На лице его не было ни одной метинки, которую я мог бы поставить себе в заслугу. Мое же, думаю, выглядело так, как будто его пропустили через мясорубку.

— Наверно, мне надо помыться перед ужином, — сказал я Милк-Риверу, забирая свой пиджак и револьвер.

— Да, черт возьми! — согласился он, разглядывая мое лицо. Передо мной возник пухлый человек в курортном костюме —

он требовал внимания.

— Я мистер Тёрни из компании «Орилла колони». Пра­вильно ли я понял, что за время своего пребывания здесь вы не произвели ни одного ареста?

Так вот кто меня разрекламировал! Мне это не понра­вилось — и не понравилось его круглое воинственное лицо.

— Да, — признался я.

— За два дня произошло два убийства, — напирал он, — в связи с которыми вы не предприняли ничего, хотя в обоих случаях улики вполне очевидны. Вы считаете это удовлетво­рительной работой?

Я молчал.

— Позвольте заметить, что это совершенно неудовлетво­рительно. — На свои вопросы он сам находил ответы. — И столь же неудовлетворителен тот факт, что вы взяли в помощь человека, — ткнув пухлым пальцем в сторону Милк-Ривера, — снискавшего репутацию одного из самых злостных правонарушителей в округе. Вы должны уяснить себе, что, если в вашей работе не произойдет коренных улучшений… если вы не проявите склонности делать то, для чего вас наняли, вы будете уволены.

— Кто вы такой, вы сказали? — спросил я, когда он вы­говорился.

— Мистер Тёрни, генеральный директор «Орилла ко­лони».

— Да? Так вот, Мистер Генеральный Директор Тёрни, ваши владельцы, когда нанимали меня, забыли мне сообщить о вашем существовании. Так что я вас вообще не знаю. Когда у вас возникнет желание что-то мне сказать, обращайтесь к вашим владельцам, а они, если сочтут это достаточно важным, передадут мне.

Он еще больше раздулся.

— Я, безусловно, доложу им, что вы пренебрегаете своими обязанностями, несмотря на все ваше искусство в уличных драках.

— Сделайте от меня приписочку, — крикнул я ему вдо­гонку. — Скажите им, что сейчас я немного занят и не смогу воспользоваться никакими советами, от кого бы они ни исхо­дили.

И пошел с Милк-Ривером в «Каньон-хаус». Викерс, землистый хозяин, стоял в дверях.

— Если вы думаете, что у меня хватит полотенец, чтобы вытирать кровь с каждой разбитой морды, то вы ошиблись, — заворчал он. — И простыни рвать на повязки тоже запрещаю!

— Отродясь не видал такого неуживчивого человека, как ты, — настаивал Милк-Ривер, пока мы поднимались по лест­нице. — Ну ни с кем не можешь поладить. У тебя, что ли, вообще друзей не бывает?

— Только оглоеды!

При помощи воды и пластыря я сделал все возможное для восстановления лица, но до красоты ему было далеко. Милк-Ривер сидел на кровати, наблюдал за мной и ухмылялся.

По окончании ремонта мы спустились, чтобы поесть у Воша. За стойкой сидели еще три едока. Во время ужина мне пришлось обмениваться с ними впечатлениями о состояв­шемся бое.

Нас прервал стук копыт на улице. Мимо двери проехали верхом человек двенадцать, если не больше, а потом мы услышали, что они круто осадили лошадей и спешились перед домом Барделла.

Милк-Ривер наклонился ко мне и сказал на ухо:

— Ватага Большого Игнасио из каньона. Держись крепче, начальник, а то вытряхнут из-под тебя город.

Мы доели и вышли на улицу.

В свете сильного фонаря, висевшего над дверью Барделла, лениво прислонясь к стене, стоял мексиканец. Крупный черно­бородый мужчина, весь в серебряных пуговицах; на обоих боках по револьверу с белой рукоятью.

— Ты не отведешь лошадей на конюшню? — попросил я Милк-Ривера. — Я прилягу пока, восстановлю силы.

Он поглядел на меня с любопытством и отправился туда, где мы оставили лошадей.

Я остановился перед бородатым мексиканцем и показал сигаретой на его оружие.

— Когда въезжаешь в город, положено снимать эти шту­ки, — любезно сказал я. — На самом-то деле с ними вообще не положено приезжать, но я не такой дотошный, под одеждой у человека искать не буду.

