Когда отец Бомпи состарился и заболел, Бомпи приехал его навестить. Он сидел у постели отца каждый день целых три недели.

Всю первую неделю Бомпи сидел и злился на отца, он даже не мог толком говорить с ним. Вторую неделю он злился еще больше, сидел и припоминал отцу все его взбучки и подзатыльники.

— Помнишь, как я упал с моста и чуть не утонул в реке Огайо? Помнишь, как ты мне всыпал? — говорил Бомпи. — А когда река опрокинула меня вместе с машиной? Я едва добрался домой, а ты поколотил меня до синяков…

Он все припоминал полученные подзатыльники, а отец лежал, глядел на него и только помаргивал.

На третьей неделе Бомпи перестал рассказывать, он просто смотрел на отца. На его руки, плечи, пальцы, лицо. Он потрогал его лоб и щеки. Потом Бомпи ушел из больницы. А вернувшись назавтра, он сказал отцу:

— Смотри, что я тебе принес. Яблочный пирог!

И отец заплакал, и Бомпи заплакал тоже.

Когда Софи закончила свою историю, мне тоже захотелось ей что-нибудь рассказать. Но мне ничего не пришло в голову.

Несмотря на израненное лицо, Коди чувствует себя лучше. Я имею в виду физически. Он спокоен, серьезен и, похоже, жалеет о потерянном времени. Он стал настоящим мистером Золотые руки, сосредоточился на приборах и устройствах, что требуют ремонта.

Остальные способны только к коротким вспышкам активности, а Коди работает без остановок, даже не спит. Все говорят, что мы с Коди должны стоять у руля, потому что именно нам удалось найти способ удерживать яхту в гармонии с волнами. Говорят, «Странница» двигается ровнее, когда ею управляем мы с Коди. Правда, у меня сильно болят ноги, и это мешает мне подолгу стоять у руля.

Мы все очень благодарны Коди. Никто не сказал этого вслух, но я знаю это. Может быть, мне тоже немного благодарны, но теперь это не кажется мне таким важным, как раньше.

Дядя Док подтвердил, что прибор спутниковой связи, коротковолновый радиопередатчик и радар испорчены. Мы не знаем, где находимся, и никто этого не знает. На помощь рассчитывать не приходится.

Паруса все еще спущены, мы молимся, чтобы ветер и волны стихли. Все оставшееся от сна и вахты время мы тратим на попытки навести порядок. Мы все притихли, погруженные в мысли о том, как тонка грань между жизнью и смертью.

Сырость, сырость, сырость. Все кругом промокло. Только в носовой каюте немного посуше, там мы и устраиваемся, когда удается урвать часок-другой для сна.

У Софи в ноге все еще стреляет и жжет, но ходить она уже может. Она до сих пор очень нервная, но изо всех сил старается делать вид, что все в порядке.

Мы устали, устали, устали. Несколько минут назад Брайан пробормотал: «Все в порядке, идем ко дну», — попытался пошутить.

И все же мы идем под парусами! Мы с Софи взяли грот на двойные рифы, а штормовой трисель установили на бизань-мачту. «Странница» имеет потрепанный вид, но ценой больших усилий по восстановлению такелажа мы продвигаемся вперед.

Яхта снова жива! Брезентовое покрытие кабины снова на месте, керосиновый нагреватель работает и руль (он погнулся, когда меня швырнуло на него) налажен.

Мы добьемся своей цели.

Поскольку наша спутниковая аппаратура теперь превратилась в мусор, по выражению дяди Дока, мы пытаемся определиться с помощью секстана. Только Брайан и дядя Стю умеют им пользоваться, и я слышала, как Коди им сказал:

— Как же я рад, парни, что вы знаете, как обращаться с этой штуковиной!

Те посмотрели на Коди и улыбнулись и даже не сказали ему ничего резкого в ответ.

Подошел Коди и сел рядом со мной.

