Они снова помолчали, размышляя.

— Да, все это очень серьезно, — проговорил, наконец, Иван Никандрович и поинтересовался. — А как наши ребята?

— Были незначительные издержки, но в основном с нашими все в порядке, — не без некоторой гордости ответил Игорь.

— С них ничего не сдуло?

— Если и сдуло, то только лишнее, ненужное.

— Значит, правильно вас учили и воспитывали?

— Правильно.

— Несмотря на то, что вам приходится воевать больше других, наши люди остались людьми?

— Да.

— Но ведь и вам приходилось сталкиваться с местным населением, — сказал Сергей. — У вас-то как с ним, с этим населением, складывались отношения?

— Да никак. Мы стараемся не вступать с ними ни в какие отношения, и особенно при выполнении задания. Такова специфика работы. Но скажу вот что: я видел столько предательства и гнусных зверств по отношению к нашим солдатам со стороны этого «мирного» населения, что о жалости говорить не приходится. Если бы можно было безошибочно узнавать, кто из них действительно мирный, а кто лишь камуфлируется… Вооруженная оппозиция хорошо поработала над тем, чтобы закрепить в нас эти постоянные сомнения. Ну, а я при выполнении задания избавляюсь от них только, когда это необходимо, если иначе нельзя, а не по прихоти или жажды крови. Чего нет, того нет. Слава богу, садистов среди наших людей мне не встречалось. Если и были, то никак не проявляли своих склонностей.

Иван Никандрович, он же в миру полковник Геннадий Иванович Ярмош, один из ближайших помощников генерала Ермолина, знал о событиях в Афганистане куда больше, чем не только Кондратюк, но и чем многие офицеры штаба 40-й армии. Обладая обширной и разносторонней информацией, с высоты своего служебного положения он судил о событиях глубже и шире. А сказал, что мало знает, так как у него другое направление работы, для того, чтобы Кондратюк ослабил внутреннее напряжение и был откровеннее.

— Это хорошо, Валерий, что ты выговорился здесь, с нами, — сказал он. — И на этом остановись.

— Есть, — невольно подтянувшись, ответил Кондратюк, безошибочно уловивший в голосе собеседника интонации приказа.

— Ну вот, — улыбнулся полковник. — Это не язык дипломата. Если имеется потребность соблюдать субординацию, то вовсе не обязательно придерживаться внешних атрибутов ее проявления.

Полковнику понравился этот думающий, похоже, искренний парень, так болезненно переживающий разложение армии в Афганистане. Кажется, генерал не ошибся, остановив на нем свой выбор. В патриотизме, верности долгу и советской Родине молодого майора сомневаться не приходилось. Будь иначе, он толковал бы больше о победах и геройстве, чем о мерзости и вандализме.

Полковник тоже был патриотом и советским человеком. Но он в отличие от Кондратюка знал, что за люди стоят на вершине государственной пирамиды, и давно уже не отождествлял советскую власть с личностями властителей. Однако вновь испеченному майору, искренне верившему в то, что, кроме отдельных недостатков, у нас все делается к лучшему, знать об этом было необязательно. Будь он настоящим юристом, а не просто выпускником юридического факультета, каковым пока и оставался, тогда другое дело. Геннадий Иванович много раньше пришел к выводу, что умные юристы и журналисты, как правило, становятся циниками. А о какой вере можно толковать, когда имеешь дело с циником.

Как раз цинику он мог бы сказать, что все мерзости, обнажившиеся в людях сороковой армии, были заложены в них в родном отечестве. Ведь известно, что жить в обществе и быть независимым от общества нельзя. А они жили в обществе, разлагающемся, как труп, но всеми силами средствами стремящемся соблюсти видимость внешней благопристойности. Бальзак сказал об одном из своих бесчисленных героев: это ангел, которого не следует искушать. Среди этих людей не было ангелов и было слишком много искушений.

