Эти годы в Бартресе Бернадетта прожила в чарующей атмосфере ласки и любви. Она росла хилым ребенком, постоянно болела, задыхаясь во время приступов астмы, которые вызывал малейший ветерок; в двенадцать лет она не умела ни читать, ни писать, говорила только на местном наречии, была ребячливой и отсталой как в умственном, так и в физическом развитии. Впрочем, она не слишком отличалась от других детей; это была добрая девочка, кроткая, покорная, не болтливая, склонная больше слушать, чем говорить. Будучи совершенно неграмотной, она обнаруживала, однако, природный ум, а иногда отвечала на вопросы так остроумно, что даже вызывала смех. С большим трудом ее научили читать молитвы по четкам. Выучившись, она решила закончить на этом свое образование и, пася своих овечек, с утра до вечера читала «Отче наш» и «Богородицу», перебирая четки. Сколько часов провела она на заросших травой холмах, затерявшись в зелени таинственной листвы, не видя ни души и глядя лишь на вершины отдаленных гор, тающих в солнечном свете, легких, как сон! Дни шли за днями, девочка блуждала в одиночестве, повторяя все ту же молитву, непрестанно взывая к единственному своему другу — святой деве; так проходило время в нехитрых грезах наивного детства. А сколько чудесных зимних вечеров провела она в большой комнате у очага!

У кормилицы Бернадетты был брат священник; он иногда читал вслух благочестивые истории, там говорилось о необычайных приключениях, бросавших в дрожь и вызывавших радость, о видениях рая на земле; небо разверзалось, и перед взором вставало все великолепие ангелов. В книжках, которые приносил священник, было много картинок, изображавших господа бога во всем его величии, красивого, нежного Иисуса с нимбом вокруг чела и, главным образом, — святую деву, блистательную, в белых, лазурных и золотых одеждах, до того чарующую, что образ ее даже снился девочке. Но чаще всего они читали Библию, старую, пожелтевшую от времени, столетнюю реликвию семьи; каждый вечер муж кормилицы, единственный, кто знал грамоту, брал булавку, наугад втыкал ее в книгу и начинал чтение сверху, с правой страницы; внимательно слушавшие его женщины и дети знали уже все наизусть и могли бы продолжать слово в слово.

Бернадетта предпочитала книги о божественном, повествующие о святой деве, сияющей кроткой улыбкой. Но девочке нравилась также чудесная «История о четырех сыновьях Эмона». На желтой обложке маленькой книжечки, случайно занесенной в эти края бродячим книгоношей, была нарисована наивная картинка, изображавшая четырех героев — Рено и его братьев, взобравшихся вчетвером на своего знаменитого Соевого коня Баярда, которого подарила им царственная фея Орланда. В книжке рассказывалось о кровавых битвах, построении и осаде крепостей, страшных поединках между Роландом и Рено, которому предстояло освободить святую землю, о волшебнике Можи и его чарах и о прекрасной, как ясный день, принцессе Клариссе, сестре короля аквитанского. Бернадетта иногда с трудом засыпала, так возбуждено было ее воображение, особенно в те вечера, когда, отложив в сторону книгу, кто-нибудь из собравшихся рассказывал про колдунов. Девочка была очень суеверной, ее нельзя было заставить пройти вечером мимо соседней башни, где, по слухам, водился дьявол. Впрочем, весь этот край, с его набожными и неискушенными жителями, был как бы овеян таинственностью: деревья пели, из камней сочились капли крови, на перекрестках надо было три раза прочесть «Отче наш» и три раза «Богородицу», чтобы не встретить семирогого зверя, который утаскивал девушек на погибель. А какое изобилие страшных сказок! Их были сотни, в один вечер и не перескажешь. Прежде всего это были сказки об оборотнях — несчастных людях, которых дьявол превращал в больших белых или черных собак: если стреляешь в такую собаку из ружья и хоть одна пуля попадет в нее — человек освобожден, если же пуля попадет в ее тень — человек тотчас же умирает. Затем шли бесконечные рассказы о колдунах и колдуньях. Одна из этих историй особенно увлекала Бернадетту; в ней шла речь о лурдском писаре; он захотел увидеть черта, и колдунья повела его в полночь под великую пятницу на какой-то пустырь. Черт явился разодетый во все красное. Он сейчас же предложил писарю купить его душу; тот сделал вид, будто соглашается. Под мышкой черт держал свиток со списком горожан, уже продавших ему душу. Но хитрый писарь вытащил из кармана бутылку якобы с чернилами, на самом же деле со святой водой, и окропил черта; тот стал ужасно кричать; тем временем писарь выхватил у черта свиток и пустился наутек. Тогда черт погнался за писарем, и началась бешеная скачка по горам и долам, через леса и реки, о которой можно было рассказывать целый вечер. «Отдай свиток!» — «Не отдам!» И снова начиналось: «Отдай свиток!» — «Не отдам!» Наконец догадливый писарь, выбившись из сил, задыхаясь, прибежал на кладбище, на освященную землю, и здесь стал издеваться над чертом, размахивая свитком; так он спас души несчастных, которые расписались на свитке. В такие вечера Бернадетта перед сном читала мысленно молитвы, радуясь, что силы ада посрамлены, но все же дрожала от страха, как бы черт не явился к ней, когда погасят лампу.

