— Последний, товарищ полковник. Наверное, это не мое дело. Но вопрос просто не дает мне покоя. Почему дважды, когда оставалось только нажать кнопку взрывателя, отменялся приказ об уничтожении Шаха Масуда?

— Действительно это не ваше дело, — ответил Ермолин. — Но, возможно, вы удовлетворите свой интерес, когда вернетесь из Москвы, выполнив задание.

В кабинет без стука, но точно через полчаса вошел полковник Клементьев. Ермолин поднялся, пожал Игорю руку.

— Ну, ни пуха, ни пера, Игорь Васильевич, — сказал он и прищурился в ожидании, решится ли капитан послать к черту начальство.

Кондратюк решился.

— К черту, товарищ полковник, — с улыбкой сказал он.

Клементьев повел Кондратюка двумя короткими коридорами не в ту сторону, откуда они пришли. Возле дверей из толстого непроницаемого стекла он показал охране два уже других пропуска, и они вошли в холл посольства.

— Теперь так, Игорь, — переходя на «ты», заговорил полковник. — Сейчас мы пойдем в выделенную тебе комнату. Там поедим, выпьем, как следует или как хочется, и ты отдыхаешь до вечера. Спи на всю катушку и не бойся проспать. Даже если будешь очень возражать, все разно поднимут вовремя, минута в минуту.

— Леонид Игнатьевич, разрешите спросить? — обратился к Клементьеву Игорь.

— Если о твоей командировке в Москву, то не разрешаю. И не только потому, что не знаю ее цель, но и потому, что ни я, ни ты не имеем права обсуждать это

— Понял, — кивнул Игорь. — Но я не о том.

— Говори.

— Я подумал, может быть, стоит взять с собой несколько ребят из моей группы?

Вопрос, собственно, был тот же, только иначе выраженный. Если бы Клементьев знал цель командировки Кондратюка, он бы тут же доложил Ермолину свои сомнения в целесообразности использования этого парня в предстоящей операции. Из его вопросов можно было сделать вполне логичный вывод: Кондратюк либо слишком хитер и скрывает это, либо слишком наивен. И то, и другое требовало осмысливания. Но полковник действительно не знал, зачем капитана направляют в распоряжение ГРУ. А Кондратюк был ни очень хитер, ни не наивен, его разбирало простое человеческое любопытство.

— Во-первых, сегодня ты что-то на удивление плохо усваиваешь, — сказал Клементьев. — Я ведь только что сказал, что это запрещенная тема. Усвой раз и навсегда: то, во что посвятили тебя, не должен знать никто, включая твое начальство, конечно, если ему не положено знать. Во-вторых, если бы понадобились твои ребята, об этом бы не забыли. У нас такая контора, где ни о чем не забывают.

Большинство пассажиров самолета составляли солдаты и офицеры, те и другие явно в подпитии; судя по радостному оживлению и откровенному желанию скорее улететь, — отпускники. На их общем серовато-зеленом фоне штатские выглядели инородными белыми и черными вкраплениями. Рядом с Кондратюком в кресле устроился грузный, рыхлый полковник с красной, распаренной от жары и выпивки физиономией. Именно такими Игорь всегда представлял себе интендантов, но, памятуя о тощем подполковнике, заместителе комполка по тылу в Лангаре, с выводами поостерегся, и не зря. Полковник оказался начальником политотдела дивизии и весьма болтливым субъектом. Предвидя такую возможность, полковник Клементьев перед выездом из посольства вручил Игорю изданные на русском языке афганские сказки и хикаяты, чтобы легче было избавляться от нежелательных собеседников.

— А если не поможет? — спросил Игорь.

— Если попадется уж совершенно назойливый хам, пошли его куда-нибудь подальше, — рассмеялся Клементьев.

Назвав себя, полковник требовательно поинтересовался, что делает в Афганистане его молодой сосед в великолепном гражданском костюме. Узнав, что имеет дело с дипломатом, он обрадовался и засыпал Кондратюка вопросами. Тот вежливо отвечал, но после каждого ответа вновь и вновь обращался к книге. Полковнику не понравилось такое невнимание к его особе, потом обозлило. Наконец, он заявил, подчеркивая интонацией свое презрение к штатскому:

— Вы, дипломаты хреновы, развязали эту войну, а теперь от нас, военных, нос воротите. Вот вы, вы лично, молодой человек, хоть раз были под пулями, я уже не говорю — в бою?