Все, что на Родине скрывалось, маскировалось, пряталось, в Афганистане было на виду, являлось образом жизни: подкуп, беззаконие, коррупция, взяточничество, наркомания, спекуляция, воровство. Брошенные сюда советские люди уже носили в себе бациллы этих инфекционных заболеваний. Здесь, окунувшись в подходящую густую питательную среду, бациллы вызвали инфекцию, принявшую форму эпидемии. Полковник понимал, что безобразия, творящиеся в 40-й армии, когда противнику автоколоннами поставляется оружие в обмен на деньги и наркотики, это не вредительство и не предательство, а почти зеркальное отражение того, что творится на Родине. Тайное разбазаривание власть имущими бюджетных средств, алмазного фонда, тихая продажа бесценных музейных сокровищ не идут ни в какое сравнение с продажей оружия, амуниции или консервов. Конечно, из этого оружия, подкрепившись консервами и облачившись в добротную форму, будут расстреливать твоих же солдат, но что за дело! — у нас человеческие жизни всегда были разменной монетой и основным капиталом — в годины бед.

Мог бы полковник кое-что поведать и о человеческом облике наших дедов, а для него — отцов, во время Великой отечественной рельефно проявившемся на немецкой земле, прежде всего в Восточной Пруссии, которая воспринималась как оплот военизированной Германии. Солдаты и офицеры крушили дома, мародерствовали, сжигали все, что не могли унести с собой, походя, без разбора убивали безоружных, скопом на земле, в подворотнях, на снегу безжалостно насиловали женщин и девочек. Словно озверевшая орда пронеслась по городам, поселкам, фольваркам, оставляя за собой смерть и пепел, вонь испражнений на улицах и щедро разлитую в воздухе густую ненависть.

Наверное, не такой должна быть, если от нее действительно невозможно уйти, человеческая священная месть. А какой?.. По примеру немцев загонять людей в бесчисленные лагеря и голодом доводить людей до людоедства? По последнему слову техники создавать высокопроизводительные крематории? Живыми заполнять громадные овраги и в сладострастном мщении наблюдать, как трепещет и вздымается земля над гигантскими могилами? Если бы и могли, так ведь некогда было — впереди ждали бои. Тут руководствовались только одним соображением: что посеешь, то и пожнешь, посеешь ветер, пожнешь бурю. Можно даже смело ссылаться на божью волю, закрепленную в библейском завете: душу за душу, глаз за глаз, руку за руку, рану за рану… И, конечно, насилие за насилие. Форма расплаты была гнусна и ужасна, хотя не гнуснее и не ужаснее самой платы. Но месть была справедливой, «…и мщенье, бурная мечта ожесточенного страданья», — писал Пушкин. Да, именно так — ожесточенного страданья. Помня немецкие зверства на русской земле, не ожесточиться было невозможно, прощение граничило с аморальностью.

— К перечню названных тобой победных боевых операций наших войск я мог бы добавить еще кое-что, — заговорил Иван Никандрович. — За все время боев в Афганистане пока еще не было случая, чтобы какой-нибудь полк или батальон не выполнили боевую задачу. Другое дело, что овладение территорией здесь не имело никакого значения. Это совершенно достоверно, поэтому не спрашиваю, согласен ты или не согласен.

— Согласен, — усмехнулся Игорь, — особенно с выполнением боевых задач. Численное преимущество всегда было у нас…

Полковник покосился на него, хмыкнул и продолжал:

— Дальше. В афганской войне со всей очевидностью проявились выносливость, мужество и храбрость советских солдат. А разве плохо показали себя строевые офицеры! И среди погибших так много командиров взводов и рот не потому, что они не знали места командира в бою и лезли под пули вместо того, чтобы руководить подчиненными, а потому, что при необученном молодняке, пополнявшем взводы и роты, иначе было нельзя.

— Это верно, — кивнул Кондратюк, — многие офицеры ведут себя вполне достойно, как им и положено.

— А знаешь, сколько мы сейчас, на седьмом году войны, потеряли попавшими в плен и пропавшими без вести? — спросил Иван Никандрович.

— Точно не знаю, но слышал, что около пятисот.

— Меньше двухсот шестидесяти. А американцы за восемь лет войны во Вьетнаме пропавшими без вести и пленными потеряли около трех тысяч. Разве это не говорит о боевых качествах наших воинов?.. Не по теме, а для общего образования назову еще некоторые цифры. Каждый день войны 40-й армии обходится стране больше чем в шесть миллионов рублей, а с учетом снабжения афганских частей — 10-11 миллионов.