— Время от времени, — сказал Гай. — У нас ведь разные компании.

— У нее… кто? Молодые гвардейские офицеры?

— Да. И банковские клерки.

— Между прочим, я на днях приглашал ее обедать.

— Да, я знаю, — ответил Гай.

— Она вам рассказала?!

— Да.

Джон молча вел автомобиль по лабиринту улочек к Шепердс-Буш.

— И когда же она рассказала? Что именно?

— В субботу.

— Позавчера?

— Да.

— Вы что, были у Масколлов?

— Да… мы туда поехали целой компанией.

— Понятно. Это… это был домашний прием?

— Ну, можно и так назвать.

Оба молчали, пока машина не остановилась у светофора возле парка Кенсингтон.

— Вы… м-м… я хочу сказать, на вашем месте я бы поостерегся… — Гай говорил сбивчиво, однако иных признаков его смущения заметно не было.

Джон взглянул на Гая — тот смотрел прямо перед собой.

— Почему? — спросил Джон.

Воцарилось долгое молчание. Наконец загорелся зеленый свет светофора. «Вольво» снова устремился вперед.

— Она дала мне прочесть ваше письмо, — сказал Гай. — То есть я хочу сказать, мы все его читали.

Джон молчал.

— Зачем она это сделала? — наконец спросил он.

— Понятия не имею. Смеха ради, так надо полагать.

— Вы рассказали Клэр?

— Нет. — И снова молчание, пока автомобиль не остановился у другого светофора.

— Джилли сейчас в Лондоне? — спросил Джон.

— Да. Мы все вместе и прикатили в воскресенье вечером.

Машина снова тронулась.

— А своим родителям она показывала письмо? — поинтересовался Джон.

— Господи, конечно, нет, — сказал Гай. — Она не совсем уж дрянь. Просто молода еще. Сами понимаете.

Джон затормозил у дома Гая.

— Прошу прощения, — сказал он. — Вам это, наверное, показалось странным?

— Да нет, право же, нет. Знаете, я даже удивился. Не подозревал за вами таких способностей.

— А до Клэр не дойдет?

— Не думаю, — сказал Гай. — Ведь мы — разные поколения.

— Да, — сказал Джон. — Похоже, что так. Высадив Гая, Джон погнал прямо в Пимлико. Только ярость удерживала его от слез. Он оставил автомобиль на Уорик-сквер и позвонил в дверь Джилли.

— Алло, кто это? — раздалось из маленькой алюминиевой коробочки переговорного устройства.

— Это Джон. Я бы хотел поговорить с Джилли. Пауза, затем ее голос произнес:

— Это я.

— Можно мне войти?

— Поздновато.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Может, лучше завтра пообедаем?

— Я хотел бы поговорить с вами сейчас.

— Вы это, право, неудачно придумали. Миранда дома и… — Послышался какой-то приглушенный звук, показавшийся Джону смешком.

— Вы не должны были показывать своим приятелям мое письмо, — сказал он в микрофон.

— Но я и не…

— Гай мне рассказал.

— О господи. Какой ужас! Вот свинья.

— Зачем вы это сделали?

— Я… да я и не собиралась — как-то само собой получилось.

— Вы не впустите меня?

— Нет, право же, слишком поздно. И Миранда уже легла… — Снова хихиканье. — Позвоните, и мы вместе пообедаем! Я все вам объясню, обещаю. По крайней мере попытаюсь… — Из коробки раздалось какое-то бульканье — чей-то откровенный хохот.

— Не надо, — сказал Джон. Он повернулся спиной к алюминиевой коробке с рядами кнопок и сошел по ступенькам на площадь. Остановился, посмотрел вверх — нет, не на окна квартиры, а на оранжевое лондонское небо. Вдруг все огни этой части города разом погасли, и над черными контурами деревьев он увидел немую желтую луну. Он стоял и смотрел на нее, потом пошел к своему автомобилю и поехал домой сквозь хаос, воцарившийся из-за отключенной электроэнергии.

