Я позвонила Мышке и велела ей собираться.
— А билеты? — пискнула она.
— Какие билеты, Мышь? — устало произнесла я. — Когда ты в последний раз брала билеты? Тебя на вокзале каждая собака знает!
Мышь тяжело вздохнула, но возразить не посмела. Вечером мы загрузились в «Аврору», всучив проводнице Наде 500 рублей в конверте и коробку конфет «Южный орех». Поезд ни разу не сошел с рельс и пришел в Питер секунда в секунду, что окончательно притупило мою интуицию.
И вот мы стоим в дверях Муркиной квартиры и смотрим на Мурку. Мурка тоже стоит в дверях своей квартиры и смотрит на нас. На толстых задних лапах — атласные панталоны. В руках — коричневая вонючая сигаретка.
— Это вы? — хмуро спрашивает Мурка. Такое впечатление, что она нас не ждала.
— Это мы! — радостно отвечаем мы. Всегда лучше отвечать правду, особенно на каверзные вопросы.
— Чего притащились? — хмуро спрашивает Мурка.
— На праздники! — радостно отвечаем мы.
— На первые или вторые? — хмуро спрашивает Мурка.
— И на те, и на другие! — радостно отвечаем мы.
Мурка начинает загибать толстенькие пальчики.
— Значит, на десять дней? — хмуро спрашивает она.
— На двенадцать! — радостно отвечаем мы.
— С ума сошли! — говорит Мурка неприятным скандальным голосом. — Что я с вами делать буду двенадцать дней! Тоже мне дяди Феди! — И уходит в спальню.
Нет, это даже обидно! Дяди Феди! А сама Мурка, которая по три недели торчит в Москве у меня на диване, сама она не дядя Федя? А дядя Федя, между прочим, мой личный родственник! Но тут надо объясниться.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА НОМЕР ТРИ,
в которой дядя Федя навсегда покидает сцену, так и не успев на ней появиться
На самом деле как родственник дядя Федя лично никому не принадлежал. Ни маме, ни папе, ни бабушке, ни дедушке. Все от него отказывались. Он был ничей родственник из города Гусь-Хрустальный. Тем не менее раз в три месяца с пугающей регулярностью дядя Федя появлялся на пороге нашей квартиры и раскладывал раскладушку посреди нашей гостиной.
— Я тут у вас... немножко... недельки на две, — говаривал, бывало, дядя Федя, развешивая ядреные носки по спинкам стульев.
Дни, проведенные под одной крышей с дядей Федей, папа называл критическими.
Вместе с дядей Федей в дом входило беспокойство. Дядя Федя был сильно обеспокоен жаждой личной наживы, поэтому вместе с беспокойством в дом входили ковры, телевизоры, пылесосы, соковыжималки и устройства для стрижки катышков на свитерах, с которыми в те годы была большая проблема. Дядя Федя рыскал по магазинам, как гончая по лесу. Свою добычу он складывал штабелями в нашей гостиной. Через две недели за дядей Федей приходил грузовик, и папа, радостно агукая, грузил багаж в кузов и отправлял дядю Федю восвояси. Однажды дядя Федя вдвинул в нашу гостиную спальный гарнитур «Изольда-78» из тринадцати предметов и концертный рояль.
— Как ты думаешь, зачем ему концертный рояль? — спросила я маму.
— Наверное, концерты будет давать, — подумав, ответила она. И добавила: — По заявкам.
Так вот, Мура стала свидетельницей вторжения дяди Феди в самый драматический момент. Дело в том, что кроме Муры у нас в ту пору гостили папина двоюродная сестра из Свердловска с женихом и две мамины подруги детства из Костромы. Подруги детства приехали позже папиной сестры, спать им было уже негде, и в доме по этому поводу назревал скандал. Мама с красными пятнами на лице высказалась в том смысле, что ее гости всегда обслуживаются по остаточному принципу, и попросила Муру немедленно съехать к Мышке. Но Мура даже ухом не повела. Мама взяла Мурину сумку и начала складывать в нее вещи. Мура взяла свою сумку и начала вываливать вещи на пол. Мама схватила Мурин свитер за один рукав и потянула к себе. Мура схватила свой свитер за другой рукав и потянула к себе. Свитер обиделся и с диким треском разорвался пополам. В этот самый момент раздался звонок в дверь, и на пороге возник дядя Федя, внутренне готовый встретить наши кислые морды, так как радости от его приездов мы никогда в его присутствии не обнаруживали. И был сильно обескуражен.
— О! — сказал папа, широко улыбаясь и раскинув объятия. — Вас-то нам как раз и не хватало!
