Литмир - Электронная Библиотека

Я смотрела на огонь. Потом сказала осторожно:

— Про него ходит много всяких историй.

— О да. Много. Он, наверное, самый известный хайлендер со времен Бонни Данди.[21] Конечно, в основном из-за его роста и внешнего вида. Еще из-за того, каков он в бою. Ты видела старика в кресле с собакой у ног, но как-то в одной битве Маклейн в одиночку снял скальпы у дюжины человек — это правда. Так стремительно набросился на Глен-Лайон, что те, кто успел сбежать, бежали босиком. Некоторые сгорели в своих домах. Он сражался и с англичанами тоже.

— С англичанами? Потому что они были англичанами?

— Потому что они продвигались на юг вместе с Кэмпбеллами. Люди из этого клана всегда нас ненавидели и считали врагами. Видели в нас беду.

— Потому что вы грабители?

— Это они так говорят. На самом деле все кланы воруют, понимаешь? Даже Кэмпбеллы. Но… — он пожевал мясо, — вообще-то, корни вражды лежат гораздо глубже. Они тянутся к Богу и политическим интригам. К тому, какой мы видим Шотландию и какое будущее прочим ей. Междоусобицы в этих местах не прекращаются уже очень давно.

Я молчала. Подумала немного, а потом прошептала:

— Здесь столько ненависти.

— Здесь не больше ненависти, чем где бы то ни было. Ты знаешь это. Ты бежала от ненависти? Боялась за свою жизнь?

Да, так оно и есть.

— Но я никогда не причиняла вреда человеку. Я никогда не дралась.

— Никогда не дралась? Вообще?

Я пожала плечами:

— Ни руками, ни оружием.

Он выдохнул, раздув щеки:

— Это справедливо. У тебя маленькие ручки, они не подходят для драки.

Да уж, они совсем не такие, как у него. Я посмотрела на его руки. Я знала его правую руку — ее полулунные шрамы, ее отметины. Я видела, как она отрывает куски от лепешки, и вспоминала, как растопырила его пальцы поверх припарки, как приказала: «Нажимай. Вот так». Казалось, это было так давно.

— Может быть, — сказала я, — однажды не будет ненависти. Ни тьмы. Ни битв.

— Ты веришь в это? — Он потряс головой. — Пока есть зависть и жадность, нас всех будут ненавидеть. Так будет, пока Вильгельм сидит на троне.

— Вильгельм? Ты ненавидишь его?

— Он точно так же ненавидит нас! Потому что мы не считаем его королем. Мы не клянемся ему в верности и не подчиняемся ему, хотя он сам это знает.

— Из-за веры?

— Ага, из-за веры. Потому что он не нашей веры и не из нашего народа. Он стыдится горцев, зовет нас «приносящими беду», и «варварами», и «камнем на шее», что достался ему вместе с троном, но видел ли он нас когда-нибудь? Приходил ли в нашу или в любую другую долину? Нет, этого не было. — Он прищурил глаза. — Я говорю с тобой на английском. Ты знаешь почему?

Я не знала.

— Не все наши умеют говорить по-английски. Старики, например. Но Маклейна посылали в Лондон, когда он был мальчишкой, — его заставили учить. Правительство считает, что если кланы утратят свой язык, они могут потерять и свою веру и это было бы прекрасно. — Он покачал головой. — Нас хотят искоренить, сассенах. Сломать нашу судьбу, перебить нам хребет. Мы должны сохранить свой старый язык — больше говорить на гэльском. И мы должны выступать против этого короля и тех, кто ему служит, и разить их, если придется…

Я внимательно слушала. Сидела у огня с курами и смотрела, как вечерний свет тускнеет за головой Аласдера. Я удивлялась его краскам — краскам света. Не серый. Не темно-синий.

— Ты сразил многих? — спросила я.

— Ага. Когда мне приходилось драться. При раздорах или нападениях на клан. Я сражался в Килликрэнки,[22] и мой дирк убил нескольких человек на том побережье.

У меня в душе поднялась глубокая, тягучая тоска. Я прислушивалась к долине, к треску пламени, к звуку, с которым он ел. К ветру. Я думала о том, из какого далека прилетел тот ветер, и о деревьях, которые он качал где-то, о птицах, которых он принес с собой.

Аласдер смотрел на меня.

— Ты молчишь, — сказал он. — О чем ты сейчас думаешь?

