– Да замолчите вы! – прикрикнула Джейн не хуже папы-сенатора, что могло бы заинтересовать ученого, исследующего вопросы наследственности. – Блэр! Прекрати наконец мямлить и заикаться и скажи толком, что случилось.

Огромным усилием воли Блэр взял себя в руки.

– Вхожу я, а он стоит посреди комнаты, и не успел я слова вымолвить, как он рявкнул: «Честный? Не пьяница?»

– Честный? Не пьяница? – пискнула Джейн.

– А что? – удивился Пэки. – Вполне естественный вопрос отца потенциальному зятю. Обычная формальность.

– А ты что ответил?

– Ответил: да – не пьяница.

– И ответ как будто бы правильный, – дал оценку Пэки.

– А потом он спросил, умею ли я заботиться об одежде. Я ответил – да, умею. И тогда он говорит: «Н-да, на вид неказист, но временно взять можно». И вдруг я обнаружил, что твой отец нанял меня в камердинеры.

– Что!

– Как раз то, на что вы надеялись, – заметил Пэки. – Сами же говорили: хорошо бы, если б ваш папа дал Блэру работу. Мечта стала явью! Мальчик выбился в люди!

Джейн сражалась с огорчением.

– Блэр! Почему же ты не объяснил?..

– Не успел. Зазвонил телефон, он велел мне взять трубку. Звонила та самая миссис Гедж, к которой вы едете. Из вестибюля. Хотела с ним встретиться. Ну он велел мне уйти, я и ушел.

Новая информация на минутку отвлекла Джейн от животрепещущего вопроса.

– Миссис Гедж? А ты уверен?

– Вполне.

– Интересно, зачем это она сюда прикатила? Надо пойти спросить у папы, – задумалась она, но тут же отмела эту тему.

– Что же ты, так взял и ушел?

– Он сказал напоследок, что я должен ждать его завтра у поезда, на вокзале Ватерлоо.

– Да это ж расчудесно! – Пэки повернулся к Джейн, которой, по всей видимости, требовалось ласковое слово. – Разве вы не видите, как все распрекрасно складывается? Вам ведь хотелось, чтобы Блэр был с вами в Сен-Роке? Ну теперь и будет! И даже в одном доме с вами. Сможете украдкой встречаться. Ворковать поверх воскресных брюк сенатора, пока Блэр их чистит.

– Ой, а ведь и правда! Я и не подумала!

Несмотря на все испытания, заносчивый дух Эгглстонов угас в Блэре еще не до конца. Смотрел он недоверчиво и с немалым негодованием.

– У тебя что, сложилось впечатление, будто я и вправду поеду в Сен-Рок в качестве камердинера твоего отца?!

Глаза у Джейн сияли. Подбородок, унаследованный по фамильной линии Опэлов, решительно вздернулся.

– Вот именно! – твердо ответила она. – Ну Блэр! Это же замечательно! Ты будешь рядом с папой, он тебя полюбит. А потом, когда созреет время, я подойду к нему и скажу: «Ты знаешь своего камердинера. Так вот – это тот самый человек, за которого я хочу выйти замуж!» А он ответит: «Ну и прекрасно! Он понравился мне с самого начала». И все будет расчудесно!

– Нет, все-таки…

– Блэр! – перебила Джейн. – Я не обсуждаю. Я приказываю.

Пэки поднялся. Ему показалось, что сейчас тактичнее всего удалиться. Блэр Эгглстон походил на молодого романиста, которого только что огрели по голове мешком песка. То есть на всех английских романистов, с тех времен когда первый молодой англичанин написал первый роман. По мнению Пэки, сейчас требовалось спокойно, обстоятельно разобраться в ситуации вдвоем с возлюбленной, без третьих лиц.

– Поздравляю вас обоих, – произнес он, – со счастливым разрешением дела. Вы дадите мне знать, как развернутся события? Видите ли, я испытываю естественный родительский интерес к молодой паре. Найдете меня в отеле «Девонширский дом».

– А вам уже надо уходить?

– Боюсь, что да. Мне нужно подстричься. Моя невеста считает, что волосы у меня длинноваты. В своей прощальной фразе, когда поезд уже тронулся, она поэтично сравнила меня с хризантемой.

– А по-моему, вам очень идет.

– Конечно, идет. Но вы же знаете, каковы женщины! Стрижку я рассматриваю как свой священный долг.

Пуская пузыри, Блэр вынырнул из трясины отчаяния.

– Да не умею я служить камердинером!

