Помимо вопроса о возможности ускорения достройки «Славы» в чисто техническом отношении могут быть упомянуты и некоторые политические обстоятельства, также сказавшиеся на развитии этой истории. Лишь во второй половине марта 1904 г. вопрос об усилении флота в Порт-Артуре перешёл «из области теоретических обсуждений на почву действительного изготовления 2-й Тихоокеанской эскадры».[31] После гибели вместе с броненосцем «Петропавловск» командующего Порт-Артурской эскадрой вице-адмирала С. О. Макарова в российской политической верхушке впервые обстоятельно задумались о перспективах продолжения войны. Только с этого момента всерьёз ставится вопрос о посылке с Балтики подкреплений на Восток.
Примечательно, что в последующем у царя и руководства флота могло появиться несколько поводов для оптимизма. Подорванные в первый день войны «Ретвизан», «Цесаревич» крейсер «Паллада», несмотря на все трудности судоремонта в недостаточно оснащённой базе, в целом успешно исправлялись, и имелась надежда на их возвращение в строй к началу июня. Подъёма чувств не могла не вызвать гибель 15 мая на минах, поставленных «Амуром», двух японских линкоров (из шести), и отправившегося вслед за ними на дно в тот же день ценного 4200-тонного бронепалубного крейсера «Иосино» (4 6-дм и 8 120-мм орудий, 23 уз), протараненного своим же мателотом. На фоне таких подарков судьбы, вполне способных породить надежды на выравнивание шансов, жгучая необходимость достройки и немедленной отправки со 2-й эскадрой «Славы» могла расцениваться как несущественная.
Многие свидетельства говорят о том, что даже в конце лета, в период спешной подготовки 2-й эскадры, ещё не было ясности о том, что эскадра действительно будет брошена в бой. Показателен в этом смысле отрывок из выжившего в Цусиме на «Орле» корабельного инженера В. П. Костенко, который приводит в своей книге, основанной на дневниковых записях, высказывание по этому поводу автора проекта «Бородино» Д. В. Скворцова. Предлагая молодому инженеру пойти в плавание с «Орлом», последний доверительно объяснял ему: «Вы не думайте, что вы серьёзно пойдёте воевать с японцами и попадёте в бой. В это, конечно, никто не верит – эскадра, очевидно, слаба для борьбы японцами, но посылать её надо и идти назад теперь уже поздно. Это было бы равносильно признанию проигрыша всей кампании. Дальше Мадагаскара вы всё равно не пойдёте, так как к тому времени, наверное, будет заключён мир».[32]
О зыбкости и неопределённости взглядов военно-политического руководства империи и лично Николая II на саму необходимость посылки 2-й эскадры для решительных действий против японского флота красноречиво свидетельствует и тот факт, что окончательное решение об этом было принято только 10 августа в результате обсуждения вопроса узким кругом лиц на секретном совещании. Эта встреча, вошедшая в историю как «совещание в Петергофе», состоялась на «Ферме» – маленьком владении в императорском дворцовом комплексе на южном берегу Финского залива, напротив Кронштадта, где в тот момент с колоссальном напряжением всех сил готовилась 2-я эскадра. Присутствовали – царь, Ф. К. Авелан, З. П. Рожественский, великие князья-«моряки» Алексей Александрович и Александр Михайлович, министры – военный В. В. Сахаров и иностранных дел В. Н. Ламсдорф. Ознакомление с записью разговоров, происходивших на совещании, оставляет поразительно угнетающее впечатление и приводит к выводу, что основной фигурой, упрямо продавливавшей отправку эскадры с расчётом на «авось», являлся сам Николай, совершенно не желавший вникать в детали предстоящего грандиозного дела. Августейший генерал-адмирал, управляющий министерством и командующий эскадрой даже не пытались найти в себе сил всесторонне обрисовать существо вопроса и хотя бы как-то возразить своему суверену. Единственным человеком, возразившим против готовящегося предприятия, оказался великий князь Александр Михайлович. Благодаря именно его заметкам удалось уже после Цусимы довольно точно воспроизвести ход обмена мнениями на этой роковой встрече. Заметки кончаются грустным выводом: «Интересно, что главный вопрос, для чего было созвано Совещание, именно – вопрос о базе для 2-й эскадры, так и остался нерешённым, и эскадра осталась без баз, а ответственный начальник адмирал Рожественский с этим помирился».[33]
Явное запоздание судостроительных программ по сравнению с деятельно-агрессивным восточным соседом, смутное понимание тогдашним российским руководством обстановки на театре военных действий с Японией и отсутствие чёткой позиции в своих действиях, конечно, совершенно неизвинительно. Однако это до некоторой степени позволяет понять положение со «Славой», в которой, как в капле воды, отразилась ситуация с исполнением «объединённой программы 1895/1898 гг.».