— О том, зачем ты пришел сюда, — чтобы рассказывать мне о битвах? О людях, которых ты убил? Пришел, чтобы заставить меня думать, будто я была не права, что вообще пришла сюда, что пришла на северо-запад?..

— Я пришел сюда, чтобы отдать тебе оленину, — прервал он.

Я кивнула, покраснев:

— Я знаю.

Некоторое время мы сидели неподвижно. Огонь выгибался, словно вылизывающаяся кошка, и мы оба смотрели на него — на красный светящийся торф.

Он спросил:

— Твое имя? Оно очень странное.

— Это мама назвала меня так. Ее звали Кора. Это ее настоящее имя, но ей вслед кричали «карга» так часто, что ей стало казаться, что так ее и зовут. Она соединила слова, чтобы создать мое имя, — «Кора» и «карга».

По его лицу было видно, что он размышляет.

— У нее был странный юмор, — продолжала я. — Она смеялась, когда я родилась.

— Ты знаешь, что значит твое имя на нашем языке?

— Корраг?

— Да. Знаешь?

Я перевела взгляд с огня на его лицо, потому что не знала. Я не понимала его.

— А оно что-то значит?

Он поднял палец. В полумраке хижины он поднял указательный палец и медленно показал на меня — на мое лицо, на мои глаза.

— Это гэльское слово, — сказал он, — обозначает вот это.

— Палец?

— Палец.[23] У тебя гэльское имя, сассенах. Так что, возможно, ты была права, перебравшись так далеко.

Мистер Лесли, вы помните, я говорила, что бывают такие моменты, которые могут изменить жизнь? Маленькие события? Я думаю, это был один из них. То, как Аласдер поднял палец. Как он смотрел на него в сумерках.

Я не забыла его темные очертания на фоне неба, темное лицо.

Когда он уходил, я поблагодарила.

— Спасибо за мясо, — сказала я.

— Я надеюсь, оно поддержит тебя. Там довольно много.

— Ты достаточно оставил себе? Для твоей жены и семьи? Мне хватит гораздо меньшего, чем ты принес.

— У нас с Сарой есть немного.

Я кивнула и улыбнулась.

Мы коротко попрощались.

Смотрите. Видите? Мой палец. Не такое уж значительное зрелище. Он маленький и грязный, с обломанным ногтем и немного искривлен, потому что я хваталась за скалы и вереск, когда карабкалась к вершинам, у меня потому и на ногах пальцы скрючены. Кобыла укусила меня однажды, думая, что это еда, и у меня на пальце все еще остался отпечаток ее зубов — здесь. Я не слишком переживала по этому поводу. Он кровоточил, но тогда у меня была сумка Коры, в которой лежал спорыш.

«Корраг» значит «палец».

Вы знаете, что говорили люди? Те, кто жил в других долинах и слышал обо мне и о моем имени, но никогда не видел меня? Они знали о моих травах и призрачно-серых глазах и о том, как я брожу по склонам в ветреную погоду, и говорили: «Корраг? А… Это оттого, что она проклинает, указывая пальцем. Она тычет им в человека, и он превращается в камень…»

Вы услышите такие разговоры. Вот что они расскажут вам — Кэмероны с севера и, возможно, пара Стюартов. Был еще один, по имени Бредалбейн, он якобы слышал, что мой палец как уголек — светится на конце и им можно причинить боль. Но он был слабоумный. Что вы ответите им?

Скажите: «Нет. Она никогда не тыкала пальцем, уж точно не в людей, и она никогда никого не проклинала». Этого никогда не было.

Я рассматривала потом свой палец. Я видела морщинистые складки, линии на нем и думала: «Как это может быть моим именем? Моим собственным именем?»

Мне не нравилось. Ни значение моего имени, ни мои маленькие ручки.

Но теперь мне понравилось и то и другое. Я знаю их, и они мне нравятся.

«Корраг? Почему Корраг?»

«Потому что она была храброй. Она указывала путь».

Я знаю, что должна быть благодарна, — и я благодарна.

вернуться

21

Бонни Данди — Джон Грэм Клаверхауз, виконт Данди, первый лидер якобитского движения.

вернуться

22

Битва при Килликрэнки завершила первый период восстаний якобитов в апреле 1689 г., закончившись поражением якобитских войск.

вернуться

23

Corrag (гэльск. коррак) — палец.

41
{"b":"183719","o":1}