— А причём здесь Гронский?

— Ольга, вы пока не анализируйте, а просто исполняйте! Хорошо?…

После ужина Прилепина почувствовала непреодолимое желание покурить. Заядлой курильщицей она никогда не была, но вот «баловалась» регулярно. (Пристрастилась в «карманном», где бесцельно покуривающая дамочка — суть универсальная легенда прикрытия). Посему, стрельнув у физрука пару сигарет, Ольга отправилась на своё любимое место на берегу Оредежа. То был надежно спрятанный от посторонних глаз кусочек песчаного обрывистого склона, покрытого редкими, корявыми, но всё равно столь любимыми ею соснами, корни которых, причудливо извиваясь, спускались почти к самой воде. «Монплезир» — так сама для себя окрестила Ольга это тишайшее место. Место, где ей делалось хорошо и спокойно. Где так легко и думалось, и мечталось, и…курилось.

Сладострастно, словно пробуя на вкус молодое вино, Ольга раскурила непрезентабельную «Яву». Но не успела она сделать и парочки затяжек, как вдруг за спиной послышался хруст ломающихся под ногами сухих веток. Прилепина досадливо поморщилась: «Ну вот, рассекретили! Да что же это такое?! Да дайте же человеку раз в жизни спокойно!»

— Не помешаю? — вежливо окликнула Ксюша Синюгина.

Редкий, почти небывалый случай: девушка была одна, без кавалера.

— Нет. Присаживайся, — пригласила Прилепина.

Ксения опустилась в траву и опытным взглядом посмотрела на дымящуюся меж преподавательских пальцев сигарету.

— Иоланта Николаевна, ну что вы всякую дрянь в рот тащите-то?! Давайте я вас нормальной, человеческой сигаретой угощу!

— Спасибо. Я как-то к этим привыкла.

— Ну, как знаете. — Синюгина распечатала новенькую пачку «Гламура», делово затянулась.

Какое-то время они молчали, наблюдая за отблесками хрустально-чистой воды и беззаботно бегущими по ней весёлыми пузырьками. Глядя на которые, Ольге вспомнилась столь же беззаботная жизнь обаятельнейших речных зверьков из «Ветра в ивах» — любимой Денискиной книжки. Да, так оно и есть! Абсолютно прав был главный её герой — кротик: «Чем сосредоточенней возня вокруг, тем приятней, что ты не имеешь к ней никакого отношения».

— Иоланта Николаевна, скажите, вас сюда мой папа прислал?

Ольга вздрогнула от неожиданности: «Ай да Ксюша!» Но, секундно растерявшись, она тут же постаралась взять себя в руки и ответила ровным бесцветным голосом:

— Не совсем. Но ход мыслей у тебя правильный. Как догадалась?

— Дочь мента, — усмехнулась Синюгина.

— И всё-таки? Мне интересно знать на чём я прокололась?

Ксюша принялась загибать пальцы:

— Первое. Вы приехали на практику с опозданием на неделю. Ладно бы вам пришлось добираться издалека, но от Новгорода до Питера всего три часа езды. Второе. О Новгороде. Когда Лёшка стал расспрашивать вас про родной город, вы были заметно растеряны и очень быстро ушли от этой темы. Наконец, третье. Вы совершенно не умеете обращаться с теодолитом, но зато в совершенстве владеете приемами самозащиты.

— Не выдержала-таки Настя. Проболталась.

— Очень распространенное заблуждение, что женщина патологически не умеет хранить секреты. Но в данном случае информация ушла от Кирилла.

— А ты в курсе, что это именно он по ночам занимается наскальной живописью?

— Настала моя очередь спрашивать: а как вы догадались?

— Знаки рисуются точно такой же краской, которой недавно был обновлён пожарный щит. Вчера я случайно узнала, что эту работу выполняли два «штрафника» — Кирилл и Миша. Сегодня утром на манжете рубашки Кирилла я заметила след от краски. Раньше его там не было… Вот только я не очень понимаю, зачем он это делает.

— Чтобы до смерти напугать Райку, зачем же еще? — рассмеялась Ксения. — У них давний антагонизм. Оба борются за души одногруппников: одна — административно-командными, другой — анархо-радикальными методами.

