— Судя по сноровке, а главное, по тактичности в обхождении, это наши коллеги из спецназа КГБ, — криво усмехнулся капитан. — Неврастеники из ВДВ для профилактики обязательно кому-нибудь набили бы морду. А спецназ МВД непременно пристрелил бы нескольких, чтобы записать на свой счет «боевую» операцию.

— Что они могут, эти милиционеры? — презрительно сплюнул Малышев. — Только оружие подбирать, добытое другими.

— Вот и еще один клан, а то и целое племя сагитировали влиться в ряды моджахедов, — подытожил Марьясин. — Агитация в нас с младых ногтей. А в этой армии прямо агитатор на агитаторе.

Электромагнитный сигнал сработал во второй половине дня ближе к вечеру.

— Опять крестьянин с коровой? — спросил Кондратюк, когда они с Марьясиным подошли к позвавшему командира прапорщику.

— Да нет, командир, — возразил тот. — Прибор фиксирует людей, животных и стволы почти через равные промежутки времени уже почти двадцать минут. Это караван.

— Как же он мог проскочить, что мы раньше не заметили, — усомнился Марьясин.

— Видимо, перешли границу севернее указанного нам участка, — сказал капитан. — Ведь было сказано, что примерно здесь.

Некоторое время они следили за показаниями сигнала. Аппаратура продолжала подавать вести почти через каждые десять-пятнадцать секунд.

— Снимаемся, — распорядился капитан. — До темноты надо проверить показания сигнала и, если они верны, вызвать авиацию, чтобы засветло успела отбомбиться. Высылай охранение, Миша, пусть разведает. Сам иди с верхней группой. Юра пойдет с нижней. Я выйду за вами через тридцать минут.

Ни прибор, ни расшифровывавший сигнал прапорщик не ошиблись: это был тот самый долгожданный караван. Состоял он из пятидесяти трех тяжело нагруженных мулов и лошадей в сопровождении семидесяти погонщиков — видно, на животное, несущее наиболее ценный груз, выделялось по два человека — и сорок охранников одетых в форму солдат афганской армии. Погонщики были вооружены карабинами, охрана — автоматами Калашникова. Два первых и два последних мула несли четыре притороченных к вьюкам пулемета и два миномета. Метрах в двухстах впереди шла разведка из четырех человек, за ними — двадцать бойцов охраны, затем — караван, который замыкали остальные охранники.

Капитан изучил позицию, определил наиболее удобные проходы в горы, по которым при налете авиации бросятся люди от каравана, указал место для каждого пулемета и гранатомета так, чтобы они перекрывали огнем неблокированное людьми пространство. Их было слишком мало для того, чтобы перекрыть все пути бегства душманов из-под удара. Кондратюк присел рядом с радистом.

— Вызывай, — распорядился он и обратился к остальным: — Все по местам.

Никто не может запретить радисту иметь свое мнение о проходящей через него информации, но внешне реагировать на нее ему не положено. Прапорщик не был штатным специалистом, на рации его мог заменить любой из шестнадцати членов группы, поэтому, не будучи связан уставными положениями, он несколько растерянно сообщил, что самолетов не будет.

— Ты правильно понял? — спросил капитан.

— Запроси сам, командир, — обиделся радист.

Капитан запросил, и ответ был тот же: самолетов не будет.

Командир смешанного авиационного полка целую неделю посменно держал наготове эскадрилью бомбардировщиков. Он сам и его люди уже успели привыкнуть к этим никому не понятным дежурствам. В тот день никто не ждал приказа на вылет. И под вечер комполка разрешил ребятам отметить день рождения командира дежурной эскадрильи. Когда был получен приказ на вылет, поднимался уже не первый стакан за здоровье и удачу действительно лихого комэска.

— Мой предыдущий приказ отменяется, — поднимаясь от рации, сказал капитан и распорядился. — Все ко мне, кроме охранения.

