— Как же я теперь её отпущу? — развёл руками журналист. — Она ведь сразу побежит звать на помощь. Шуметь станет, причитать. А оно нам надо?

— Тогда никакого разговора не будет.

— В Зою Космодемьянскую поиграть решила? Хорошо, давай поиграем.

Гронский оттянул верхнюю пуговицу рубашки Прилепиной и резанул скальпелем по ткани: нитки жалобно лопались и пуговицы, обретая свободу, одна за одной разбегались по полу в разные стороны. Отчаянно завизжала Рая и Гронский, досадливо отложив скальпель, вынужден был прерваться, дабы утихомирить студентку несильным ударом под грудь. От которого та закашлялась и принялась судорожно глотать воздух.

Наблюдая за её реакцией, Гронский вдруг усмехнулся. В глазах блеснуло злое веселье:

— Впрочем, я передумал. Давайте поиграем в другую игру. Иоланта Николаевна, про «Молчание ягнят» я всё понял. А как вы относитесь к порнухе?

— Извините, Константин Павлович, как-то не доводилось, — напряженно парировала Ольга, со страхом начиная догадываться к чему тот клонит.

— Сейчас поправим, ибо в этой жизни человек должен повидать всё. А поскольку у вас этой самой жизни почти не осталось, я просто обязан пойти навстречу. Вот только ротик зачехлим, — в нетерпеливом возбуждении он оторвал кусок скотча и залепил им ольгины губы. — Смотреть можно, а вот комментировать — увы, нельзя… Знаете, когда мы на журфаке изучали историю отечественной журналистики XIX века, мне отчего-то врезалась в память фраза нашего незабвенного классика. Неистового Виссариона Белинского. Он сказал: «Всякий рано или поздно попадает на свою полочку.» Так вот ныне ваша, Иоланта Николаевна, полочка будет верхняя. Уж извините за доставленное неудобство.

С этими словами он легко поднял на руки мычащую, извивающуюся как угорь Ольгу и забросил её на второй ярус кровати. Словно чемодан в поездном купе. После чего обернулся к обезумевшей от страха Рае и демонстративным жестом указал на койку:

— Раечка, прошу! — та, в ужасе таращась на Гронского, отчаянно замотала головой. — Ах да! Пардон! Здесь ведь не прибрано. Простите, Иоланта Николаевна, но придётся немного потесниться.

Журналист сгреб в охапку разбросанные по кровати вещи и переложил их на верхний ярус. Следом туда же направились временно служившая полкой для косметических безделушек геодезическая рейка и теодолит в тяжёлом металлическом футляре.

Закончив «приборку», Гронский схватил Раю за руку и грубо швырнул её на кровать. Сжавшись в комочек, студентка упёрлась спиной в стену и, слабо сопротивляясь, судорожно обхватила руками свои ножки-спички.

— Мама, мамочки! Не надо, ну пожалуйста… Мамочки…

Гронский, присев на корточки, без особого усилия разорвал слабенький замочек рук, развел в стороны девичьи ноги и рывком потянул на себя летние брючки.

— Не надо, ну пожалуйста! — захлёбываясь слезами, отчаянно умоляла его Рая.

Но беспомощность жертвы, похоже, заводила Гронского ещё больше, а показавшаяся из-под брючек узенькая полоска стрингов и вовсе заставила утробно зарычать.

И вот этот его звериный рык окончательно свёл с ума Ольгу. Перекатившись с живота на спину, она упёрлась коленями в стену, сгруппировалась, насколько это было возможно в её незавидном положении, и, распрямившись пружиной, обрушилась со второго яруса кровати вниз. На что она рассчитывала, совершая сей полёт-прыжок, Прилепина и сама толком не понимала. Но времени анализировать и принимать иное лучшее решение не было. А просто лежать беспомощным кулем и слушать, как под тобой маньяк и убийца насилует молоденькую девочку, Ольга больше не могла

Впоследствии прокручивая в голове события того вечера, Ольга вынуждена была признать: по сути, этот её жест отчаяния был однозначно равносилен самоубийству.

От которого Прилепину спас пресловутый черный ящик. Нет, не тот, что устанавливают на самолетах. А всего лишь металлический ящичек с теодолитом, который Гронский минутою раньше опрометчиво забросил на второй ярус вместе с остальным барахлом.