— Знаешь, единственное, чего все хотят, — это быть нужными. — Он завязал на каждом моем шнурке по концевому узлу. — И еще хорошо бы, чтобы кто-то это заметил, — добавил он.

— Ты нам очень нужен, Коди, — сказала я.

— И ты тоже, Сьерра-Оскар, — кивнул он.

С тех пор как нас настигла белая волна, я очень тревожусь, стоя на вахте. Сейчас волны не так высоки, но все же ужасно страшные. Я все время озираюсь, опасаясь, что любая волна с шапкой пены на вершине способна превратиться в ту роковую волну.

Кажется, прошло сто лет с тех пор, как мы ловили омаров и собирали моллюсков на Грэнд-Мэнане, делали вылазку на остров Вуд и так неистово стремились в океан, легкомысленно не думая о том, что нас может ожидать.

У меня такое чувство, что со временем я должна заново полюбить плавание под парусом, потому что сейчас я его разлюбила. Я хочу к Бомпи, хоть на время хочу забыть об океане. Но мы еще не добрались до Бомпи. Мы посреди океана.

Мне кажется, что внутри у меня было нечто сокрытое до времени, ну, как аварийная помпа под полом каюты «Странницы». И как только волна снесла преграды, все всплыло, и я не знаю, как теперь с этим жить.

Умница Коди обнаружил и вышел на связь с канадским военным кораблем, который установил местонахождение нашей «Странницы». Сейчас мы находимся вблизи от трасс морских судов, и теперь, даже если обнаруживать всего одно судно в день, Коди сможет связаться с ним по высокочастотному радио, чтобы уточнить наше местонахождение.

Мы в тысяче миль от Ирландии, до нее осталось меньше недели пути, а если повезет, там и до Англии недалеко.

О Бомпи!

Я думаю о Бомпи. Наконец-то я его увижу.

Почему же мне страшно?

Когда я спал, мне приснилась Софи. Во сне она разговаривала на радиокоде, а я пытался расшифровать ее слова, но фразы, что я записывал, не имели смысла. Она говорила все громче, я писал все быстрее, но не было смысла в записанном тексте.

Вчера Софи рассказала мне историю, но на этот раз не про Бомпи. Я спросил, помнит ли она что-нибудь из детства.

— Почему люди всегда меня об этом спрашивают?

И, когда я уже решил, что она повернется и уйдет, Софи начала рассказывать. Еще одна история о маленьком ребенке. Вот что с ним было.

Жил-был ребенок. Он не понимал, что происходит вокруг. Ему хотелось есть, он замерзал или боялся, он хотел к мамочке и папочке. И когда чужие люди сказали ему, что мамочка и папочка улетели в рай, такое чудесное место, где тепло и солнечно и где нет ни печали, ни страданий, маленький ребенок тосковал и недоумевал, почему родители не взяли его с собой в это прекрасное место.

И куда бы ни попал этот ребенок, люди спрашивают, что он помнит о родителях, улетевших от него в райские кущи. Но он не хочет вспоминать об этом печальном событии. У него достаточно забот. Он хочет быть здесь и сейчас, думать о сегодняшних и завтрашних делах, а не о том, что осталось в прошлом.

Однако, вопреки его желанию, нечто внутри ребенка толкало его вперед, а что-то другое тянуло назад, к прошлому.

Когда Софи умолкла, я не знал, что ей ответить. Единственное, что пришло мне в голову:

— Ты не хотела бы сейчас пирога?

— Да, — кивнула Софи.

Софи стала очень тихой, словно прислушивается к музыке, слышной ей одной. Порой она придвигается ко мне близко-близко, словно надеется, что я с ней заговорю. И мне кажется, я снова вижу тот сон, потому что не знаю, каких слов она ждет от меня.

Я заметила, что дядя Мо старается быть добрее к Коди. Он больше не кричит на него, не называет тупицей. Коди, похоже, не знает, как реагировать. Он посматривает на отца, словно изучает его.