— Пусть машинисты двигают состав в штаб Северного фронта. И быстрее, быстрее! — Голос Николая предательски дрожал.
— Есть!
Псков. Древний, седой, многое повидавший Псков. Здесь когда-то гуляли немецкие псы-рыцари…
Перрон был пуст….
Николай прохаживался взад-вперед по платформе, заложив руки за спину. Светало. Никто так и не соизволил прийти, даже офицеры Северного фронта. Стало гадко и мерзко на душе. Только потом кто-то из нижних чинов соизволил выйти и встретить самодержца. «Хотя какой из человека, которого на собственной земле не встречают, самодержец», — горестно подумал Николай…
— Положение удручающее. — Рузский сразу взял быка за рога.
Этот без меры уверенный в себе человек сейчас почувствовал себя хозяином положения. Дерзким жестом предложив Николаю занять место напротив себя, Рузский, поигрывая перьевой ручкой в золотой оправе, отстраненно, будто с трупом, разговаривал с императором. Да, по сути, Николай вот-вот и должен был стать трупом — политическим…
— Царское Село практически в руках восставших, в Петрограде час от часу ждут восстания гарнизона, и Великий князь вряд ли с ним справится с таким мизерным количеством войск. Заводы остановились, транспорт парализовало. Кронштадт неистовствует. Вот-вот пламя революции — а я уверен, началась революция! — перекинется на всю страну. В этих условиях я вынужден от лица всего командного состава просить вас, Ваше Величество, подписать отречение. Это необходимо для блага страны и победы!
Ни единой нотки сострадания, только грубость и твердость…
Николай опешил. Да как они смеют требовать этого от самодержца? Хотя… Снова революция… И ее не потушить иначе. Все ополчились на него. С самого рождения Николая преследовала несчастливая звезда, сулившая безграничные мучения. Снова пятый год, убийства и кровь. Но идет война, если что-то случится, Россию заполонит германец…
Но все равно, разве кто-то еще может спасти страну в этот момент? Как империя может существовать без своего императора? Неужели все думают, что лучше справятся с огромной страной, чем тот, кто с рождения к этому готовился? Они ведь пожалеют об этом! Если он отречется от престола в пользу сына, то Николая просто оттеснят, не дадут ему общаться с Алексеем. Да и его здоровье…
— Скажите, доктор, не как царю, но как — отцу. Может ли Алексей принять на себя бремя власти? — В глазах Николая застыла мольба.
— Боюсь, при его состоянии хорошо, если он проживет еще года два-три. Науке неизвестно средство излечить гемофилию или продлить жизнь больного. Я сомневаюсь, что при возложенных на него обязанностях Алексей сможет прожить дольше. Мне очень жаль, Ваше Величество.
— Благодарю вас. — Личный доктор Алексея подвел черту под решением Николая… Царь просто не мог отречься в пользу сына: он долго не проживет, он будет вдали от отца, он будет мишенью ударов судьбы и врагов…
— Ваше Величество, господа Гучков и Шульгин просят вашей аудиенции, только что прибыли из Петрограда.
— Пусть войдут. — Николай отложил в сторону бумагу, на которой набросал черновик манифеста об отречении в пользу своего брата Михаила.
Он не видел иных способов исправить положение, все вокруг ждали, когда он откажется от престола. Вокруг были измена, и трусость, и обман. Николай надеялся лишь на то, что народ поймет его шаг, оценит его жертву ради победы в Великой войне.
Шульгин выглядел совершенно жутко: что-то простудное подтачивало его изнутри, инфлюэнца или нечто в этом роде. Лицо осунулось, глаза болезненно блестели, Василий Витальевич то и дело припадал губами к платку, пытаясь заглушить кашель. Шульгин заболел через считаные минуты после назначения его министром юстиции. Как же судьба любит помахать красным платком перед носом, чтобы потом сунуть кукиш…
Говорил Гучков, с напором, с нажимом.
