Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

В доме зажгли свет, парадная дверь рывком распахнулась. Я услышал голос – нужно сказать, ужасно недовольный голос, и это был голос Чаффи. Конечно, сквайр Чаффнел-Риджиса обычно возлагает обязанность открывать дверь на прислугу, но, я думаю, он решил ввиду кошмарного тарарама, который устроил ночной пришелец, сделать на сей раз исключение. И вышел на порог, отнюдь не пылая радушием и гостеприимством.

– Какого черта вы подняли этот возмутительный шум?

– Добрый вечер, сэр.

– При чем тут добрый вечер? Вы что себе…

Видно, он приготовился отчитать его по первое число, потому что здорово разозлился, но Бринкли его прервал:

– Сатана здесь?

Вопрос был простой, на него можно ответить «да» или «нет», но Чаффи почему-то слегка растерялся.

– M-м… кто?

– Сатана, сэр.

Должен сказать, что никогда не предполагал у старины Чаффи большой остроты ума, его сильной стороной всю жизнь были мускулы и мышцы, а не серое вещество, но сейчас, к его чести, выяснилось, что он наделен тонким и здравым чутьем.

– Вы пьяны.

– Да, сэр.

Чаффи взорвался как бомба. Я довольно хорошо представляю себе, что происходило в его душе все это время. После той злосчастной сцены в коттедже, когда любимая девушка дала ему отставку и исчезла из его жизни, он, я думаю, кипел гневом, предавался скорби, томился в мучениях и прочее, и прочее, как и положено страдающему влюбленному, ища выхода своим подавленным чувствам, и вот сейчас он этот выход нашел. С того достойного сожаления происшествия он жаждал излить на кого-нибудь накопившуюся горечь, и небо послало ему алкоголика, который чуть не разнес ему дверь.

Пятый барон Чаффнел в мгновенье ока спустил Бринкли с лестницы и пинками погнал прочь по дорожке. Они пробежали мимо купы кустов, где я прятался, со скоростью сорока миль в час, не меньше, и скрылись вдали. Немного погодя я услышал шаги, кто-то насвистывал песенку. Это возвращался Чаффи, думаю, на душе у него полегчало.

Как раз напротив меня он остановился закурить сигарету, и я решил его окликнуть, самое время.

Помните, я совсем не рвался вступать в беседу со стариной Чаффи, ведь когда мы с ним прощались в последний раз, он был настроен отнюдь не дружелюбно, и, будь мое положение чуть более радужным, я бы ни за что не стал его окликать. Но что греха таить, он был моя последняя надежда. Каждый раз, как я подхожу к людской двери, с целым штатом судомоек делается истерика, поэтому связаться нынче с Дживсом и думать нечего. Точно так же немыслимо зайти к каким-нибудь совершенно незнакомым людям в дом здесь, в Чаффнел-Риджисе, и попросить у них сливочного масла. Поставьте себя на их место: к вам в дом заявляется какой-то субъект, которого вы сроду в глаза не видели, физиономия в ваксе, и хочет, чтобы вы дали ему масла. Понравится вам это? Никогда не поверю.

Итак, весь ход логических рассуждений указывал на Чаффи как на моего единственного спасителя. В его распоряжении имеется сливочное масло, и очень может быть, что теперь, когда он излил часть своей злости на Бринкли, он немного смягчился и, так уж и быть, даст старому школьному другу четверть фунта. Поэтому я неслышно выполз из зарослей и приблизился к нему с тыла.

– Чаффи! – позвал я.

Теперь-то я понимаю, что сначала надо было как-то предупредить его, что я здесь. Ни одному нормальному человеку не понравится, если вы подкрадетесь сзади и неожиданно скажете что-то прямо в ухо, в более спокойном состоянии я бы это сообразил. Не утверждаю, что повторилась сцена с судомойкой, но был миг, когда мне показалось, что мы близки к ней. Бедный малый буквально подпрыгнул, сигарета полетела на землю, зубы лязгнули, он задрожал. Можно подумать, я его шилом кольнул через брюки. Очень похоже ведет себя во время нереста лосось, я видел.

Я кинулся разгонять грозовые тучи умиротворяющими речами:

– Чаффи, это всего лишь я.

– Кто – я?

– Берти.

– Берти?

– Ну конечно.

– А!

