– Схарм! Киршстиф! Что делать?! Ответьте!..

Внезапно земля сотряслась до самых своих корней. Мне казалось, что я слышу многоголосый вопль ужаса, доносящийся снаружи. Звезда Хаоса, которую я смутно различал сквозь помутневшую пелену защитной магии, внезапно померкла, неуверенно вспыхнула и снова померкла. В башне сгущалась тьма. На несколько мгновений все стихло…

Еще удар, сильнее прежнего. Стены нашей башни, похоже, начали рушиться, потому что в кокон пришлось несколько сильных, смягченных защитой ударов. Я по-прежнему видел только смутные вспышки и слышал далекий гул. Я чувствовал, как рвутся сдерживающие мир скрепы… И тут ударило в третий раз. Ослепительный белый свет вспыхнул снаружи. Но сдерживающая и направляющая магия брандейских амулетов все еще работала, потому вырвавшаяся Сила не рассеялась в пространстве, а побежала по лучам Звезды вниз и ударила в наши ложа. Защитная магия притянула ее, как магнит… В последний миг перед ударом я попытался закрыться руками – тщетно! Защитный кокон вспыхнул. О, какой же он был горячий! Я ощутил, как нечеловеческая сила выкинула меня с магического ложа. Но защита, как ни странно, продолжала работать. Я летел, кувыркаясь, сквозь пламя и камень, спеленутый своим голубоватым коконом по рукам и ногам. Магия обжигала, давила, душила… Я так и не помню конца полета, потому что через несколько мгновений мир милосердно оставил меня.

Отойдя на безопасное расстояние от музея, я позвонила Антону и доложила обстановку. Как он орал в трубку! Как орал! Никогда мой телефон еще не слышал выражения такого гнева и отчаяния.

– Да ты понимаешь, в какое дерьмо мы вляпались? – выл мой напарник. – Заказчик уже оплатил картину! Мы не можем ее не привезти!

– А если деньги вернуть?

– А репутация?!

– Да и леший с ней, – я пожала плечами. Бывает, что иногда приходится жертвовать репутацией…

Антон замолчал и с минуту сопел в трубку, словно собираясь с силами. Я насторожилась. У Антона, при всей его деловой хватке, был один большой минус – он слишком любил роскошную жизнь. Я не раз говорила ему, что если он хочет жить долго и счастливо, то должен жить по средствам. Как же я была права!

– Я уже все потратил, – наконец признался он. – Только твоя доля осталась.

А моя доля составляла жалкие двадцать процентов от всей суммы…

– На что? – угрожающе спросила я. Так угрожающе, что проходившая мимо тетка опасливо на меня покосилась.

– Я расплатился за «Ровер». Ну, в клуб вчера сходил, в турагентство заехал, то-се…

– Так верни машину!

Антон вздохнул:

– Вернуть не могу, только продать… но, во-первых, это займет время, а у нас с тобой меньше трех дней в запасе. А во-вторых, думаю, нужной суммы я все равно не наберу.

От неминуемой гибели Антона спасло только то, что он сейчас находился в четырех сотнях километров от меня.

– И что теперь делать? – спросила я, справившись наконец с желанием немедленно придушить партнера по бизнесу.

– Я думаю, надо искать оригинал. Ты же сама сказала, что копия свежая…

– Ты сам понимаешь, что говоришь?!.

– Галка! Послушай! – взмолился Антон. – У нас нет другого выхода. Мы не можем вернуть деньги…

– …потому что ты их бездарно спустил!

– …и не можем подсунуть клиенту копию. Тогда уж лучше сразу повеситься. Это серьезные люди, Галя! С ними не шутят. Ты даже не представляешь, насколько серьезные.

– Идиот! Ты… Я тебя… Да как ты мог?!

Старушки, торговавшие возле гастронома молодой зеленью и клубникой, дружно и с большим интересом уставились на меня. Пришлось перейти на полушепот – вопреки раздиравшему меня гневу.

– Я понимаю, Галка, – смиренно сказал Антон. Когда надо, он мог быть таким покладистым! – Слушай, я приеду к тебе завтра вечером и помогу. За завтрашний день постараюсь вернуть хотя бы часть денег, а ты там пока начни поиски. Да расспроси этих музейных крыс, наверняка кто-то из них картину и загнал. Все равно кто-то что-то знает. Постараемся выкупить полотно. Все будет хорошо, солнце, не нервничай!

