Пребывая в статусе кормящей матери, Анечка к спиртному, равно как к всевозможным разносолам и вкусностям, не прикладывалась. Ей и без того было и тепло, и радостно. Да что там! Она просто-таки светилась от счастья. Обычно так происходит, когда у женщины есть не просто любимый, но еще и любящий мужчина. Так вот у Анечки, что огромная редкость по нашим временам, они были. И — что еще большая редкость! — были они едины в одном [[флаконе]] лице. В лице обожаемого ею мужа Вени…
…Анечка с детства была болезненно честолюбива. Редкая четверка, появлявшаяся в ее дневнике, а позднее и в зачетке, воспринималась как вселенская катастрофа. Мать, поначалу гордившаяся ее успехами, со временем стала смотреть на дочь с каким-то насмешливым сожалением. Она вполне справедливо полагала, что для женщины учеба и карьера — не самое главное в жизни. Сама она после гибели Анечкиного отца, водителя-дальнобойщика, долго не горевала. Друзья и сожители мелькали в ее жизни как стеклышки в калейдоскопе. Мать легко сходилась с мужчинами и еще легче расходилась, но при этом каким-то образом умудрялась оставаться со всеми в теплых, дружеских отношениях. И если в доме случалась авария, всегда находился какой-нибудь Петя, Вася или Коля, готовый по первому зову бывшей пассии прибить полочку, починить сливной бачок или законопатить окна на зиму.
В отличие от матери настоящих друзей у Анечки не было. Нет, конечно, полным изгоем она не была: ее, как старосту и бесперебойного поставщика сделанных домашних заданий, постоянно приглашали на дни рождения, на вечеринки, в походы. Но там Анечка, как правило, чувствовала себя неуютно, возможно, потому, что представители противоположного пола не проявляли к ней особого «мужского» интереса. И вовсе не потому, что она выглядела безнадежной дурнушкой. Напротив, была Анечка очень даже миловидной девушкой, с густой шапкой шелковистых вьющихся волос и с не по годам развитой девичьей грудью. Да и с нарядами, что в наши дни немаловажно, проблем у нее никогда не возникало: мать, служившая на Балтийской таможне, мешками таскала с работы конфискат, так что Анечка всегда щеголяла в модных фирменных вещах. Скорее всего, причина мужского равнодушия крылась в другом: Анечка была девушкой чересчур правильной и оттого немного пресной. А народная мудрость: «Как много девушек хороших, но тянет всё же на плохих» — она ведь не на пустом месте появилась.
После школы Анечка без особого, как ей показалось, напряга поступила на юридический факультет СПбГУ. Вот только ларчик в данном случае открывался хотя и просто, но все-таки несколько иначе. Но, зная трепетную и ранимую натуру дочери, мать не стала посвящать ее в подобные нюансы. Последние заключались в известной лишь посвященным разнице между обучением на бюджетной и на платной основе. Так вот, если во втором случае оплата за вузовские корочки равными долями выплачивается в течение всех пяти лет обучения, то в первом — вся сумма целиком и негласно заносится «куда надо». Анечкина мама, получившая к тому времени за пятнадцать лет беспорочной службы звание «Заслуженный таможенник Российской Федерации», о географических координатах заветного «куда надо» была осведомлена неплохо, а потому вовремя подсуетилась. В итоге ребенок получил престижное «президентское» образование и, снова по протекции матери, устроился на должность аттестованного сотрудника в секретариат штаба ГУВД. К слову, предел мечтаний выпускниц учебных заведений системы МВД.
Вот только служба в штабе на деле оказалась невыносимо скучной. Стоило тратить пять лет юной, а потому самой распрекрасной, по мнению очевидцев, жизни, чтобы потом, ежеденно по восемь часов, сидеть за столом, перекладывая и подшивая бесконечные бумажки. И это с красным-то дипломом! Мать Анечкиных претензий не понимала и не принимала, искренне считая штаб ГУВД идеальным местом для поиска идеального супруга. Но увы! В этой тихой бюрократической заводи «чертей» априори не водилось. А «не-черти», то бишь окружающие штабные мужики, Анечку отчего-то раздражали. В первую очередь, раздражали чисто визуально: все с пузиками, здоровые такие, мордоватые и одинаковые, с барсетками. И, тем не менее, при всех своих габаритах, апломбах и парфюмах — рыхлые. И телом, и нутром. О последнем Анечка в силу своего гомеопатического жизненного опыта доподлинно знать не могла, но догадывалась. Догадывалась исключительно по-женски, сугубо интуитивно. Между тем, разочаровавшись и в юриспруденции в целом, и в милиции в частности, Анечка отныне остро мечтала сугубо о двух вещах — о крепкой семье и о ребенке. Словом, сама того не осознавая, она подспудно пришла к тем самым нехитрым житейским истинам, которые когда-то безуспешно пыталась ей привить менее образованная, но зато более мудрая мать. Другое дело, что как риторически говорила обезьяна бородатого анекдота: «Да разве тут замуж выйдешь, когда кругом одни крокодилы?» А потом произошло событие, на первый взгляд незначительное, но, как оказалось позднее, круто изменившее: сначала Анечкино мироощущение, а затем и всю ее дальнейшую жизнь. Впрочем, в столь юном возрасте было бы верхом опрометчивости судить категориями вечности.
