– Однако… – заволновался Шпаков. – Все это нужно документально оформить. Опознание… понятые… Надо вызвать прокурора…

– Вот и вызывайте. Если от меня что-то потребуется еще – звоните. А труп необходимо как можно скорее закопать.

– Что вы сказали? – Шпаков не верил своим ушам.

– Закопать! – спокойно повторил Густых.

– А родственники? – вскричал Шпаков. – Конечно, это дело особое, государственной важности, но родственники-то пока ничего не знают!

– И хорошо, что не знают. Зачем им знать, что близкий человек оказался кровавым маньяком и каннибалом?

Шпаков застыл, разведя руки в стороны. Густых пристально посмотрел на него, на санитара, и быстро двинулся к выходу.

– В военный госпиталь, – сказал он водителю, садясь в «волгу». Это была пока его старая «волга»: занять губернаторскую у него не хватило духа. Хотя идея была заманчива – что значит этот драндулет по сравнению с губернаторским зверем?..

По дороге он позвонил Кавычко.

– Звонил Владимиров! – радостно доложил Кавычко. – Просил о личной встрече.

– Хорошо. Перезвони и назначай на вторую половину дня.

Кавычко замялся.

– Ничего-ничего, звони!

«Пусть теперь Владимиров проглотит хотя бы одну горькую пилюлю, – подумал Густых без особого, правда, злорадства, – не всё же мне глотать!».

– Что, из охотуправления доклада еще не было? – спросил он.

– Пока нет.

Густых отключился, откинулся на спинку сиденья и чуть слышно пробормотал: «Идет охота на волков, идет охота…».

Водитель не выказал никакого удивления. Он давно привык к манерам своего шефа.

Однако в госпитале его ожидал неприятный сюрприз.

– А цыганята ваши выписаны, – сказал начальник, пожав руку Густых. Пожал и почему-то посмотрел на свою руку.

– Как это «выписаны»? – ровно спросил Густых. – А ожоги?

– У старшего из них, Алексея, есть ожоги рук, но они не требуют стационарного лечения. Остальные практически здоровы.

– Та-ак… И куда они направились?

Начальник госпиталя с удивлением взглянул на Густых.

– Их, по-моему, встретила родня. Большая такая цыганская «семья» на трех машинах. Весь приемный покой заполнили, крик, плач, шум. Насилу их выставили.

Густых подумал.

И, ничего не сказав, повернулся и вышел.

Начальник сосредоточенно смотрел ему вслед.

Кабинет губернатора

Кавычко появился без звонка и стука, едва только Густых уселся в кресло за губернаторским столом.

– Владимиров назначил встречу на три часа, – доложил Кавычко.

– Где?

– У вас, конечно, – едва заметная улыбка скользнула по губам помощника.

«О многом знает, подлец, – подумал Густых, глядя на Кавычко. – А о скольком еще догадывается? Вот бы чью душонку вытрясти!»

Кавычко без разрешения уселся сбоку, за овальный стол.

– Да, и еще одно. Пострадавших цыганских детей родственники сегодня утром забрали из госпиталя.

– Знаю, – ответил Густых. – А что за родственники? Где живут?

Кавычко замялся, сбитый с толку.

– Да их много было, цыган-то… Вроде, и местные, городские, и из Копылова. Они сегодня решили похороны устроить. Вот и забрали детишек.

– Похороны, похороны… – задумчиво повторил Густых. – А где?

– Что? – не понял Кавычко.

– Похороны – где? Где этих двоих закапывать будут?

– Так… – Кавычко снова сбился. – На Бактине, наверное. Они же обычно там хоронят, в «предпочетном» квартале.

Он сделал паузу.

– Извините, Владимир Александрович, – с несвойственной ему робостью спросил он. – А можно узнать, почему вы спрашиваете?

Густых помедлил.

– Ну, мы ведь обязаны заботиться о людях. Им, как погорельцам и пострадавшим, надо бы материальную помощь оказать.

Кавычко вытаращил глаза.

– Цыганам? Да у них столько денег… Они себе такие памятники на могилах строят…

Он осёкся. Глаза были по-прежнему круглыми и немного безумными.