– Это легче легкого! – заверил Пэки. – С вашими-то мозгами! В минуту научитесь. И всего-то, складывать да чистить, чистить да складывать. И не забывайте приговаривать: «Да, сэр», «Нет, сэр», «Правда, сэр?», «В самом деле, сэр?», «Слушаюсь, сэр». A-а, еще одно. Не увлекайтесь чисткой одежды. Знавал я одного типа, которого уволили за то, что он чересчур налегал на чистку.

– Какое безобразие! – воскликнула Джейн. – Почему же?

– Однажды он вычистил заодно десятку из кармана, – объяснил Пэки.

По мнению Гордона Карлайла (к нему, не забывайте, присоединился Суп Слаттери), женщины – создания жестокие. Пэки, вернувшись к себе после посещения парикмахера, вынужден был прийти к такому же выводу.

Тяжким бременем висел на нем приказ Беатрисы оставаться в Лондоне. Его так и подмывало сорваться куда-то. Взяв журнал яхтсмена, он стал перечитывать рекламу, о которой рассказывал на вокзале. Настоящая поэма в прозе.

«СДАЕТСЯ В ПРОКАТ моторный ялик «Летящее облако», 45 футов в длину, 39 футов по ватерлинии, 13 футов бимс. Есть радиосвязь; мощность – 40 лошадиных сил. Универсальный мотор, скорость до 8 миль в час. Спальные места для четверых, большой кубрик, хорошее междупалубное пространство; паруса и оснастка в отличном состоянии. Яхта полностью экипирована всем необходимым, включая кухонные принадлежности, столовое серебро и пр.».

Пэки тоскливо вздохнул. Такой рекламой, считал он, не стоит дразнить молодого человека, чья невеста настрого приказала ему оставаться в Лондоне и посещать концерты.

Когда он отбросил журнал, чтобы не терзаться мукой от вида всяких яхт, шлюпов и плоскодонных, с опускным килем шхун, затрезвонил телефон. Пэки подошел, готовый развеять тоску, наговорив резкостей тому, кто посмел вторгнуться в его печали, но тут же, узнав Джейн Опэл, сменил гнев на милость.

Ему, человеку общительному, почти все люди нравились с первого взгляда, но никто еще, насколько он мог припомнить, так сильно не нравился с первого взгляда, как эта Джейн.

Было в ней что-то такое, что он отметил, даже когда она отчитывала его самым натуральным образом; на что отозвались – разумеется, платонически – самые глубины его души. Как много у них было общего! Мысль, что она безоглядно бросается в объятия такого хиляка, как этот Блэр, огорчала его несказанно. Не то чтобы это что-то значило лично для него, но все равно обидно.

– Алло! – приветливо откликнулся он.

– О, мистер Франклин!

Пэки сразу понял – что-то случилось; она очень волнуется. Да, она булькала, мямлила и поскуливала, и так невнятно, что ему пришлось высказать мягкий протест.

– Возьмите себя в руки! Я ничего не понимаю!

– Но я же рассказываю!

– Хм, да? Тогда помедленнее, пожалуйста.

– А теперь – разборчиво?

– Да.

– Ну так слушайте! – На другом конце провода шумно сглотнули воздух – Джейн явно брала себя в руки.

– Вы слушаете?

– Да.

– Ох, с чего ж начать? Помните, когда вы стригли папу, он упомянул о письме?

– Не пропустил ни словечка. Он решил ни за что не делать мистера Геджа послом во Франции и написал об этом миссис Гедж.

– Правильно. – Новая пауза. – Ой, я трясусь как желе!

Пэки пришло одно соображение. Он вспомнил, что звонила миссис Гедж, перебив беседу Блэра с сенатором, из тамошнего вестибюля.

– Миссис Гедж поднялась и огрела вашего папу зонтиком?

– Нет, нет, нет! Ничего подобного! Да слушайте вы! Начну-ка лучше сначала. Папа послал письмо миссис Гедж…

– Так.

– Но послал не ей! Ну то есть с той же почтой он отправлял письмо своему бутлегеру в Нью-Йорк, ругая его за последний счет… Да, да! Бутлегеру, торговцу спиртным… И что же папа натворил? Взял и перепутал конверты! Так что к миссис Гедж попало бутлегеровское письмо, а ее письмо сейчас на пути в Нью-Йорк!

– Господи! Не может быть!

Пэки был просто ошарашен. Его пробил благоговейный трепет при мысли, что сенатор Амброуз Опэл, этот бесстрашный деятель, завоевавший миллионы трезвенников, рискнул в частной жизни потреблять не только безалкогольные напитки. Тут ощущается дух… дух… ну, конкретно сформулировать, что тут за дух, нелегко, но наверняка какой-то дух присутствовал точно. Словом, Пэки захотелось похлопать сенатора по спине и заверить, что он здорово его недооценивал.