Как-то раз, в хаотичных поисках невесть куда запропастившегося купальника, Анечка перерывала содержимое шкафа и случайно наткнулась на картонную коробку, о существовании которой почти забыла. А ведь после смерти бабушки, помнится, она самолично сложила сюда иконы, религиозные книги, фарфоровые фигурки ангелов и прочую утварь — нехитрое бабушкино наследство. Выкинуть то, что мать всегда называла «филиалом церковной лавки», рука не поднялась, вот Анечка тогда и убрала ее с глаз подальше. А теперь с любопытством взялась разглядывать содержимое коробки. Среди множества картонных и новодельных икон здесь была одна достаточно старая. Анечка взяла эту изъеденную по краям жучком доску и вздрогнула, узнав образ, перед которым бабушка чаще всего стояла в церкви. Был в их давнишней семейной жизни такой вот недолгий и безуспешный период, когда бабушка пыталась приобщить к церковным таинствам хотя бы единственную внучку, так как мать, со своими многочисленными служебными и бабьими грехами, в этом плане проходила по разряду абсолютно безнадежных. Ну да не удалось приобщить. А через два года бабушка умерла…
Анечку болезненно кольнуло в груди: ей припомнилось, как на отпевании в маленькой больничной часовенке она с совершенно дикой неприязнью косилась на чужие гробы. Происходящее казалось ей нелепым фарсом: неопрятного вида священник, размахивая кадилом, скороговоркой произносил слова, смысла которых она не понимала. «Зачем, зачем это всё?» — раздраженно бормотала она, глядя на нелепый бумажный венчик, из-за которого восковое лицо бабушки казалось совсем маленьким.
Икона, которую взяла в руки Анечка, была украшена окладом и невелика по размеру, но с нее смотрели те же глаза Христа. «Молитесь, Господь управит», — вспомнила она и, отыскав среди книг молитвослов, открыла на первой подвернувшейся странице. И — вот открыла так открыла! — стала читать «молитву о семье»: «Владычице Преблагословенная, возьми под Свой покров семью мою. Всели в сердца супруга моего и чад наших мир, любовь и непрекословие всему доброму…» Путаясь в незнакомых словах, которые скорее пугали, чем доходили до сердца, Анечка вдруг поймала себя на мысли, что во всем этом присутствует какая-то фальшь. Словно она пытается заключить сделку с Богом, в существование которого не верит. Ощутив это, она впервые пожалела о том, что так яростно сопротивлялась попыткам бабушки приохотить ее к храму. Она отложила икону и стала перебирать книги. Из одной из них, на обложке которой значилось: «Митрополит Антоний Сурожский «О встрече», торчала засохшая веточка вербы с чудом уцелевшими «котиками». Наверное, Анечка сама сунула ее сюда, когда упаковывала коробку, но сейчас ей хотелось думать, что эту закладку специально для нее оставила бабушка. Раскрыв книгу, она прочитала: «…я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу». Фраза показалась ей до такой степени странной, что Анечка полезла в начало книги и с удивлением узнала, что Антоний Сурожский вовсе не ветхозаветный пророк, а человек, родившийся в 1914 году в семье сотрудника русской дипломатической службы. Из любопытства она начала читать первую автобиографическую главу и увлеклась настолько, что за ночь прочитала всю книгу. Многое здесь показалось ей необычным и странным, но слова Антония Сурожского были так убедительны и просты, что им хотелось верить. Так что уже на следующий день, возвращаясь с работы в родное Парголово, Анечка специально сделала крюк и, не без трепета, переступила порог храма. Так состоялось ее первое знакомство с отцом Михаилом. А потом…
