Шевалье Иван усмехнулся: он, вероятно, пришёл к определённому мнению о нежданных людях в его доме.

— Вы не воины, а пилигримы из неведомых мне земель. Помолитесь за меня — и на том спасибо.

Подоспели слуги с большим горшком жидкой овсянки, кувшинами с медком, блюдом с копчёностями, расставили глиняные миски и кружки, налили хозяину и гостям. По примеру хозяина гости помолились и приступили к весьма позднему ужину. Медок развязал всем языки, и хозяин, уже благодушно настроенный, возвестил о том, что после трапезы всех ждёт банька.

Пока Сергей, 'святой человек' по определению шевалье, занимал хозяина беседой и дарами, извлечёнными из сидора, то есть, оловянной ложкой и финкой с наборной ручкой, капитан выпытывал у Ильи, что тот узнал о шевалье Иване. Рядовой доложил, что шевалье прославился амурными похождениями в землях франков, и влиятельные особы попросили его сопроводить пилигримов до Святой Земли. Добравшись с паломниками до Константинополя, Иван надолго застрял в стольном граде, где к нему воспылала страстью знатная ромейка. Из Константинополя его сплавили, надо полагать, также из-за амурных дел, в Киев, к Изяславу. Из Киева с дружинниками некоего Харальда добрался до Норвегии. Конунг Харальд Суровый приветил Ивана и пообещал ему богатые уделы. Под уделами тот конунг имел ввиду земли в Англии. Судьба обернулась к норвегам задом. Их разбил король Гарольд. Конунг Харальд погиб, а Ивана приметили на поле боя и пообещали известить короля. Гарольд со своей армией ныне в походе. Будет биться с Вильямом Нормандским. Иван не посмел встать под стяги Гарольда, потому и считает, что предал его дважды. А ещё шевалье сказал, что гложут его большие сомнения насчёт Христа. Предков вспоминал и ихних богов.

— Ты, Илья, скажи, кто тебя научил болтать по-французски?

— Папа с мамой. Померли они, когда мне десять лет стукнуло, а дедок, что приютил меня, выправил мне документ. Так я стал носить фамилию Герой. Дедок мой охоч до шуток. А вообще-то я Гийом Геруа. Особистам об этом не докладывал.

— Здесь, Илья, нет особых отделов. Не дрейфь, рядовой Геруа, а мечтай о маршальском жезле. Но ты вызнал, где мы находимся?

— Так точно. В Вилтшире. Сам хозяин из каких-то абодритов, а соседи у него некие вилки. Или вилты. Он их и так и этак обзывает.

— В моих друзья детства Вилковы были. Сами из белорусов. Говорил их батя, что вилки, а по-нашему, волки — предки их. Люто с немцами бились, а потому называли тот народ лютичами. Они от немцев пришли, осели в Белой Руси и стали зваться литвинами. А прародина их рядом с землями ободритов. От тех ободритов, да будет тебе известно, пришёл князь Рюрик со своими людьми. Вот такая история.

Как-то криво ухмыльнулся Геруа.

— Про Рюрика знаю, капитан, но не слышал о волках.

— Не удивительно. Историю извратили или замалчивают, но для ликбеза нет времени ныне. Выяснил ли ты, какое число сегодня? Про год не спрашиваю. Агафья Петровна, моя училка в школе, весьма живо и в деталях рассказывала нам о Вильгельме Завоевателе.

— Никак нет, товарищ капитан, не успел спросить.

— Иди и выясни.

На выяснение потребовалось время. Шевалье Иван и Геруа отправились к некоему кастеляну. Точная дата была установлена после побудки кастеляна, то бишь, управляющего, который спросонья пробормотал, что точно не помнит, но, вроде бы, девятый день октября.

Рядовой Геруа и шевалье Уефф нашли-таки общий предмет для мужских бесед и битый час обсуждали избитую донельзя тему: о бабах. Со вздохом и печалью пришли к банальному заключению: «La vie est dure et les femmes sont chХres». Гийом повторил эту фразу для капитана по-французски прежде, чем выдать свой перевод: «Все беды из-за баб!» Белов, услышав перевод, усмехнулся.

