Бой был жестоким, но скоротечным. Последние защитники прибайкальских рубежей многострадальной России стреляли почти наверняка дольше часа, пока не утопили последнюю вражескую лодку. Азиаты гибли сотнями: убитые сразу шли на дно, а раненые и невредимые верещали и барахтались в воде, хотя тоже вскоре отправлялись на корм рыбам и ракам. Ни один плот не повернул назад, но и не доплыл до цели. Это была победа! Около полусотни ополченцев всё же выбрались на берег, но и этим не удалось закрепиться и захватить даже крошечный плацдарм, их перестреляли в упор из пулемётов, автоматов, забросали минами. Очередное наступление захлебнулось, десантная операция противника вновь полностью провалилась.

 Озоруев спрыгнул с башни и попытался вытереть ладонью липкий пот с лица, однако только размазал по нему грязь и пороховую гарь. Откуда–то со стороны подскочил Шмуклер, который трясся как в лихорадке, мычал и плакал, но ничего не мог толком произнести.

 - Что с тобой? Контузило?

 Шмуклер отрицательно замотал головой и что–то попытался сказать, но у него не вышло, и он замычал и громко зарыдал. Пощёчина, щедро отвешенная Максимом, немного привела в чувство чересчур эмоционального начальника штаба.

 - Там, там, там…

 - Что там? Говори толком, Изя, не зли меня!

 Шмуклер, всхлипывая, схватил Озоруева за руку и потянул к окопам. Они почти бегом преодолели метров сто и остановились возле большой воронки, образовавшейся в результате взрыва крупнокалиберного снаряда.

 - Тут!

 - Что тут? Ну? Кто здесь был, говори!

 Изя, наконец, прекратил всхлипы и тихо вымолвил:

 - Дормидонтенко и оба братика… Одним снарядом накрыло их пулемётный расчет. Разорвало в клочья. Всего–то десяток снарядов упал на позиции, и лишь один точно в яблочко. И именно в них! Такая нелепость…

 - Млин! Дьявол! — прорычал комбат и сорвал с головы кепи. Слезы выкатились из глаз, он крепко зажмурился, но быстро взял себя в руки. — Найдите то, что от них осталось, и похороните с почестями! Хотя нет, пожалуй, лучше воронку превратить в братскую могилу: присыпать землёй, холмик соорудить и крест поставить. Организовывай захоронение, а я пойду дальше командовать…

 Едва схватка стихла, только–только солдаты успели перезарядить орудия и пулеметы и приготовиться к новому бою, как на противоположном берегу, действительно, опять показались тысячи темных точек. Они быстро вошли в воду и так же быстро плыли. Новая волна пехоты форсировала реку без плавсредств, держась за доски, за брёвна, за надутые автомобильные шины. Китайцы упорно и настойчиво продвигались к району обороны.

 -Достали! — взвыл комбат и крепко матюгнулся. — Сколько же вас! Прут и прут, как муравьи!

 Теперь перед батальоном стояла задача более сложная: приходилось вести огонь по большому количеству малых целей. Снайперы, автоматчики и пулемётчики выбирали каждый себе приглянувшегося пловца и стреляли, пока тот не исчезал в пучине. Азиаты пытались оказать огневое сопротивление, но очень слабое. Редкие выстрелы из автоматов и карабинов почти не причиняли вреда обороняющимся.

 Этот бой длился дольше предыдущего, почти три часа. Но, в конце концов, десантная операция вновь захлебнулась, и немногие, оставшиеся в живых, отступили. Озоруев в принципе не питал особых иллюзий на то, что это была последняя схватка, он ожидал, что основной удар противника придётся на ночь. А если интервенты бросят в наступление дивизию или даже две, то, обороняющимся, конечно же, не хватит стволов, чтобы расстрелять тысячи и десятки тысяч ополченцев, плывущих одновременно.

 Едва бой стих, как вновь ожил спутниковый телефон и знакомый начальственный голос осведомился у Озоруева:

 - Комбат! Ты там что творишь? Белены объелся!?

 - Никак нет, мой генерал! Веду бои местного значения, отражаю атаки противника…

 На том конце связи раздался громогласный рык:

 - А кто тебе велел сражаться? Какого хрена?

