«Nemure, nemure».

Мы сами не ожидали, что так к ним привяжемся.

«Я забочусь об этих мальчиках, словно это мои собственные дети».

Присматривать за нами должна была престарелая мать доктора Джордано Лючия. Она была еще более одинокой, чем мы, и почти такой же низкорослой. Поначалу мы внушали ей страх, но потом она сумела его преодолеть и уже не хотела разлучаться с нами ни на минуту. Когда мы вытирали пыль или мыли полы, она переходила вслед за нами из комнаты в комнату, не переставая говорить ни на минуту.

Molto bene. Perfetto! Basta cosi[4].

Долгие годы спустя после смерти старухи ее воспоминания о родной стране будут жить в нас, словно наши собственные: моцарелла, pomodori, Lago di Como, пьяцца[5] в центре города, куда она каждый день ходила за покупками вместе с сестрами.

«Италия, Италия, как давно я тебя не видела».

Белые женщины научили нас многим нужным вещам. Как зажигать плиту. Как застилать постель. Как запирать дверь. Как здороваться за руку. Как открывать водопроводный кран, который многие из нас видели первый раз в жизни. Как пользоваться телефоном. Как разговаривать по телефону бодро и приветливо, даже если на душе тоска. Как жарить яичницу. Как чистить картошку. Как сервировать стол. Как за шесть часов приготовить обед из пяти блюд на двенадцать персон. Как зажечь сигарету. Как сделать прическу, как у Мэри Пикфорд. Как отстирать следы помады с белой рубашки мужа, даже если она не ваша. Как на улице приподнять подол и показать лодыжку ровно настолько, насколько позволяют приличия.

«Ты должна лишь слегка подразнить, но не делать авансов».

Как разговаривать с мужем. Как спорить с ним. Как держать мужа на коротком поводке.

«Никогда не спрашивай, где он был и когда вернется. Старайся угодить ему в постели».

Мы любили белых людей. Мы ненавидели белых людей. Мы хотели стать такими, как они. Такими же высокими, такими же светловолосыми, такими же красивыми. Хотели иметь такие же длинные и стройные ноги, такие же белые и блестящие зубы. Хотели иметь бледную светящуюся кожу, на которой незаметны следы от прыщей и оспины. Мы не переставали удивляться их странным, но милым привычкам – пристрастию к томатному соусу и узконосым туфлям на высоком каблуке, забавной походке носками наружу, любви к многолюдным шумным сборищам и бесконечным разговорам. Нас поражало, что они могут подолгу разговаривать стоя. Нас потрясало, что они везде чувствуют себя как дома. В любых обстоятельствах ведут себя непринужденно. Их важным преимуществом была уверенность в себе, которой нам так не хватало. Другим преимуществом были хорошие волосы.

«Самых разных оттенков».

Нам оставалось только жалеть, что мы никогда не станем такими.

Ночью, оказавшись в своих узких комнатах без окон в задней части просторных красивых домов, мы изображали белых людей. «Ты будешь мистером, а я миссис», – говорили мы нашим мужьям. «Нет, давай наоборот, – иногда отвечали они. – Ты будешь мистером, а я миссис». Мы пытались представить, как белые люди делают это. Что они при этом говорят. Кто сверху, кто снизу. Издает ли он какие-то звуки? Кричит ли она? Спят ли они после этого, переплетясь телами? А иногда мы и наши мужья просто лежали в темноте и рассказывали друг другу, как прошел день.

«Я выбивала ковры. И кипятила простыни».

«Я ножом выкорчевывал пырей с южной стороны лужайки».

Рассказав все, мы ныряли под одеяло, закрывали глаза, засыпали и видели во сне лучшие времена. Нам снился наш собственный дом, красивый белый дом на тенистой улице, дом, окруженный вечно цветущим садом. Ванна, которая за несколько минут наполняется горячей водой. Прислуга, которая каждое утро приносит нам завтрак на круглом серебряном подносе и вытирает пыль во всех комнатах. Кухарка. Прачка. Лакей-китаец в длинном белом сюртуке, который появляется, стоит позвонить в колокольчик и приказать: «Чарли, подай чашку чаю, будь любезен».

