкова посмотрела на него с плохо скрываемой иронией.

— Вот если бы ваша… братия оперативно и регулярно снабжала меня интересной фактурой, то мое знание о предмете, несомненно, ушло бы на недосягаемую глубину. Но от вашего брата мента снега зимой не допросишься. Поэтому в основном приходится рыбачить на мелководье. Тем более что… пипл, он же читатель, всё равно хавает.

— Полностью с вами согласен, Мария. Во всем. Кроме одного… — интригуя, выдержал паузу Мешок.

И журналистка купилась:

— И в чем же заключается это одно?

— У меня нет брата мента. Я один у мамы такой.

Оба от души рассмеялись.

— Скажите, Мария, в вашем учреждении найдется место, где мы могли бы спокойно поговорить?

— В нашем дурдоме такого места отродясь не существовало. Тем паче что сегодня уже начинает ощущаться жгучее и зловонное дыхание дедлайна… А знаете что, давайте сходим на улицу? Я хотя бы кусочек свежего воздуха проглочу.

— Принимается, — немедленно согласился Мешок. Потому как сам всегда предпочитал вести беседы с малознакомыми людьми на нейтральной территории. — Однако я готов угостить вас и чем-то более существенным. Нежели «кусочек воздуха».

— Подкупаете прессу? Не разоритесь? — кокетливо зыркнула на него журналистка.

— Постараюсь. Подкупить и не разориться.

— Ну смотрите, я вас за язык не тянула. — Цыганкова обернулась к вахтеру: — Виктор Васильевич, если меня будут искать, скажите, что я ушла. Примерно на полчасика.

— А куда ушла-то? — уточнил охранник, раскрывая свой вахтенный талмуд.

Цыганкова оценивающе посмотрела на Андрея и озорно подмигнула:

— На встречу с источником…

Парголово,

5 августа 2009 года,

среда, 13:12 мск

…То была аутентичная рабоче-крестьянская забегаловка с незатейливым названием «Шаверма. 24 часа». Галактионов уже и забыл, когда последний раз посещал подобного рода заведения. В гордом одиночестве он сидел за самым дальним, хромоногим пластиковым столиком, поверхность которого была усеяна оспинами от притушенных сигарет, и с отвращением вливал в себя напиток, гордо именуемый в меню «кофе-експреса». На фоне остального, преимущественно маргинального контингента, представленного работягами, нищебродами и пропойцами, Галактионов, в своих белых летних брюках и белой же рубашке, смотрелся именно что «белой вороной». Впрочем, народ, увлеченный поглощением шавермы, бутербродов и полированной пивасиком водяры, не проявлял к нему ни малейшего интереса. Эти стены, что называется, и не таких придурков видали.

В павильон вошел запыхавшийся Лотяну и, выцепив глазами Галактионова, с виноватым видом направился к нему, осторожно огибая хаотично расставленные столики и кое-где прикорнувшие за ними тела. Вот как раз его внешний вид статусу заведения вполне себе соответствовал.