 - А мне не надо велеть! Раз уж не дали эмигрировать на чужбину, а затем против воли загнали к черту на рога, то я теперь сам решаю, как мне жить и воевать…

 - Ну–ну! А знаешь ли ты, полковник, что тебя уже списали со счетов? И тебя, и твоё потешное войско. По всем раскладам в Кремле и Генштабе, ты давно покойник. Своим активным сопротивлением ты мешаешь мирному переговорному процессу. Устроил третью мировую войну, понимаешь ли. Мать твою! Через два часа по твоим позициям нанесут ракетно–ядерный удар и тактические ракеты сметут с лица земли даже воспоминания о батальоне, не говоря о ваших телах и следах. Повторяю, у тебя на спасение почти не осталось времени. Уноси ноги, комбат! Конец связи!

 В трубке что–то щёлкнуло и затрещало, связь прервалась. Озоруев в оцепенении простоял пару минут, а в голове пронесся рой сумбурных мыслей: что делать, куда бежать, успеем ли? Затем комбат вышел из забытья и развернул бурную деятельность.

 - Шмуклер! — рявкнул Максим. — Дорога каждая минута! Приказываю: срочно сниматься с позиций и грузиться на технику! Готовность к началу марша — через полчаса!

 - А что случилось?

 - Нас предали! Ух, сволочи! Кремлины! Нами решили пожертвовать ради поганого сепаратного мира. Через час своя же ядреная бомба шарахнет по нашему району обороны. Уходим в Монголию! Времени в обрез! Живее, живее!

 Первыми снялись с позиций казаки. Разъезды с гиканьем ускакали в дозор, помахивая шашками. Затем вслед за ними умчалась мотогруппа на двух десятках мотоциклов и мотороллеров. Потом случилась небольшая заминка: некоторое время ушло на формирование экипажей автомобилей. Озоруев определил, что на каждой машине должно быть не менее четырёх человек: водитель, два пулеметчика, гранатомётчик. Вскоре внедорожники один за другим начали уходить на степной проселок и помчались на юг, в сторону границы.

 И тут к комбату подошли освобождённые из китайского плена олигархи–арестанты и отпросились покинуть батальон.

 - Вы ещё живы? — искренне удивился Озоруев.

 - Как видите, усмехнулся зэка Платон.

 - Мы не хотим в Монголию, наше место в России. Отпустите нас, полковник, мы поедем в Иркутск.

 - Но вас ведь расстреляют…

 - А может быть, и нет, кто знает, — улыбнулся зэка Михаил в ответ на предостережение командира. — Не убили ведь до этого за все долгие годы череды лагерей.

 - Я тоже так думаю. Наше место здесь, в России, — поддержал товарища седовласый зэка Платон.

 - Поступайте, как совесть велит, — пожал плечами Максим. — Берите любой джип, пулемет, патроны и катитеськуда глаза глядят. Скатертью дорога и удачи вам, братцы…

 Вместе с бывшими олигархами пожелали остаться в России ещё человек двадцать. Озоруев в выборе дальнейших действий не препятствовал никому, ему было достаточно и тех трех сотен штыков в боевом строю. Пока шла суета с торопливыми сборами, незаметно исчез Неумывакин, но за него особо и не переживал. Сбежал — ну и чёрт с ним!

 Настала очередь отхода бронегруппы. Моторы взревели, и колонна из трёх танков и пяти бронемашин тронулась, за ними поехали грузовые машины. В итоге походный порядок растянулся на несколько километров. Вскоре строй распался, но это было неважно, главное было успеть умчаться как можно дальше от эпицентра взрыва ядерных боеголовок.

 Озоруев с грустью оглянулся. Командирская БМП, на которой он сидел вместе с любимой Маргаритой, как раз забралась на пригорок и начала спускаться вниз. Позади остались затопленные водой позиции батальона, импровизированное кладбище из сотен могил павших бойцов, свежее насыпанный холм, где лежали близнецы и ефрейтор, а чуть в стороне - автопарк, с брошенным в нём недвижимым авто и броне хламом.

 «Прощай, Россия, — с грустью подумал Максим. — Не ожидал, что расставание с тобой задержится на месяцы, и что я буду сожалеть о тебе, уходя навсегда…»

 … Почти час гонки в бешеном темпе спас батальон от неминуемой гибели, и когда на месте укрепрайона громыхнул взрыв, а к небу взметнулся пыльный столб, похожий на гигантский гриб, они были уже далеко и вне зоны поражения.