— Да и нас сюда забросила ведьма в чёрном! — подытожил капитан, когда Илья поведал о злоключениях шевалье из-за интриг женской половины киевского терема Изяслава. Благородный рыцарь был убеждён в том, что в каждом гареме и каждом тереме правит сатана, несмотря на разные имена или обличье, и сатана в чёрном спровадила его из Киева к норманнам.

Изумлённый капитан спросил:

— Он что, и в гаремах отметился?

— С сарацинами сражался и пташек из гарема на свободу выпустил!

Часом позже, в парилке капитан размышлял на разные темы, связанные с извечным русским вопросом: что делать? Поспели они к большой разборке меж Гарольдом и Вильгельмом. Впрочем, разборки здесь некое перманентное состояние. Перебрав мысленно несколько вариантов, пришёл к выводу о том, что утро вечера мудренее. Лишь одно ему стало ясно: шевалье Ивану при любой власти не поздоровится; припомнят ему хождение под стягами Харальда Сурового, а потому, как говорил школьный дружок Вилков, «наилепший» вариант для шевалье — вновь покинуть Англию на некоторое время.

Капитан мылся и хлестал себя веничком последним: в парилке, предназначенной исключительно для шевалье и его сына, можно было париться только двоим.

К тому времени, когда капитан вышел в предбанник, его разведчиков и след простыл: ушли почивать. Из одежды у капитана была пара чистого белья и плащ. Всё обмундирование, по обещанию сержанта, местные бабы должны были постирать да повесить сушиться. Капитан посидел минуту-другую, приходя в себя после парилки, да достал из потайного кармана плаща тот «пистоль», что поднял с пола корабля-модуля. Тяжёлый пистоль! ТТ против него по весу как пёрышко. При свете лучины осмотрел, изучил и вроде бы понял, что и как должно срабатывать. Напялив кальсоны и сапоги, вышел на двор. Прохладная темень ушла, уступив место зябкому раннему утру. Начинало светать. Нашёл цель: верхушку дерева в полусотне метров. Большим пальцем утопил кнопку предохранителя. Похвалив себя за догадливость, прицельно, держа «пистоль» двумя руками, нажал на планку, что удобно легла под указательный палец, — и рука ощутила небольшую отдачу, но не увидел капитан ожидаемого им луча (а ожидаемого потому, что читал когда-то фантастику об инженере Гарине), не услышал капитан и звука выстрела. Мгновение спустя на землю стали падать срезанные ветви дерева. На шкале индикатора «пистоля» появилась красная полоска. Через две-три секунды индикатор вновь засветился только зелёным по всей длине шкалы.

— Вот оно как! — воскликнул капитан, повторяя любимое присловье своего сержанта.

Нырнув в предбанник, забрал свои вещи, затушил лучину, и пошёл к избе, осторожно посматривая под ноги, чтобы не наступить на пахучие «мины».

Вовсе не колкое сено беспокоило Ивана, а тревожные видения, и, проснувшись — увы! — не в поздний, а в ранний утренний час, он вспомнил сон: его отец спешил к грузовичку, на котором Ивана увозили вместе с братьями Вилковыми и прочими парнями. Отец бежал по тропинке, протоптанной в траве от родного дома до колодца-журавля и до дороги, ведущей на железнодорожную станцию, но он уже не успевал, а потому помахал рукой и крикнул: «Береги себя, Ванюша!» В кузове грузовичка рядом с Вилковыми непонятно каким образом оказалась женщина в чёрном платье. «Мы тебя подвезём, — сказала она Ивану, — но ты должен помочь шевалье Хуеву. Берегись людей в сером». Она внушительно добавила, что помощь должна быть оказана для спасения шевалье, и, возможно, выдала бы иные ценные указания, но что-то взорвалось поодаль, женщина исчезла, а Иван проснулся. Грохнуло ещё раз где-то в непосредственной близи. От взрывов заложило уши, и Иван поковырял в правом ухе. «Ведь мылся! Ан нет, сера в ушах! И какой-то прыщик» — так показалось капитану, и он то ли раздавил тот прыщик, то ли, скорее всего, какое-то насекомое забралось в ухо, и он движением мизинца освободил ухо от инородной дряни. На мизинце, вроде бы, кровь.

— Едрить, клеща сковырнул! — в сердцах ругнулся Белов.