Мне не очень понравилось, как он произнес это «А!», не было в нем дружественной теплоты. Жизнь учит нас понимать, когда нам рады, а когда нет. Сейчас мне было яснее ясного, что никто мне не обрадовался, и я подумал, что, пожалуй, стоит сначала поощрить Чаффи щедрой похвалой, а уж потом приступить к главной теме.

– Ну ты и отделал нахала, – сказал я. – Прими мои поздравления. Мне это было особенно приятно видеть, потому что самому давно хотелось надавать ему пинков.

– А кто это был?

– Мой лакей, Бринкли.

– Что он здесь делал?

– Надо полагать, меня искал.

– Почему здесь искал, а не в коттедже?

По-моему, как раз подходящий момент сообщить ему о пожаре.

– Боюсь, Чаффи, ты лишился одного из своих коттеджей, – сказал я. – Мне очень горько тебе это говорить, но Бринкли только что его спалил.

– Что?!

– Он, конечно, застрахован?

– Он спалил коттедж? Но зачем? Почему?

– Просто стих такой нашел. Наверное, решил, что очень удачная мысль.

Чаффи принял новость близко к сердцу. Он тяжко задумался, и пусть бы думал себе хоть всю ночь, но мне надо было поспеть к поезду в 22.21, поэтому приходилось действовать. Время уже сильно поджимало.

– Видишь ли, старина, – сказал я, – мне страшно неприятно отрывать тебя…

– Зачем, черт возьми, он сжег коттедж?

– Понять психологию такого субъекта, как Бринкли, невозможно, и пытаться не стоит. Это про них сказано: «Движутся таинственно и чудеса творят». Сжег – и все.

– А ты уверен, что это он спалил, а не ты?

– Опомнись, дружище!

– Кретинский, тупоголовый идиотизм, как раз в твоем духе, – заметил Чаффи, и я с тревогой услышал в его голосе явственные отзвуки прежней злобы. – Что ты здесь делаешь? Кто тебя звал? Если ты думаешь, что после всего случившегося ты имеешь право разгуливать по парку…

– Да, да, конечно. Я все понимаю. Случилось досаднейшее недоразумение. Дружеские чувства побоку, ты обвиняешь Бертрама. Но…

– Да откуда ты сейчас-то появился? Я тебя нигде не видел.

– Из кустов, я там сидел.

– Сидел в кустах?!

Судя по тону, каким он произнес эти слова, я понял, что Чаффи, и всегда-то склонный выносить сплеча неправедный приговор старым друзьям, сейчас опять пришел к ошибочному заключению. Я слышал, как чиркнула в его руках спичка, он стал внимательно всматриваться в меня при ее свете. Спичка погасла, в темноте слышалось его тяжелое дыхание.

Я представлял себе, что сейчас творится в его душе. В ней наверняка происходит борьба. После вчерашнего рокового разрыва он, конечно, и знать меня не желает, но ведь мы друзья с детства, и, как ни крути, это накладывает на человека определенные обязательства. Можно прервать дружеские отношения с однокашником, проносилось в его мозгу, но нельзя бросить его на произвол судьбы, чтобы он бродил по округе в том состоянии, в котором, по его представлению, я находился.

– Ладно, зайди в дом, проспись, – устало сказал он. – Идти-то можешь?

– Могу, могу, – поспешно заверил я его. – Это совсем не то, что ты подумал. Вот, слушай.

И я с убедительной четкостью оттарабанил «Habeas Corpus Act»[3], а также «Карл украл у Клары кораллы, Клара украла у Карла кларнет» и «На дворе трава, на траве дрова».

Выступление произвело на него должное впечатление.

– Стало быть, ты не пьян?

– Как стеклышко.

– Однако же прячешься в кустах.

– Да, прячусь, но…

– И физиономия у тебя черная.

– Конечно, черная, старик, но ты не вешай трубку, я тебе сейчас все объясню.

Наверное, вам случалось рассказывать запутанную историю и, еще не добравшись до сути, где-то на половине почувствовать, что публика принимает вас в штыки. Идиотское положение. И в такое вот идиотское положение попал сейчас я. Чаффи ничего не говорил, но я рассказывал и чувствовал, что от него исходит, как от зверя, некая угроза, может быть, и смертельная. Я все явственнее ощущал, что меня ждет от ворот поворот.

вернуться

3

Закон о неприкосновенности личности (англ.).

29
{"b":"183476","o":1}