Борода и усы раздвинулись в улыбке, открывшей желтую подкову зубов.

— Если el senor jerife[5] не хочет эти штуки, может, он их отберет?

— Нет. Ты их убери.

— Я их тут хочу. Я их тут ношу.

— Делай, что тебе говорят, — сказал я по-прежнему лю­безно, после чего повернулся и ушел в лачугу Воша.

Там, перегнувшись через стойку, я извлек из бочонка обрез.

— Не одолжите? Хочу наставить парня на путь истинный.

— Конечно, сэр, конечно! Пользуйтесь на здоровье! Прежде чем выйти, я взвел оба курка.

Большого мексиканца не было на улице. Он находился в доме — рассказывал об этом друзьям. Некоторые друзья были американцы, некоторые мексиканцы, а некоторые — Бог знает кто. Но все были при оружии.

Друзья уставились на меня, и большой мексиканец обер­нулся. Он схватился за револьверы, пока поворачивался, одна­ко не вынул.

— Не знаю, что в этом орудии, — честно сказал я, на­правив свою картечницу в центр компании, — может, куски колючей проволоки и динамитная стружка. Мы это выясним, орлы, если вы сейчас же не сложите ваши револьверы на стойке, потому что обдам вас, как Бог свят!

Они выложили револьверы на стойку. Я их не упрекну. Эта вещь посекла бы многих!

— С нынешнего дня, когда приезжаете в город, прячьте ваши пушки подальше.

Снова напустив на лицо приветливость, ко мне протол­кался толстый Барделл.

— Не приберете ли это оружие до отъезда ваших гостей? — спросил я.

— Да! Да! С удовольствием! — воскликнул он, совладав наконец с удивлением.

Я вернул обрез владельцу и отправился к себе в гостиницу.

Когда я шел по коридору, открылась дверь, вторая или третья от моей. Появился Чик Орр и, обернувшись к кому-то, сказал:

— Не делай ничего такого, чего я не стал бы делать. Я увидел, что в двери стоит Клио Ландес.

Чик повернул голову, увидел меня и угрюмо остановился.

— Драться ни черта не умеешь! Только и знаешь, что садить.

— Это точно.

Он погладил распухшей рукой живот.

— По корпусу плохо держу удар, так и не научился. Из-за этого и ушел с ринга. Но ты меня больше не задирай — могу зашибить! — Он ткнул меня большим пальцем в бок и на­правился к лестнице.

Когда я проходил мимо двери Клио, она уже была закрыта. У себя в комнате я вынул бумагу и ручку, но не успел написать и трех слов отчета, как в дверь постучали.

— Войдите! — Дверь я не запер, ждал Милк-Ривера. Вошла Клио Ландес.

— Помешала?

— Нет. Заходите, располагайтесь. Милк-Ривер через не­сколько минут придет.

— Вы не чалите Милк-Ривера? — спросила она в лоб.

— Нет. Никаких дел за ним не знаю. Лично у меня к нему нет претензий. А что?

— Ничего. Просто подумала, не захотите ли повесить на него какой-нибудь грабеж. Меня вы не обманете. Эти гужееды держат вас за тупого. Но я-то получше их вижу.

— Спасибо на добром слове. Только не распространяйтесь о моем уме. Хватит с меня рекламы. Что вы тут делаете, в глухомани?

— Легочница. — Она постукала себя по груди. — Врач ска­зал, что на воздухе протяну дольше. А я, дура, поверила. Здесь жить — то же самое, что умирать в городе.

— И давно вы бежали от шума?

— Три года… Два — в Колорадо, а теперь в этой дыре Кажутся тремя веками.

Я забросил удочку:

— Был там по делам в апреле — недели две или три.

— Правда были? — таким тоном, словно я побывал в раю. Она засыпала меня вопросами: а это по-прежнему так-то и так-то? а там-то и там-то все как было?

Мы славно поболтали, и оказалось, что я знаю кое-кого из ее друзей. Двое были аферисты высокого полета, один — выдающийся бутлегер, остальные — букмекеры, мошенники и тому подобное.

Какое у нее ремесло, я не выяснил. Говорила она на смеси грамотного школьного языка с воровским жаргоном и о себе подробностей не рассказывала.

К тому времени когда пришел Милк-Ривер, мы уже пре­красно спелись.