– Вы сейчас дом подожжете!

– Да, сэр.

Где-то разбилось стекло, и сержант Ваулз поскакал вниз. И тотчас же раздался звук, который позволил мне заключить, что Бринкли исчерпал все свои возможности, выбежал из парадной двери и захлопнул ее за собой. Потом дверь еще раз хлопнула, наверное, сержант тоже устремился в сад. А в замочную скважину стала вползать тонкая струйка дыма.

До чего же славно горят наши старые сельские коттеджи! Вы просто подносите к ним спичку – или роняете в холле керосиновую лампу, как в нашем с вами случае, – и они вспыхивают, как хворост. Не прошло и минуты, как я услышал веселое потрескивание, а пол в углу комнаты вдруг жизнерадостно запылал.

Для Бертрама этого оказалось довольно. Только что я спокойно связывал простыни, надеясь отбыть, что называется, с большой пышностью, не спешил, не суетился и вообще делал все в свое удовольствие. Но теперь времени терять нельзя, тут не до вальяжности, не до праздного комфорта. Дальше все понеслось таким темпом, что кошки на раскаленной крыше могли бы научиться у меня многим полезным приемам.

Помню, мне как-то встретился в газете такой психологический тест под названием: «Что вы станете спасать, если в доме начнется пожар?» Кажется, среди предложенных на выбор ответов фигурировал грудной младенец, картина несметной ценности и, если не ошибаюсь, парализованная тетушка. Богатый выбор, я понимаю, вам рекомендовалось сосредоточиться и всесторонне обдумать каждый вариант.

Но я сейчас не стал и думать. Банджо! Где оно? Черт, я же оставил его в гостиной! Надеюсь, вы поймете мое горе, когда я это вспомнил. Но бежать вниз за дорогим сердцу музыкальным инструментом было невозможно. Задорно пляшущий огонь быстро распространялся, так что я вообще имел верные шансы зажариться, как фазан. Горестно вздохнув, я кинулся к окну и пал на землю, как роса.

Или дождь? Вечно забываю. Вот Дживс, тот все помнит.

Я благополучно приземлился, тихонько пробрался сквозь живую изгородь в том месте, где мой сад за домом граничит с крошечным участком сержанта Ваулза, и давай бог ноги, пока не оказался в небольшом лесу примерно в полумиле от бурлящего центра событий. Небо было охвачено заревом, я слышал, как там, вдали, местная пожарная команда тушит пожар.

Я сел на пенек и стал обдумывать положение, в котором оказался.

По-моему, Робинзон Крузо, когда жизнь переставала гладить его по головке, – а может, это был не Робинзон Крузо, а кто-то другой, – имел обыкновение составлять что-то вроде расчета прибылей и убытков, чтобы понять, в выигрыше он находится в данный момент или в проигрыше. Я считаю, он очень правильно поступал.

Вот и я тоже сделал сейчас такой расчет. В уме, конечно, и настороженно оглядываясь по сторонам, не появились ли преследователи.

Вот что у меня получилось:

У кого? Ну конечно, у Дживса. Нужно только пойти в замок, рассказать все Дживсу и попросить его помочь. И все, больше волноваться не о чем, Дживс принесет тонну сливочного масла. Видишь, как все легко и просто, нужно только уметь шевелить извилинами и никогда не терять голову.

И клянусь, записать что-нибудь против этого пункта в графу «Убытки» было нечего. Я тщательно его проанализировал, пытаясь найти в нем хоть какой-нибудь изъян, но через пять минут увидел, что счет убытков в этой строчке так и останется пуст. Я в несомненном выигрыше.

Конечно, размышлял я, подумать бы мне об этом решении с самого начала. Ну что может быть проще, рассудите сами. Дживс, конечно, сейчас уже в замке, нужно только пойти туда и найти его, он принесет на роскошном подносе сколько угодно сливочного масла. И не только принесет масла, но и одолжит денег, чтобы купить билет до Лондона, и, может быть, даже еще останется на молочную шоколадку, они есть в автомате на станции. Ура, я спасен.

Я поднялся со своего пенька в довольно бодром настроении и двинулся в путь. Спасая свою жизнь, если можно так сказать, я слегка заблудился, но, в общем, довольно скоро вышел на дорогу и через какие-нибудь четверть часа постучал в дверь, где находились людские помещения замка.