— Правда? — застенчиво спросил дядя Федя и зарделся от удовольствия.
После чего подошел к папе и, обдав того густым запахом перегара, влепил смачный поцелуй прямо в губы.
После этого случая дядя Федя стал приезжать гораздо чаще и гостить значительно дольше, а имя его перешло в разряд нарицательных.
* * *
Сильно обиженные за сравнение с дядей Федей, мы затащили свои сумки в прихожую, и у меня даже мелькнула мысль, что, раз Мурке не до нас, не смотать ли сразу удочки. Но я ее отогнала как непродуктивную. И поплатилась за легкомыслие.
Мурка лежала в спальне, закинув на спинку кровати атласные лапы, и курила. Мы стояли у нее в ногах.
— Матильда ушла, — сообщила она тоном служащего бюро ритуальных услуг.
— Давно? — спросила я, ничуть не удивившись.
— Сегодня утром, — сказала Мурка и тяжело вздохнула. — Что делать? Как жить? Куда мы катимся? Чем питаться?
Вопросы питания сильно волнуют Мурку. Во-первых, потому, что она всегда хочет есть. А во-вторых, потому, что сама не в состоянии ничего приготовить. Последнее время она эти вопросы решала с помощью Матильды, приходящей домработницы. Я давно ожидала, что Матильда взбрыкнет и покинет Мурку в самый неподходящий момент. Даже странно, что она продержалась целых три месяца. Мы с Мышкой однажды были свидетелями того, как Мурка заказала Матильде на обед котлеты с макаронами. Через полчаса она поинтересовалась, как там поживает гуляш с гречневой кашей, еще через полчаса спросила, хорошо ли прожарилась курица и проварился рис, еще через полчаса попросила принести ей в спальню кусок рыбы с шоре, еще через полчаса была не прочь съесть купаты с фасолью, а когда из школы вернулся ребенок Кузя и его надо было срочно кормить обедом, страшно разозлилась, что котлеты с макаронами еще не готовы. Матильда пошла красными пятнами и бросилась к холодильнику. Распахнув дверцу, она схватила пузырек валокордина и стала лить себе прямо в широко распахнутый рот. Я рванула к Матильде, усадила на стул и налила ей горячего чаю. Тем временем Мышка в срочном порядке варила макароны и лепила котлеты. Через час после того, как мы откачали Матильду и накормили Кузю, на кухню выползла Мурка.
— А мне, разумеется, не оставили ни кусочка запеканки! — ядовитым тоном сказала она.
Раздался громкий сухой стук. Это Матильдина голова шмякнулась об стол.
И вот теперь Мура лежит, распластанная, на кровати и тяжело вздыхает. Так ей и надо!
— Так тебе и надо! — громко сказала я и обидно засмеялась.
— Да? — закричала Мурка и вскочила. — Так и надо? А кто вас кормить будет? Кто обед будет готовить? Кто на рынок пойдет? Приехали туг! А у меня, между прочим, куча дел! Мне на дачу ехать! Холодильник везти! Вещи собирать! У Кузи конец учебного года! Одни двойки! Меня в школу вызывают! Кто к училке пойдет?
— Так ты хотела, чтобы к училке тоже Матильда сходила? — спросила я.
Но Мурка уже бежала в кухню, на ходу подтягивая атласные панталоны. На кухне она подскочила к холодильнику и стала вываливать из него продукты.
— Вот! — орала она. — Полюбуйтесь!
Любоваться, если честно, было особо нечем. Перед ней лежали банка зеленого горошка и засохший хвостик копченой колбасы.
— Не волнуйся, Мура, — сказала я примирительно. — Завтра мы с Мышью сбегаем на рынок, приготовим обед и уедем в Павловск. Занимайся своими делами на здоровье.
Но ни в какой Павловск мы не уехали и ни на какой рынок не сбегали. Назавтра столбик термометра переполз с плюс 20 до плюс 2, начался шквальный ветер и проливной дождь. Мы с Мышкой сидели на диване в гостиной в джинсах и майках без рукавов. Больше у нас ничего не было, а выдать нам свитера Мурка отказалась из вредности. На диване в гостиной мы просидели ровно 11 дней. Иногда дождь заканчивался; мы радостно подскакивали к окнам и обнаруживали, что выпал снег. К 9 мая там у них в Питере намело приличные сугробы. Мурка заходила в комнату, хмуро смотрела на нас, ворчала себе под нос что-то вроде «сидят тут!» и выходила. Однажды она заловила меня в кладовке, где я отсыпала гречку, чтобы сварить Кузе кашу.