«Эм-жэ квадрат» теодолита, весом брутто около четырех килограммов, ударил продолжающего сидеть на корточках меж раздвинутых девичьих бёдер Гронского и угодил аккурат в височную часть черепа. Так что, когда полсекунды спустя до журналиста долетела и обрушилась на него с грохотом Ольга, тот уже был не-жилец на этом свете. А вот за другой (здесь — за свет, который ТОТ), ничего определённого сказать не можем. По причине недостаточного знания предмета.

Мешок толкнул тяжелую барачную дверь и оказался в длинном слабоосвещенном коридоре. Согласно полученным от Ольги телефонным наставлениям, её комната была последней в левой части крыла. Направляясь туда, он обратил внимание, что именно там располагалась единственная дверь, из-под которой просачивалась полоска света. Похоже, остальные обитатели студенческой коммуны предпочли провести выходные на исторической родине.

Андрей весело побарабанил пальцами по закрытой двери, но ему никто не ответил. Между тем в комнате явно кто-то был. И этот кто-то — Мешок прислушался, — этот кто-то плакал. Да какое там — просто рыдал навзрыд!

Андрей заколотил сильнее — та же реакция. Меж тем раздававшийся из-за двери плач вроде бы даже усилился. Почуяв недоброе, Мешок со всей силы навалился плечом на дверь: хилую щеколду вырвало из косяка и он буквально влетел в комнату.

Ольга и незнакомая ему полуголая девушка, сидели на полу обнявшись и ревели белугами. Неподалеку от них, лицом вниз, неподвижно лежал человек, вокруг головы которого растеклась маленькая лужица крови. Человек был: а) трупом, б) судя по внешним признакам и внутреннему, Андрея, убеждению, объявленным в розыск Константином Павловичем Гронским.

— Ни фига себе!

Вот и всё, что смог выдавить из себя обалдевший Мешок.

— Андрей Иванович! А мы тут… тут мы… — Ольгу трясло в истерике. — В общем всё… Всё… кончилось… Кина… не будет… кинщик… — она перевела взгляд на неподвижно распластавшегося на полу Гронского, — кинщик заболел…

— Чем это вы его? — глупее вопроса в данной ситуации трудно представить.

— Рая, ты… ты ведь теперь заступишься за меня, — продолжая истерично всхлипывать, размазывая слезы по щекам, Ольга еще крепче обняла девушку за плечи, — если… если Ксюша Синюгина снова… снова будет говорить, что я совершенно не умею обращаться с теодолитом?

Сестрорецк,

20 июля 2009 года,

понедельник, 10:22 мск

Когда пять месяцев назад Виктор Петрович Быков официально вступил в должность заместителя главы администрации Курортного района Санкт-Петербурга, он первым делом распорядился полностью заменить обстановку как в своём кабинете, так и в приемной для посетителей. В сжатые сроки роскошный интерьерный ампир, годами создаваемый усилиями предшественника, был беспощадно уничтожен в угоду лишенному даже намёка на оригинальность деловому евростандарту. Одни посчитали подобный шаг не более чем ловким популистским трюком, направленным на демонстрацию мнимого аскетизма новой метлы. Другие намекали на элементарное отсутствие у хозяина художественного вкуса. И лишь немногие третьи осторожно допускали, что программное заявление Быкова о беспощадной борьбе со злоупотреблениями в среде чиновников районной администрации могло статься не просто привычным сотрясением воздуха. Что серьезные перемены действительно грядут, а в качестве наглядной демонстрации их неизбежности Виктор Петрович начал реформы с себя.

Так или иначе, но из прошлой жизни в приёмной ныне сохранились лишь два предмета былой роскоши. Первый являл собой двухсотлитровый, отделанный ламинатом под дерево ценных пород морской аквариум. Предшественник Быкова был большим поклонником учения «Фэн Шуй», согласно которому аквариум, установленный в служебном помещении, привлекает благодатную энергию ци, а рассекающие в водной среде рыбки высвобождают столь необходимую в наши трудные дни энергию финансового успеха. К слову, определённая сермяжная правда в этом возможно и была, поскольку с финансами у предшественника, если верить слухам, каких-либо трудностей действительно не возникало.