Я теряю терпение. Мы все еще стоим на Грэнд-Мэнане, и нам предстоит еще тьма работы на «Страннице». И вообще, эта яхта пригодна для мореплавания или нет?!

Вчера я проходил мимо дяди Дока и его друга Фрэнка, которые топтались, разговаривая, на берегу. Завидев меня, дядя Док сказал Фрэнку: «Т-с-с! Больше об этом ни слова! — и помахал рукой, словно отгоняя мух. — В чем дело, Коди?»

О чем бы ни шла речь, им явно не хотелось, чтобы я это услышал.

Но на этом странности не закончились. Когда вечером я вернулся на яхту и спустился в каюту, отец лежал на своей койке и плакал. Плакал! Слезы так и текли по его лицу.

— Что-нибудь случилось? — испугался я.

— Нет. Все в порядке. Все как обычно. — Он даже не вытер слез.

Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда в жизни я не видел, чтобы отец плакал. Когда мне было восемь лет и я пришел домой в слезах, потому что упал с велосипеда, отец велел мне:

— Перестань! Не надо плакать из-за этого! — А когда я не перестал плакать, он пришел в ярость: — Перестань! Перестань! — Он расстегнул ремень и замахнулся им на меня: — Хочешь поплакать? Сейчас у тебя будет причина для слез!

Мама на цыпочках подошла к двери и, увидев ремень, попыталась перехватить его. Но отец очень сильный, он выдернул ремень и ударил им маму, прямо по голой руке. Потом швырнул ремень на пол и вылетел прочь из дома.

Больше я никогда не плакал у него на глазах.

Софи рассказала нам историю о том, как Бомпи крестился. Вот как это произошло.

Бомпи был уже подростком, но его никто не крестил, а его мама решила, что крестить его необходимо обязательно, обязательно, обязательно. Поэтому она договорилась со священником, что тот окрестит Бомпи в реке Огайо.

Бомпи не очень ладил со священником, зато он ухаживал за его дочкой, и та порой возвращалась домой довольно поздно. Бомпи не очень-то боялся, что священник станет окунать его в речку.

Но день настал, и Бомпи со всею семьей пришел к реке. Священник улыбался Бомпи широкой фальшивой улыбкой, и пришло время Бомпи окунаться в воду. Тут священник пихнул Бомпи в бурую, взбаламученную воду и удерживал в ней. И удерживал, и удерживал. А у Бомпи закончился запас воздуха в легких, он задыхался и принялся лягать священника, а потом укусил его за руку, которой тот зажимал ему рот.

Священник вскрикнул, и Бомпи выскочил из воды.

— Ну и что? Что сделал отец Бомпи?

— Как что, дал ему затрещину за то, что он лягнул священника.

— А мама? Дала она Бомпи кусок яблочного пирога? — допытывался я.

— Да, я думаю, что дала, — закончила Софи.

Сегодня отец опять плакал.

— Что случилось? — пытал я его.

— Ничего не случилось. Все как обычно.

Сейчас мне вдруг вспомнилось, как вчера Софи рассказывала историю крещения Бомпи.

— Пап, ты слышал эту историю раньше? — спросил Брайан.

— Нет, пожалуй, не слышал, — покачал головой дядя Стю.

Брайан самодовольно надулся, точно арбуз проглотил.

— Я раньше тоже… — начал было дядя Док.

— Что я вам говорил! — выпалил Брайан. Дядя Док возразил ему:

— А та история про поезд и мост мне точно вспоминается. Уверен, что слышал ее когда-то прежде.

Я думал, Брайан подавится своим воображаемым арбузом.

— Ну, а я ее не слышал. И другие тоже, — протянул дядя Стю.

— Может, ты просто забыл, — сказал дядя Док.

— Я ничего не забываю!

— А может быть, Бомпи тебе ее не рассказывал, — предположил дядя Док.

— Почему это он тебе рассказал, а мне нет? — Дядя Стю побагровел. — Мо, ты слышал эту историю раньше?

— Нет, — буркнул отец.

— Вот видите! — возликовал дядя Стю.

— Зато история про автомобиль в реке кажется мне очень знакомой, — вставил отец.

— А мне никто ничего не рассказывал! — сердился дядя Стю.

Во время всего разговора Софи молча жонглировала пакетиками с печеньем.

