– Режь. – Как «Макаровым» в лоб, так зам глазами «вдавливался» в глаза заключенного. – Пуля сразу. – Родионов говорил негромко, четко, словно на разводе ставил перед офицерами задачу. – Смотреть на курок. На курок. Палец пошел. Отпускаешь нож – отпускаю палец. Если ты успеешь отпустить.

Англичанин, окончательно избавившийся от столбняка, закричал по-своему. Но некому было переводить. Некому было даже обратить на него внимание. Надзиратели метались глазами с зека на начальника. Но начальник СИЗО ничего им не приказывал. Что тут сделаешь? Дернешься, вспугнешь – пальнет. Холмогоров видел – причем так, будто изображение приблизило к нему некая линза, – палец зама напряжен и действительно давит на спусковой механизм. Более того, начальник СИЗО отчетливо понял, что зам не блефует. Такое сумасшествие в лице не изобразишь. Этот шиз готов идти до конца, то есть всаживать пулю. В голове Холмогорова пронеслось: «Два безумца. Кто перетянет?»

– Зарежу ведь. – В голосе зека, теперь неотрывно следившего скосившимся глазом за пальцем на курке, послышалась мольба. Потом раздался истерический всплеск: – Мне терять нечего, падла!

А головой пошевелить боялся.

– Режь. Эту гниду не жаль. Он предатель. Из-за него мы не добили духов в первую Чечню. Он и сейчас сдает наших парней, которые там подыхают. Режь его. И я тебя, дух, сразу пристрелю. – Голос зама казался выхолощенным, начисто освобожденным от эмоций. – Палец пошел. Смотреть. Отпускаешь нож – отпускаю палец. Мозги по стене. Смотреть на палец. Видишь, как пошел курок. Видишь?

Никому был не интересен Кораблев, побледневший до простыночного цвета, трясущийея всеми старческими поджилками, балансирующий на грани потери сознания. Лишь Холмогоров вдруг отвлекся на мысль: «Как бы депутат не забился, тогда все закончится сразу и без вариантов».

– Отпускаешь ты – отпускаю я. Милли метра два еще, и все. Видишь, как идет? Все, сейчас выстрел…

С силой отброшенная алюминиевая ложка-заточка задребезжала по металлическим плитам коридора. Зек, выпустив заложника, закрыл лицо руками, из-под них послышался то ли вой, то ли плач.

Мимо начальника СИЗО Холмогорова спущенными с поводков псами пронеслись надзиратели. Потом пробежал англичанин, склонился над Кораблевым, кулем обвалившимся на пол. Более не заботясь о некурящем мистере, Холмогоров полез в карман за сигаретами. Пачка почему-то не вытаскивалась, почему-то застряла в кармане. Зам же неторопливо возвратил табельное оружие в кобуру и, сняв фуражку, отошел на несколько шагов от места отгремевших событий.

Мысли начальника СИЗО, как и взгляд, не отрывались от спины заместителя по воспитательной части. «Да он взаправду контуженный. И ничего более. Никаких третьих сторон и сложных игр. Теперь никаких сомнений. Он честный, назначенный сверху и контуженный. Набор хуже любого иного. Совсем плохо. Если его теперь быстренько не отзовут после доноса Кораблева, то этот психопат и передельщик может успеть понаделать делов, наломать тут дров».

– Сколько стоит минуту лясы поточить с надзирателем? – забрав у вертухая заказанную «трубу», между прочим спросил Сергей.

– По телефону? – непонимающе заерзал бельмами надзиратель.

– Живьем. С тобой, например. Сейчас, например.

Озадаченный мусорок сторожко отклонился назад от дверной щели, бросил пужливый взгляд влево-вправо по коридору. Выдал:

– Не положено.

Сергей к моменту отказа достал уже из заднего кармана штанов небольшой, плотненький, зеленоватого оттенка рулончик, перетянутый резинкой.

– Здесь штука гринов.

– Не положено, – вылетело из вертухайского рта.

– Их самых. Самых зеленых на свете жирных баксов.

– А если фальшивые? – Надзиратель не дал Сергею продолжить. – Не положено.

– А если нет?

– А сколько там?

– Штука.

– Что, иелая штука баксов?!