— Ваше Величество, мы только что прибыли из охваченного восстанием Петрограда. Вот-вот гарнизон перейдет на сторону восставших. — Тут, конечно, лидер партии октябристов немного кривил душой. — Народ бунтует, проблемы с продовольствием, паралич транспорта. Все намного серьезней, чем в тысяча девятьсот пятом году. Ныне дарованием выхолощенной Конституции невозможно утихомирить народ. Народ требует нового властителя, которому можно было бы довериться, который способен привести страну к победе в сложившейся ситуации. К сожалению, Вашему Величеству люди более не верят.
Гучков и Шульгин стояли в дверях купе. Василий Витальевич снова припал к платку, но все-таки не смог заглушить кашель. Его тело дрожало от озноба…
— Присядьте, господа. Мне уже рассказали о том, что происходит в столице. Но что сейчас в Царском Селе?
— Пока что вашей семье ничего не угрожает, Ваше Величество, даст бог, восставшие солдаты не поднимут руку на семью самодержца. Однако, боюсь, без каких-либо уверенных шагов с вашей стороны все может пойти по наихудшему пути.
— Что ж, я был готов к вашему визиту. Вот текст моего отречения в пользу моего брата Михаила и мои просьбы в качестве частного лица: предоставить возможность доехать до нашей резиденции в Крыму либо Архангельска, где я с детьми и Александрой Федоровной сяду на пароход до Англии…
— Ваше Величество, конечно, мы уверены, что ваши просьбы будут выполнены, однако существует одна проблема: Михаил Александрович считаные часы назад отказался взойти на престол, если такое предложение ему будет сделано.
— Василий Витальевич, каково же ваше мнение?
— Я согласен с сударем Гучковым. — Шульгин был слишком слаб, чтобы говорить более минуты. Поэтому решил лучше поддакнуть лидеру октябристов. Хотя и хочется, хочется кинуться в ноги Николаю, убедить его стать настоящим царем, монархом, таким, о котором мечтает любой монархист. Не получится. Ничего не получится. И от этого становится невероятно гадко на душе…
— Михаил Александрович, если вам предложат принять корону, вы согласитесь? — начал было издалека Шульгин.
Кирилл его опередил. Сизов и так знал, каков будет ответ, но было бы не очень полезно показывать это знание. Предложить же «старейшинам» сперва лично узнать мнение Михаила по поводу возможности передачи ему престола Кириллу все-таки удалось.
— Михаил, ты сядешь на трон? Ники вот-вот подпишет манифест об отречении. Ты готов взять на себя ответственность за всю страну?
Михаил, первый гражданин России, ответил отказом, хотя его и пытался долго переубедить Шульгин. Гучков и Милюков все-таки решили, что надо сделать ставку ни Кирилла Владимировича. Михаил явно не внушал никакого доверия практически ни у кого, кроме самых ярых монархистов. Даже во вверенной ему некогда гвардии он понаделал такого, что это аукалось до сих пор, например, при том же восстании запасных батальонов. Точнее, он сослался на то, что представительный орган должен будет решать судьбу монархии. В условиях войны, развала транспорта, назревающего голода в столице — разводить говорильню… Да, Михаил нашел великолепное решение. Он даже не смог нормально отказаться от короны.
— Что ж… — Лицо Николая практически не дрогнуло, но показалось, будто бы он разом стал втрое меньше и старше. — Думаю, мне понадобится некоторое время, чтобы переделать текст манифеста.
— Мы привезли с собою текст вашего отречения, Ваше Величество. — Гучков чуть подался вперед. — Мы знали, что вам вряд ли будет до соблюдения юридических и прочих тонкостей, поэтому заблаговременно об этом позаботились. А еще — письмо от Кирилла Владимировича. Думаю, там найдется немало слов, чтобы утвердить вас в уверенности того, что вы делаете благо для своей страны и вашего народа.
Гучков передал запечатанный вензелем тоненький конверт. Николай со смешанными чувствами взял протянутую бумагу, поблагодарив кивком головы. Шульгин, которого на время оставили приступы кашля, и Гучков, на лице которого опытный интриган мог бы прочесть торжество и радость, вышли из купе, оставив Николая наедине с письмом Кирилла и текстом манифеста об отречении.