– Ну-ну, – ровным голосом сказал Густых. – Видел я их памятники. Рядом с почетными горожанами и Героями России. Кстати, тебе такой не поставят. – Густых помял подбородок, вспоминая что-то важное. Вспомнил. – Значит, фээсбэшник приедет в три?

– Так точно, – по-военному сказал Кавычко.

– А похороны во сколько?

Кавычко вскочил, поняв, что у шефа есть что-то на уме.

– Сейчас постараюсь узнать…

Он вернулся через пару минут, сияющий – даже кудри стали отливать золотом.

– До директора кладбища дозвонился, Орлова, – сообщил он. – Орлов матом цыган кроет. Говорит, что понятия не имеет, как им удалось в «предпочетке» место достать… Говорит, что сам с ними не разговаривал, но его заместитель…

– Во сколько? – прервал Густых.

Кавычко сглотнул и сказал:

– В три часа дня.

– А могила готова?

Кавычко снова оживился, хотя новый поворот темы опять сбил его с толку:

– Про могилу Орлов такое рассказал! Всю ночь целая бригада работала. Это, говорит, целый склеп получился. Большой, на два места, стены забетонированы, внутри – бар с напитками, ковры, лошадиная сбруя…

– Гробы хрустальные? – снова прервал Густых.

Кавычко осекся, теперь уже с некоторым страхом глядя в выпуклые, ничего не выражающие глаза Густых.

Золото в кудрях погасло. Вымученно улыбнулся.

– Гробы импортные, из красного дерева, – лакировка, позолота, ручки для переноски, и все такое…

Кавычко замолчал, боясь, что его снова прервут.

Но Густых молчал. Крутил в руках безделушку, сувенир: никелированную модель нефтяной качалки, подарок от «Томскнефти».

Качнул качалку, поставил на стол. Качалка постукивала, как метроном.

– Вот что. Встречу с Владимировым перенеси часов на… на пять.

Кавычко даже подскочил.

Открыл было рот, но тут же закрыл.

Густых молча смотрел на качалку.

– Значит, на пять? – упавшим голосом спросил Андрей Палыч.

– А что, у тебя появились проблемы со слухом? – бесцветным голосом ответил Густых.

Кавычко отчаянно покраснел. Вышел из-за стола.

– Хорошо, – сказал он. – Я вам когда понадоблюсь?

– Когда понадобишься – узнаешь, – почти загадочно сказал Густых.

Андрей Палыч вышел, не чувствуя под собой ног. Его покачивало, голова кружилась. Происходило черт знает что. Будто сон. Да, кошмарный сон.

Он на секунду задержался в приёмной, переводя дыхание. На месте секретарши сидел здоровенный охранник в подполковничьих погонах.

Он участливо взглянул на Кавычко, спросил:

– Что, Владимир Александрович сегодня не в духе?

Кавычко дико посмотрел на него, не ответил, и выбежал в коридор.

Выждав несколько минут, Густых вышел в приемную. Тускло взглянул на «секретаршу» в погонах.

– Съезжу на место позавчерашней трагедии, на Черемошники.

Подполковник подпрыгнул, схватился за чудовищных размеров трубку еще более чудовищной военной рации образца начала 60-х годов.

– Охраны не надо, – сказал Густых. – Там всё равно за каждым памятником по фээсбэшнику торчит.

– Не могу я вас так отпустить, Владимир Александрович, – сказал подполковник и слегка покраснел. – Приказ есть приказ: сопровождать везде и всюду.

– А если я по дороге к любовнице заехать хочу?

Подполковник покраснел еще больше, набычился и повторил:

– Сопровождать!

– И в сортир, конечно, тоже… – вздохнул Густых.

– До дверей. Туалет должен быть заперт на ключ, а перед вашим посещением в нем должна быть произведена тщательная проверка! – без запинки выпалил подполковник, словно читал невидимую инструкцию.

Густых покачал головой.

Подполковник был уже не красным – багрово-синюшным.

Помолчали.

– Не могу я нарушить инструкции, Владимир Александрович! Не могу! – почти плачущим голосом выдавил подполковник. – Вы и так без телохранителя в машине, а если еще и без сопровождения? Не дай Бог что случится, – хотя бы небольшое ДТП, – с меня же голову снимут!