– Я тебе уже минуту талдычу, что максаю штуку баксов!

– Надо было сразу сказать, что целую штуку отваливаешь! – Теперь паренек в серой униформе приготовился очень внимательно слушать. Захлопывать дверь камеры и захлопывать для себя путь к зелени он уже точно не торопился.

– Нас никто не слышит из камерных, – перешел Шрам к основной части Марлезонского балета. – Мало ли че я у тебя цыганю, обычное дело. С твоей стороны тоже никто не услышит (на эти слова надзиратель отреагировал еще одним беглым осмотром коридора). Так что не ссы. Всего две минуты, и штука баксов твоя.

Вертухай снял фуражку, употребил ее за-место веера. Под головным убором светилась ранняя залысина. Парню-то от силы двадцать пять.

– Что нужно-то? – спросил он, сглотнув оросившую пасть жадную слюну.

– Не труды, а забавка. Я даю тебе приметы человека из ваших… – Сергей не подобран нужного слова и оставил так. – Ты говоришь, как его кличут, в какой смене скипидарит, когда в следующий раз заступает, за какие камеры отвечает.

Парень еще раз заслал косяки влево-вправо, еще раз обмахнулся фуражкой. Вертухайский мозг, находящийся под залысиной, сейчас как пить дать уподобился телевизору, что видел Шрам в салоне у «Техноложки», с двумя экранами, для любителей глазеть две программы одновременно. На одном из вертухайских экранов идет трансляция удовольствий, что получаешь на тысячу баксов, на другом гонят репортаж о последствиях неположенного трепа.

– Лады. – Экран с последствиями погас, не иначе, выбило предохранитель. – Давай.

Парень подставил ладонь под штуку баксов.

– Ты с нашим братом давно контачишь, человек ученый. – Сергей крутил денежный рулон в пальцах как коробок. – Догоняешь, что кидалово ни в какой форме не прокатит, ответку придется держать полную, никакая штука гринов не утешит. Если не знаешь, не уверен, туфту мне не проталкивай – лучше скажи, как есть. Получишь за беспокойство сотку. Из ни фига сотку наварить тоже не кисло.

– Я учту, – нетерпеливо перебил вертухай. – Ты говори, говори свои приметы.

«Э-э, – Сергей всмотрелся в эти глаза напротив, – да ты, милок, капусту любишь, как бабочка-капустница, до сладкой дрожи в коленях. Да ты, если надо, всю тюрягу обежишь, а сыщешь мне нужного человечка. Да ты и на большее из-за этих грязных бумажек подпишешься. Например, маршировать по кромке в противоположную сторону».

Отчего-то покеда зам забил болт на опеку неполюбившегося ему заключенного. Другие хитрожопые дела засосали или чрезвычайка какая отвлекла, гадал Шрам. Гадал по дороге в камеру, которую выбрал для себя сам, забашлял, и теперича его препровождают в новые прибамбаснутые апартаменты. Еще чуток, позволил Шрам своей фантазии раскрепоститься, и отбирать камеры начнем по каталогу, как бабь! – шмотки. Типа, не хочу с решеткой в клетку, а хочу с решеткой в ромбик. Представился Сергею карикатурного пошиба обритый тип в полосатой робе и с гирей на ноге, понтово раскинувшийся в кресле. За спинкой кресла почтительно дожидаются вертухаи. А «уголок» в «браслетиках» переворачивает листы шикарной полиграфии альбома «Углы», на которых рекламные виды хат с позирующими зеками, а рядом в столбик пропечатаны удобства, услуги, стоимость.

А чего тут смешного? С другой стороны? Все так уже и есть, разве каталог пока не отпечатан. Отель «Угловые Кресты» по сути уже вовсю существует для денежных людей, и цены на камеры исчисляются по-гостиничному «столько-то в сутки». Хочешь сам выбирать, а не упираться на случай – гони хрусты, парень.

Сергей не пожабился бы и на одиночку со всеми удобствами, и на двух-, трех-, четырехместную. Да не надо. Мало народа – облегчение работе следующего киллера. То же самое – когда народа пропасть, теснота и давка. Требовалось что-то среднее, где поостерегутся работать внагляк и где нетрудно за всеми уследить.