Ее отперла небольшого роста особа женского пола – как я определил, судомойка, – и, увидев меня, в ужасе ахнула, потом с пронзительным визгом шлепнулась навзничь и принялась кататься, колотя по полу пятками. Очень может быть, что изо рта у нее шла пена.

Должен признаться, я пережил очень неприятный шок. До сих пор я и не подозревал, какую важную роль в жизни людей играет цвет их лица. Я хочу сказать, что если бы в дверь людской половины Чаффнел-Холла постучал Бертрам Вустер с ровным здоровым загаром на физиономии, его встретили бы почтительно и с уважением. Девица, занимающая общественное положение судомойки, скорее всего присела бы в поклоне. Думаю, интересная бледность или угри ничего бы существенно не изменили. Но небольшое количество ваксы вызвало у этой особы корчи и катание по половику в коридоре.

Что ж, мне, конечно, оставалось только одно. В коридоре уже слышались голоса, расспросы, через минуту сюда нахлынут все обитатели дома, и я бросился наутек. Ясно, что в скором времени парк возле людских помещений подвергнется обыску, и потому я обежал дом и нырнул в кусты неподалеку от парадного входа.

Здесь я затаился. Наверное, прежде чем действовать дальше, следует тщательно проанализировать сложившееся положение и обдумать, каким должен быть следующий шаг.

В других условиях – если бы я, например, сидел, комфортно развалясь в шезлонге с небрежной сигаретой, вместо того чтобы чуть не припадать к земле в диких зарослях, где мне на затылок то и дело пикировали жуки, – наверняка окружающий меня пейзаж и вообще обстановка, в которой я находился, доставили бы мне массу удовольствия и даже взволновали душу. Я всегда любил тишину и покой старинного английского парка в ту пору, когда ужин уже кончился, а время смешивать перед сном коктейль еще не наступило. Из кустов, где я сидел, мне виделась на фоне неба громада Чаффнел-Холла, и, ей-богу, это было величественное зрелище. В кронах деревьев возились птицы, и, я думаю, где-то поблизости находилась клумба с левкоями и душистым табаком, потому что запах в воздухе стоял замечательный. Добавьте глубочайший покой летней ночи, и вы поймете, какие чувства я испытывал.

Однако минут через десять этот прекрасный покой летней ночи был разрушен. В одной из комнат замка громко кричали. Я узнал голос малявки Сибери и, помнится, порадовался, что и у него тоже случаются неприятности. Немного погодя он перестал вопить – подозреваю, конфликт возник из-за того, что кто-то пытался отправить его спать, а он не хотел идти, – и снова все стихло.

Но очень скоро послышались шаги. Кто-то шел по дорожке к парадному крыльцу.

Первая моя мысль была, что это сержант Ваулз. Видите ли, Чаффи – местный мировой судья, и я решил, что после пожара в коттедже Ваулз первым долгом побежит к начальству с докладом. Я поглубже втиснулся в кусты.

Но нет, это оказался не сержант Ваулз. Силуэт идущего мелькнул на фоне неба, и я увидел, что он выше ростом и не столь необъятной толщины. Он поднялся по ступеням и принялся стучать в дверь.

Ей-богу, это был всем стукам стук. Я-то думал, что Ваулз прошлой ночью показал класс у двери моего коттеджа, но куда ему было до этого малого, так, жалкий дилетантишко рядом с профессионалом высшего класса. С тех пор как первый из рода Чаффнелов приделал к двери этот дверной молоток, клянусь, никто не задавал ему такого жару.

Отрываясь от молотка передохнуть, детина пел торжественным голосом какой-то хорал. Если не ошибаюсь, это был «Веди нас, благодатный свет», и по этому хоралу я узнал исполнителя. Мне уже доводилось слышать этот визгливый фальцет. Поселившись в коттедже, я в первый же день запретил Бринкли петь на кухне, пока я сам разучиваю фокстроты на банджо в гостиной. Второго такого голоса в Чаффнел-Риджисе просто не могло быть. Итак, ночным гостем оказался не кто иной, как мой мертвецки пьяный лакей, и что ему понадобилось в замке, было полной загадкой.