Одну зиму, с разрешения кюре Адера, чтения происходили в церкви, и много семей приходило сюда, чтобы не тратиться на освещение, не говоря уже о том, что здесь, всем вместе, было теплее. Читали Библию, молитвы. Дети засыпали. Одна Бернадетта боролась со сном, радуясь, что она у господа бога, в этом тесном храме со сводами, где лепной орнамент был окрашен в красный и синий цвета. В глубине виднелся раззолоченный алтарь, аляповато раскрашенный, с витыми колоннами, с запрестольными образами, изображающими Марию со святой Анной и усекновение главы Иоанна Крестителя. С этих ярко расцвеченных картин на дремавшую девочку нисходили мистические видения, из ран сочилась кровь, над святыми пылали нимбы, святая дева смотрела на ребенка своими небесно-голубыми глазами, Бернадетте в полусне казалось, что она сейчас откроет свои алые уста и заговорит с нею. Месяцами девочка проводила так вечера, сидя в полудреме против смутно различимого алтаря и видя наяву таинственные сны, продолжавшиеся и после того, как она ложилась в постель и тихо засыпала под защитой своего ангела-хранителя.

В этой же старой, скромной церкви, овеянной горячей верой, Бернадетта стала изучать катехизис. Девочке должно было исполниться четырнадцать лет, самое время для первого причастия. Ее кормилица, слывшая скупой, не отдавала девочку в школу, заставляя ее работать дома с утра до вечера. Учитель, г-н Барбе, никогда не видел ее в классе. Но однажды, заменяя заболевшего аббата Адера на уроке катехизиса, он обратил внимание на скромную, набожную девочку. Священник очень любил Бернадетту; он часто рассказывал о ней учителю и говорил, что она напоминает ему детей из Салетты; они, по-видимому, были так же бесхитростны, добры и благочестивы, и им явилась святая дева. Как-то раз учитель и священник, выйдя из деревни, увидали вдали Бернадетту, пасущую свое маленькое стадо среди деревьев; священник несколько раз оборачивался и глядел на нее, повторяя: «Не знаю, что со мной, но всякий раз, как я встречаю эту девочку, мне кажется, что я вижу Мелани, маленькую пастушку, приятельницу Максимена». Его явно преследовала эта странная мысль, и она оказалась пророческой. Однажды, то ли после урока катехизиса, то ли вечером в церкви, он рассказал чудесную сказку о том, что случилось двенадцать лет назад, — о святой деве в ослепительном сиянии, которая шла по траве, не гнувшейся под ее стопами; она явилась Мелани и Максимену на горе у ручья и сообщила им величайшую тайну, объявив о гневе своего сына. С той поры источник, образовавшийся из слез богоматери, стал исцелять от всех болезней, а тайна, на пергаменте, за тремя печатями, хранится в Риме. Бернадетта, как всегда молчаливая, видевшая сны наяву, жадно слушала эту прелестную сказку и, очевидно, унесла ее с собой в безлюдную зеленую чащу, где проводила целые дни; там она пасла своих овечек и вспоминала все это, перебирая тонкими пальцами четки.