Море, море, море!

Вчера ближе к вечеру Коди прибежал в док с криком:

— Дядя Док сказал, время настало. Собирай вещички. Мы отплываем.

— Ты хочешь сказать, мы отплываем сейчас? Прямо сейчас?

— Ага! Именно так, Софи. — Он расплылся в улыбке.

Я бросилась собирать вещи, и не было времени осознать, что я чувствую и что вокруг происходит. Вот наконец и пришло время отплытия! Помчимся вперед, рассекая ветер и волны!

Первые два часа прошли в лихорадочных сборах и проверках, все ли взято с собой, в спорах о том, где чье место, а дядя Стю и Брайан раздавали свои предписания и объявления. Из-за них я чувствовала себя медлительной улиткой, но сохраняла спокойствие и даже не слишком с ними скандалила.

Покидая залив Фунди мы услышали крики: «Плоп! Плоп! Плоп!» Их издавали тюлени, целыми дюжинами высовывавшие из воды свои симпатичные мордочки.

— Ах вы мои хорошие! — радовался Коди, глядя на их встопорщенные усы.

Даже Брайану они понравились, он оставил командный тон и сидел на палубе, положив подбородок на ладони и любуясь тюленями.

Дядя Мо делал наброски с натуры, сидя на корме. Мне нравятся его рисунки. Он объяснил мне, что тюленей, находящихся вдалеке от нас, на бумаге нужно изображать меньше, чем тех, что подплыли ближе к яхте. Я тоже попробовала нарисовать тюленей, но у меня получилось хуже, чем у дяди Мо.

— Дядя Мо, вы художник? — решила я начать беседу.

— Я? Нет, — удивился он.

— Для меня вы художник. Вы очень хорошо рисуете.

— Да нет. Не блестяще. Я все забыл.

Я спросила, кем он работает, чем зарабатывает на жизнь, он в ответ пожал плечами:

— Я пожиратель цифр, весь день сижу за компьютером и копаюсь в числах.

— А до того как стали копаться в цифрах, вы не собирались стать художником? Еще до компьютера?

— Точно, собирался, — кивнул дядя Мо.

— А почему не стали им?

— Почему не стал кем?

Дядя Мо как раз подрисовывал тюленю усы.

— Художником. Почему вы не стали художником, а стали копаться в цифрах?

Дядя Мо пальцем растушевывал линии на рисунке, чтобы они выглядели размытыми и мягкими и больше напоминали волны. Я подумала, что он не слышал меня, но после длинной паузы он ответил:

— Не знаю. А почему вообще человек кем-нибудь становится?

— Разве не потому, что он этого хочет? Человек становится тем, кем он хочет быть, — предположила я.

Дядя Мо поднял на меня взгляд. Губы его раскрылись, но он молчал, будто слова не могли найти выхода. Он закрыл рот и вновь попробовал заговорить.

— Не всегда, Софи. В жизни все происходит иначе.

— Но почему? Почему человек не делает того, что любит и чем хочет заниматься?

— Потому что иногда, Софи, человеку нужна работа. А работа, которую удается получить, порой вовсе не похожа на то, чем он хочет заниматься.

Теперь Мо изображал рябь на воде вокруг тюленей.

— Надеюсь, со мной этого не случится. Надеюсь, я не стану заниматься нелюбимым делом. Это все равно что зря время терять, — порешила я.

— Ах, молодость, молодость, — вздохнул дядя Мо, отложив свой рисунок.

Ночь выдалась безлунная, мрачная, казалось, что небо и море, став одним целым, окутали нас плотным черным покрывалом. Вдруг я заметила искорку, маленькую вспышку на воде, затем еще несколько огоньков, маленькие струйки света, сиявшие вдоль бортов «Странницы». Огоньки походили на фонарики буйков, указывающих нам путь.

— Это фосфоресцирующий планктон! Что за прелестное зрелище! — воскликнул дядя Док.

Всю ночь вдоль обоих бортов яхты вспыхивали небольшие огоньки, похожие на подводных светлячков. Казалось, кто-то подает волшебные, таинственные знаки. Как сильно мне хотелось расшифровать послание, но я так и не смогла этого сделать. Из-за того что я так пристально следила за ними и забыла про паруса, на меня даже накричали.