«Интересно бы узнать, — подумал Игорь, — приходилось ли этому полковнику за время своего пребывания в Афганистане хоть раз спать не в постели». Подумал не о месяцах или годах войны, а именно так — о времени пребывания. Потому что, если настоящий солдат, в каких бы условиях он ни оказался, стремится устроиться с максимально доступным комфортом, то этот полковник вправе требовать, чтобы комфорт ему обеспечили подчиненные, и вряд ли соглашался на минимальный.

— Под пулями бывать не приходилось, — ответил Игорь. — А. что касается войны, то вы выполняете приказы своего начальства, мы — своего.

Его сухой тон явно не располагал к дальнейшему разговору. К тому же он демонстративно уткнулся в книгу.

Полковник поджал губы, с пренебрежением фронтовика окинул взглядом новенький костюм соседа-штафирки, невнятно пробормотал что-то насчет тыловых крыс, но на большее не решился. Потому что понимал: тут вполне можно было нарваться на серьезные неприятности. Трудно было предугадать, какие пакости может устроить ему этот молодой бугай-дипломат. Ему, амбалу, в самый бы раз в десантники, а он в посольстве кантуется на легких харчах. Наверняка имеет наверху волосатую лапу. Искушенный в кадровых интригах замполит не осмелился бы упомянуть и тыловых крыс, если бы в ожидании вылета не сбил нетерпение стаканом коньяка. Кондратюк искренне забавлялся мучениями полковника, которые без труда читал на его красном лице, и пытался вспомнить, где раньше мог видеть этого человека.

Вскоре после взлета сосед уснул. Кондратюк отложил совершенно не заинтересовавшие афганские сказки, из которых невозможно было извлечь никакой информации о народе. То, что он за минувшие годы успел узнать о противнике, никак не вязалось с непроходимо наивными сказочными персонажами.

Откинувшись на спинку кресла и смежив веки, он уже не в первый раз анализировал разговор с полковником, к которому привел его Клементьев, и пытался хотя бы примерно вычислить, что же все-таки ему предстоит делать в Москве. Но его размышления, доходя до какого-то предела, неизменно упирались в неизвестность.

Игорь подумал, что неплохо бы после выполнения задания хотя бы денька на два выбраться в Кишинев к жене и матери. И тут вспомнил, кого напоминал ему посапывавший в соседнем кресле полковник. Это повернуло его мысли в другое русло.

Отец Игоря скончался, когда сыну едва исполнилось шесть лет. Здоровый жизнерадостный атлет, инженер-экономист Василий Кондратюк умер в тридцать восемь лет от обширного инфаркта, умер мгновенно, враз. Мать родилась в большой крестьянской семье, насчитывавшей двенадцать детей, и лишь одна осталась в живых. Остальные умерли от несчастных случаев, голода и болезней.

После смерти мужа учительница начальных классов Александра Григорица-Кондратюк бросила школу и пошла ученицей на швейную фабрику, чтобы, освоив новую специальность, больше зарабатывать. Красивая тридцатилетняя женщина, она без труда могла бы вторично войти замуж, и претендентов на ее руку и сердце было достаточно. Но не вышла, посвятив свою жизнь сыну. Очень скоро Александра стала высоко квалифицированным специалистом. Ее фотография годами не снималась с фабричной Доски почета. А когда на удивление всем за два года выполнила план семилетки, ее наградили орденом Ленина.

Много позже, приехав в отпуск из Афганистана с такой же наградой, Игорь сказал с улыбкой:

— Теперь в нашей семье нет ни одного человека без ордена Ленина.

— Но у меня орден за труд, а у тебя за кровь, за чужую, — тихо сказала мать. — Ты ведь, слава богу, не был ранен.

— Неужели ты хотела бы, чтобы я получил его за свою кровь? —спросил сын.

— Нет, нет, что ты! — испугалась Александра. — Как только такое могло тебе прийти в голову!

Но задумалась и потом следила за сыном испытующим настороженным взглядом.