— И кто побеждает?

— Пока ничья. Как и у нас с вами. А вы здесь просто за мной приглядываете или еще и маньяка пытаетесь вычислить?

— Всего понемножку.

— Расскажете, когда все закончится?

— Обязательно! — клятвенно заверила Ольга, искренне недоумевая, с чего вдруг весь преподавательский состав, не сговариваясь, считает Синюгину «трудной девочкой»?

А весёлые пузырьки всё также мчались вниз по течению, обгоняя и расталкивая друг дружку…

— …Сколько раз я тебе говорила, что красть у своих одноклассников, у своих друзей — это мерзко и гадко?! Десять? Двадцать?… Ну, что опять молчишь-сопишь?

Никак не тянущий на свои полновесные тринадцать, маленького роста, худенький и щуплый подросток буравил глазами испещрёнными царапинами пол. Паркет в общем интернатовском коридоре был старорежимный, дубовый, а потому пацаны, те что постарше, регулярно использовали его для проведения турниров по игре в «ножички».

— Ты хоть понимаешь, что пройдет чуть меньше года и тебя, за такие вещи, уже можно будет запросто посадить в тюрьму? В самую настоящую! С настоящими решётками! Понимаешь или нет?

«Как будто здесь у нас не тюрьма», — тоскливо подумал подросток, но вслух этого не произнёс. И не потому, что побоялся, а просто знал: ответь он так, нравоучительная прелюдия Веры Васильевны затянулась бы ещё минут на «-дцать». А сейчас ему больше всего хотелось, чтобы покончив со словесной теорией, они проследовали в кабинет завуча и занялись практической частью наказания.

Вера Васильевна, убедившись, что слов раскаяния от мальчиша-плохиша в очередной раз не добьётся, тяжело вздохнула и толкнула дверь своего кабинета:

— Ну что ж, ты сам понимаешь, что я не могу оставить твой проступок без наказания?

Подросток, не поднимая головы, молча кивнул и для пущей убедительности жалобно шмыгнул носом. Молоденькая завуч, попавшая на интернатовскую каторгу прямиком из института по распределению, не заметила как в его в хитрых глазёнках вспыхнули и заплясали радостные огоньки: «Вот оно! Сейчас начнётся!»

— Входи. Ты знаешь, что надо делать.

В педагогическом вузе Веру Васильевну, конечно же, не учили антигуманным методикам перевоспитания учеников посредством применения телесных наказаний. Но директриса интерната, пятидесяти шестилетняя Амалия Антоновна Глухих, сразу по прибытию нового завуча к месту службы доступно разъяснила, что на здешнем контингенте теории Сухомлинского, Ушинского и доктора Спока исторически не приживаются и не работают: «Эти мерзавцы признают только силу! А потому — пороть и ещё раз пороть! Нормальные дети впитывают этические нормы и правила поведения через голову, через мозг! А вот наши — исключительно через жопу! Посредством ремня! Так что не тушуйтесь, милочка. К вашему сведению, постановление об отмене телесных наказаний в школах министерство образования Великобритании приняло только в 1999 году. Причём сию сомнительно гуманную инициативу палата общин одобрила с перевесом всего лишь в три голоса! «Пожалеешь палку — испортишь ребенка!» Не доводилось слышать? Сказано, между прочим, в Библии!»

Между тем подросток уже спустил казённые брюки с казёнными же трусами и привычно взгромоздился на кушетку, явив взору завуча свой тощий костлявый задик. Вера Васильевна снова вздохнула, закрыла дверь и сняла с вешалки ремень, предназначавшийся специально для экзекуций.

— Может быть, на этот раз ты всё-таки возьмёшься за ум и публично извинишься перед своими товарищами? — предложила она последний спасительный шанс.

Со стороны кушетки не раздалось ни единого звука.

— Ну, тогда извини. Я со своей стороны сделала всё что могла.

Щёлкнул с неприятным свистом ремень и последовавший за ним удар лёг аккурат поперёк мальчишеских ягодиц. Нестерпимая боль волной накрыла подростка, но вместо ожидаемого крика, он лишь сильнее стиснул зубы. Успев перед этим прошептать блаженно: «Я люблю вас, Вера Васильевна!..»