Наши белые хозяйки давали нам новые имена. Они звали нас Хелен или Лили. Они звали нас Маргарет. Они звали нас Перл. Они восхищались нашими миниатюрными фигурками и длинными блестящими черными волосами. Они хвалили нас за трудолюбие.

«Эта девушка не присядет, пока не переделает всю работу».

Они хвастались нами перед соседями. И перед друзьями. Они утверждали, что довольны нами куда больше, чем нашими предшественницами.

«Найти прислугу лучше просто невозможно».

Когда им становилось грустно и рядом не было никого, с кем можно поговорить, они делились с нами своими тайнами.

«Все, что я говорю ему, – ложь».

Когда их мужья уезжали по делам, они чувствовали себя одинокими и просили нас ночевать в их спальнях. Посреди ночи они звали нас, и мы ложились рядом с ними и лежали так до утра. «Тише, тише, – говорили мы им. – Не надо плакать». Если они, будучи замужем, влюблялись в другого мужчину, мы присматривали за их детьми, когда они среди бела дня отправлялись на свидание. «Как я выгляжу?» – спрашивали нас наши белые хозяйки. Или: «Как по-твоему, эта юбка не слишком узкая?» Мы сдували невидимые пылинки с их блузок, завязывали им шарфы, поправляли выбившиеся из причесок локоны. Выдергивали седые волосы, не позволяя себе никаких комментариев. «Вы очень красивая», – говорили мы и провожали их взглядом. А вечером, когда их мужья возвращались в свой обычный час, мы делали вид, что нам ничего не известно.

Одна из наших белых хозяек жила одиноко в обветшалом особняке, расположенном на вершине холма Ноб-Хилл в Сан-Франциско, и не покидала свой дом в течение двенадцати лет. Другая была графиней, приехала из Дрездена и за всю свою жизнь не поднимала ничего тяжелее вилки. Еще одна спаслась бегством из захваченной большевиками России и каждый год видела во сне, что вернулась в родную Одессу.

«Мы все потеряли, все».

Одна из наших белых хозяек прежде нанимала только негритянок. Другая имела неприятный опыт общения с китаянками.

«С этим народом нужен глаз да глаз».

Одна из наших белых хозяек требовала, чтобы мы мыли полы, не пользуясь шваброй, а непременно становились на четвереньки. Другая хватала тряпку и пыталась нам помочь, но в результате только мешала. Одна из наших белых хозяек сервировала изысканные ланчи на тонких фарфоровых тарелках и требовала, чтобы мы сидели с ней за столом, хотя нам не терпелось покончить с работой. Другая расхаживала в халате до полудня. Некоторые страдали головными болями. Многие испытывали приступы меланхолии. Кое-кто заливал ее алкоголем. Одна из наших белых хозяек каждую пятницу возила нас в центр города, в огромный универсальный магазин «Париж», и непременно покупала нам обновку.

«Выбирай, что тебе нравится».

Другая подарила нам словарь, пару белых шелковых перчаток и записала на курсы английского языка.

«Мой шофер будет ждать тебя внизу и отвезет на курсы».

Некоторые пытались учить нас английскому сами.

«Это ведро. Это швабра. Это веник».

Еще одна никак не могла запомнить, как нас зовут. Была и такая, что каждое утро, увидев нас в кухне, приветливо здоровалась, однако, встретив на улице, проходила мимо, словно не узнавая. Одна из наших хозяек вряд ли сказала нам пару слов за все тринадцать лет, что мы у нее прослужили. Но после ее смерти выяснилось, что она завещала нам все свое состояние.

Больше всего нам нравилось, когда наши хозяйки отправлялись в парикмахерскую делать прическу или обедали в клубе, их мужья сидели в своих конторах, а дети еще не вернулись из школы. Никто не следил за нами. Никто не докучал разговорами. Никто не подкрадывался сзади, когда мы чистили серебро, проверяя, не осталось ли пятен. Дом был пуст. Погружен в тишину. Принадлежал только нам. Мы раздвигали шторы. Открывали окна. Дышали свежим воздухом, переходя из комнаты в комнату и вытирая пыль.