Нажав отбой, я отошла за угол и там несколько минут ругалась, как пьяный слесарь. Шепотом. Нужно было выпустить пар… Ведь не в первый раз Антоша меня так подставляет! Вспомнить хотя бы тот случай, когда он притащил меня проводить экспертизу полотна Айвазовского к какому-то криминальному авторитету. Айвазовский оказался подделкой, причем дурного качества… мы тогда оттуда еле ноги унесли. А когда он втянул меня в то дело с поддельным завещанием одного олигарха, владельца заводов, газет, пароходов и большой коллекции предметов искусства? А экспертиза клада, после которой нас чуть не расстреляли как ненужных свидетелей? Сколько раз Антон уговаривал меня за мзду писать фальшивые экспертные заключения! Я ни разу не согласилась, хотя дело порой доходило чуть ли не до драки. Да, наш бизнес не самый честный, но и в нем должны быть какие-то правила, разве нет?

Наши отношения с Антоном сейчас на самом деле исчерпывались словом «партнерство», хотя бывали у нас и другие времена. Мы с ним вместе учились и на третьем курсе пережили бурный роман. Думали даже пожениться. Потом Антон открыл, что я обладаю удивительной способностью определять подлинность и даже личность автора любого произведения искусства, – и с тех пор мы вместе работаем. Мы и живем вместе, но уже скорее по привычке, чем по любви. На самом деле у каждого из нас своя жизнь, свой круг общения, свои пристрастия, но мы друг другу не мешаем.

За исключением некоторых, весьма прискорбных, случаев.

Я в глубокой задумчивости убрала телефон в карман и не торопясь двинулась вдоль по улице. Я смутно помнила ее – эту длинную центральную улицу, делившую город надвое. Называлась она, естественно, улицей Ленина. От музея меня сейчас отделяли два квартала – и множество новых проблем, которые надо было обдумать. Дневная жара уже спала, на улицы вернулась жизнь. На крошечных балконах старых домов появились граждане города Северо-Каменска. Кто курил, кто поливал вялые петуньи и бегонии, кто развешивал белье, кто просто наблюдал за прохожими. На подоконниках возлежали кошки, глядя на городскую суету с королевским презрением. Над крышами с визгом носились ожившие к вечеру стрижи. Милая провинциальная жизнь… Но тем важнее было не расслабляться, не злиться и не впадать в панику, а трезво и быстро оценить происходящее

Итак, что мы имеем? Мы имеем поддельную картину художника Порфирия Бесчастного – точнее, две картины. Под встревоженным оком Ольги Николаевны я осмотрела все полотна в хранилище – и пришла к выводу, что подделаны только два. «Хаос» и «Бездна». Подделаны они с фотографической точностью, на первый взгляд от оригинала не отличишь. Особенно это важно было для «Хаоса», на полотне которого каждая цветная точка имела свое определенное место. Если бы не краска, которая не успела просохнуть, и не мой дар, боюсь, получил бы наш серьезный заказчик копию… Ольга Николаевна клялась, что, во-первых, она тут совершенно ни при чем, а во-вторых, никто чужой в музее вроде бы не появлялся. По крайней мере из тех, кто интересовался бы Бесчастным и его картинами. Я верила ей: в ее интересах было поспособствовать успешной продаже «Хаоса». Иначе ведь как – нет картины, нет и денег.

Но были еще три обстоятельства, которые меня очень настораживали.

Во-первых, автор копий. Очень уж слабым выглядел отпечаток личности художника для такого свежего полотна. Если бы картине было лет пятьсот – тогда, конечно, ничего удивительного. Ауры мастеров со временем меркнут, причем сообразно даже не степени старения красок, а глубине и силе личности художника. Попадались мне очень поврежденные полотна, на которых оттиск личности автора сохранился куда лучше изображения. Здесь же мастер едва угадывался. Как будто машина работала… Но ведь машины не пишут картины маслом? А еще этот художник казался мне знакомым. Как будто я уже где-то встречала его работы, только где? Когда? Как я ни старалась, вспомнить этого я не могла.