Когда подошли люди, он продолжал:

— Авиации не будет. Значит, духи не побегут под наши стволы. Нам же вступать с ними в боевое соприкосновение здесь, — подчеркнул капитан последнее слово, — не резон. Слишком уж их много, даже для нас. До темноты остается часа полтора. Последим. На ночевку они станут, надо полагать, возле подъема. Ночью в горы не пойдут. Думайте, как справиться с караваном своими силами. Пропустить его нельзя. Завтра к вечеру он выйдет из ущелья, как всегда, разделится и исчезнет. Думайте, — повторил он.

— А если все же рискнут идти ночью? — предположил всегда отмалчивающийся прапорщик Никита Голицын. — Говорят, дома и стены помогают. Раз они выбрали этот путь, то, наверное, знают это ущелье.

— Хоть они и духи, но не бесплотные же, — возразил Марьясин. — И не дураки на самом-то деле. Хотя зачем гадать. Увидим.

— Никита сказал о стенах, — заметил Малышев. — Что-то мне кажется, что не для всех из них эти стены свои.

— Мне тоже показалось, — поддержал его капитан.

Как и предполагал Кондратюк, караван остановился на ночлег у подножья тропы. Все это время группа шла параллельно ему метрах в пятистах выше. Так как идти пришлось при свете дня, все были предельно внимательны и осторожны. Помня приказ командира, старались высмотреть слабое место в организации охраны каравана, и не находили. Однако наблюдения показали, что Малышев прав. Большинство сошлось на том, что это не моджахеды в форме правительственных афганских войск, а солдаты пакистанской армии. Дело было даже не в том, как грамотно они оберегали караван — душманы умели не хуже, — а в их явно армейской дисциплинированности, уверенности, откровенно пренебрежительном отношении к погонщикам, которые были для них очевидно не помощниками, а быдлом, в непререкаемости жестов, в самонадеянном выражении лиц.

Глядя на собравшихся возле него ребят, капитан сосредоточенно размышлял.

— Не журись, Васильевич, — улыбнулся Малышев. — Пакистанцы там, китайцы или американцы, куда они на хрен от нас денутся. А этих прищучить надо в том месте, где над тропой нависает длинный карниз.

— Правильно, старина, — тут же поддержал его Марьясин. — Самое удобное место.

— Кто у нас в этом поиске назначен главным взрывником? — спросил капитан.

— Я, — выдвигаясь из-за товарищей, отозвался прапорщик Геннадий Чернышев.

В группе была полная взаимозаменяемость, каждый знал все профессии, необходимые для их разнообразной боевой работы, и многое другое, что им полагалось знать как разведчикам. Но у людей были свои склонности, увлечения, способности к какому-то определенному делу, которое осваивалось лучше других.

— Как полагаешь, имеющихся у нас мин хватит, чтобы обрушить на караван тот карниз? — спросил Кондратюк.

Чернышев подумал, мысленно обозрел карниз над тропой, прикинул, где лучше замаскировать мины, направление и силу взрыва в скалистой породе и сказал:

— Хватит, но в обрез.

— Хорошо, — кивнул командир, — больше и не надо. Здесь остаются трое вместе с лейтенантом Черных следить за караваном. Утром, как только он полностью втянется на тропу, не задерживаясь присоединяйтесь к нам, чтобы занять свое место в бою. Пошли, — махнул он остальным.

Сразу без команды двинулось вперед боевое охранение.

Когда к полудню следующего дня вернулся Черных с парнями, мины были заложены, позиции заняты, выверены секторы обстрела.

— Придется тебе вернуться назад, — выслушав доклад лейтенанта, сказал капитан. — Там уже заняли позиции четверо ребят.

— Я и не заметил, — удивился лейтенант.

— Если бы заметил, я бы им всыпал, — заявил Кондратюк. — Возьмешь под команду группу по уничтожению хвоста каравана, который останется после того, как большую часть взрывом снесет в пропасть. В распоряжении у тебя семь человек, пулемет, гранатомет. И чтобы из остатков каравана в живых не осталось ни одного.

— Обижаешь, командир, — усмехнулся Черных. — Это же азбука нашего дела.

— Ладно, иди, обидчивый, — хмыкнул капитан. — Еще поесть успеете. Но только там, на месте.

Теперь оставалось только ждать.

Наконец появилась разведка. Четверо солдат гуськом шли по тропе без особой настороженности, но автоматы по привычке держали наизготовку.