Ниже: «Слава» в достройке на Балтийском заводе, сентябрь – октябрь 1904 г. У борта корабля (нижний снимок) видны достраивающиеся подводные лодки
Работы на «броненосце № 8» продвигались, таким образом, еле-еле. С марта 1904 г., с помощью плавкрана устанавливали бортовые броневые плиты батареи 75-мм артиллерии. С мая начали оклейку линолеумом помещений на верхней, средней (батарейной) и нижней палубах, платформах и мостиках; крашеной пробкой «осыпали» наружный борт с внутренней стороны. В июне установили мачты.
Лишь в сентябре «на строение» поступили 4 броневые плиты боевой рубки, которые сразу начали устанавливать на основание.[34]
Между тем технические инстанции флота продолжали вырабатывать усовершенствования конструкции «Славы» в свете опыта передачи флоту кораблей серии.
Журналом МТК от 9 июня 1904 г. было принято решение об устройстве на «Славе» тыльной продольной переборки за 75-мм орудиями средней батареи. Оно диктовалось необходимостью проведения необходимых конструктивных мер для локализации заливания средней палубы при получении кораблём в бою значительного крена, когда вода могла вливаться внутрь через порты орудий батареи. Поскольку помещение батареи представляло собой одно обширное пространство от борта до борта, не разграниченное ни одной переборкой, МТК посчитал подобное дооборудование необходимым «для увеличения боевой непотопляемости» и разработал соответствующий проект. Им предусматривалось устройство тыльных переборок из 5-мм листов сложной формы, замыкающими 75-мм орудия батареи в индивидуальных казематах. Выход из этих помещений осуществлялся через водонепроницаемые двери в переборке размером 4 х 2 фута (высота/ширина), низ которых отстоял от палубы на 3 фута.[35]
МТК пытался настаивать на немедленном выполнении этих переборок, пока ещё «Слава» стояла на Неве у Балтийского завода, однако в связи с огромным объёмом работ на кораблях 2-й эскадры мастеровых изыскать не удалось, и работу отложили до лучших времён. Примечательно, что начальник артиллерийского отдела МТК генерал-майор А. С. Кротков выдвинул («вследствие ухудшения условий подачи») применительно к осуществлению этой идеи несколько условий – увеличение расчётов каждого из орудий батареи на 1 подносчика, продление подпотолочного рельса подачи беседок с патронами до самых орудий, устройство индивидуального освещения каждого каземата.[36]
Для перехода в Кронштадт на достройку до ледостава «Славе» было предписано до окончания октября начать кампанию. 26 октября 1904 г. командир корабля капитан 1 ранга Васильев рапортовал в ГМШ: «Сего числа с вверенным мне броненосцем начал кампанию. Углубление ахтерштевнем 21 фут 6 дм, форштевнем 19 фут, дифферент на корму 3 фута. Штаб-офицеров – 2, обер-офицеров – 7, инженер-механиков – 2, рядовых 8-го флотского экипажа – 300, всего 311».[37] Спустя 4 дня «Слава» была готова идти по назначению. Пополнив экипаж («штаб-офицеров – 4, обер-офицеров – 8, кондукторов – 10, унтер-офицеров – 70, рядовых – 278, всего – 370»), броненосец с установленными котлами и главными механизмами, дымовыми трубами и обеими мачтами перешёл 30 октября Морским каналом под своими машинами на достройку в Кронштадт. Здесь «Славу» установили у стенки Пароходного завода. На ней не было артиллерии, орудийных башен, поясной брони, шлюпок и многих предметов и устройств по шкиперской части. Из примечательных записей в вахтенном журнале выделялась пометка: «в кассе 8900 рублей „русскими деньгами“».[38]