ЧАСТЬ III

Глава первая

Теперь уже трудно припомнить все политические страсти, бушевавшие в Англии зимой 1973 года. Для борьбы с инфляцией правительство консерваторов проводило политику снижения заработной платы и предлагало «третий этап» тарифной политики, а тред-юнионы ее не принимали. Шахтеры и энергетики бастовали, протестуя против сверхурочных; электроснабжение ухудшилось, и Электроэнергетическое управление обесточивало целые городские районы. Аристократическая привычка обедать при свечах по необходимости распространилась на все сословия, а тринадцатого ноября правительство объявило в стране чрезвычайное положение.

Четырнадцатого вечером Стрикленды обедали у Барк-леев, которые жили в Белгрейвии ^[29]. В квартире царил полумрак, горели лишь свечи. Хозяин дома, издатель, предложил гостям напитки и сказал, что плита у него электрическая, поэтому с обедом придется подождать, пока не включат ток. Приехали Масколлы, еще несколько пар. Центральное отопление тоже было отключено. Усталые, голодные, озябшие, мужчины быстро захмелели. Разговор зашел о политике, а поскольку большинство присутствующих придерживались одних и тех же взглядов, беседа вскоре свелась к ругани в адрес лейбористов и тред-юнионов.

Подобно апостолу Петру на судилище над Иисусом Христом, Джон хранил молчание — он сидел в углу подальше от политического диспута и беседовал с Мэри Масколл о путешествии в Венецию, которое обе пары намеревались предпринять весной. Казалось, никто не замечал его присутствия. В десять дали свет: Ева Барклей принесла бисквиты с паштетом, чтобы слегка перекусить, а через полчаса пригласила гостей к столу. Подали недожаренное мясо с полусырыми овощами.

В одном конце стола биржевой маклер по имени Тим Поттс заплетающимся языком развивал тему, о которой остальные и думать забыли.

— Какое может быть у них оправдание, черт бы их подрал, — прошу извинить, Ева, но иначе выразиться я не могу, — так вот, скажите мне, какое, черт бы их подрал, может быть у них оправдание, если нам всей страной приходится выкладывать денежки, чтобы поднять им зарплату, а они вдобавок саботируют политику правительства, которое, будь оно проклято, было все-таки избрано демократическим путем…

Последняя фраза вызвала паузу за столом, но не потому, что довод был особенно силен, просто оратора потянуло вниз и всем было интересно, не ткнется ли он носом в тарелку.

— Ради бога, успокойся, Тимми, — раздался с другого конца стола голос его супруги.

— Интересная мысль, верно? — Язвительная реплика Генри Масколла, сидевшего напротив Джона, была достаточно громкой, и ее услышали все. — Кстати, — обратился он к Джону, — как ты собираешься справиться с этой проблемой в своей предвыборной кампании?

— Вы выставляете свою кандидатуру в парламент? — спросила черноглазая Ева Барклей, известная своим тщеславием.

— Возможно, — отвечал Джон.

— И конечно, от тори?

— Нет.

— Разве вы не слышали? — спросил Генри. — Из Джона делают чемпиона по борьбе за права бедняков. Его натаскивали Джо Гормли и Мик Макгэи…

— Ну уж, — сказал Джон. Наступило неловкое молчание.

— Ну, что же вы, Джон, отвечайте, — не успокаивался Генри. — Какие у них могут быть оправдания?

— Оправдания чего?

— Того, что они пытаются сорвать «третий этап»!

— Оправдание, — произнес Джон, — состоит в том, что консервативное правительство нарушило свое обещание не увеличивать налогов…

— Возможно, — сказал Генри. — И возможно, поэтому рабочие считают себя обманутыми мистером Хитом. Но у вас-то кругозор пошире, чем у рабочих. Вы же знаете, что палата общин суверенна и имеет право менять свои решения.

— Хоть сейчас не надо о политике, — сказала Мэри Масколл.

— Нет, именно надо, — сказала Ева Барклей. — Я не встречала человека, который действительно защищал бы тред-юнионы.

— Просто я считаю, что по отношению к ним допущена несправедливость, — нехотя заметил Джон.