В 94-м в боях под Ново-Сараевом я неожиданно встретил своего знакомца со времен Приднестровской войны. Под Дубоссарами в Приднестровье мы с ним были в одном отряде. Это был рослый черноморский казак. На Украине он оставил семью и уехал воевать за славянское дело в Югославию. Воевал больше года. Схоронил несколько своих товарищей.

Через два года, когда сербам придется навсегда покинуть Сараево, они заберут с собой гробы своих погибших боевых друзей. Ни одной сербской косточки не останется на глумление врагу! Не останется на территории мусульмано-хорватской федерации и русских могил. Все павшие в бою «царские волки» будут перезахоронены под городом Баня-Лука, куда сербы перенесут столицу своей республики.

Наверное, в национальном характере сербов, как и у любого народа, можно найти массу недостатков. Но то, как сербы относятся к своим мертвым, не идет ни в какое сравнение с тем, что сделали мы, русские, со своими убитыми и ранеными, оставленными на полях сражений в Чечне; с тем, как поступила наша власть с русскими жителями Грозного, «отутюженного» российской авиацией; с тем, как поступали наши бюрократы с русскими беженцами, в одном рубище и с голодным ребенком на руках вырвавшимися из кошмара чеченской войны. Сербы, в отличие от современных русских, показались мне гораздо более дружным и цельным народом, веками помнящим и добро, и зло. И сейчас, оставленные Россией и всем миром, потерявшие половину территории и массу народа, они не сломлены и готовы к реваншу. Они по-прежнему помнят, кто их враг, и кто им помогал в самые трудные дни борьбы за честь и национальную независимость.

Во время боснийской войны мне приходилось часто бывать на передовых рубежах обороны сербской гвардии. В январе 95-го наша машина, в которой помимо меня и моего боевого товарища Михаила Нуждинова находилось несколько сербских солдат и русских добровольцев, была буквально расстреляна непонятно откуда взявшимися мусульманскими экстремистами.

Мы возвращались в город Пале, где находилась ставка Радована Караджича. Дорога была горной, крутой, заваленной снегом. Склон покрывал молочный туман, потому двух стрелков водитель нашего микроавтобуса заметил слишком поздно. Открыв огонь на поражение, они убили шофера и двух соседей, сидевших слева и справа от меня. Ответным огнем оба нападавших были застрелены. Автоматная очередь прошила корпус автомобиля как швейная машинка, разбив лобовое стекло и унеся несколько человеческих жизней. На мне же не было и царапины.

Ровно через год в Сараево я снова попал в малоприятную ситуацию. В коридоре длинного перехода между мусульманской и сербской частями города, напоминавшем строительный забор, замешкалась пожилая женщина — то ли сербка, то ли мусульманка. Она тащила на себе какие-то тюки и совсем запуталась в них. Для снайперов, которые в те дни безраздельно хозяйничали в разрушенном Сараево, женщина была как на ладони. Не желая стать мишенью для обезумевших от крови стрелков, жители города натягивали посередине улиц веревки или проволоку, и набрасывали на них одеяла, простыни, старые ковры — все, что могло ухудшить обзор снайперов и скрыть от них передвижения людей. Я решил вызволить несчастную женщину и побежал ей навстречу по коридору перехода. Мне удалось буквально дотащить ее вместе с «узлами» метров пятьдесят, где мы смогли укрыться за броней раскрашенного в бело-голубые цвета миротворцев французского бронетранспортера.

Старший сербский офицер устроил мне настоящий разнос. Он кричал, что я мог поймать пулю любого меткого лихача. Безнаказанность превращала снайперов в охотников, гонявшихся за любой живой мишенью. Я действительно был не прав, извинился перед коллегами, но при этом еще раз убедился в том, что, видимо, каждому из нас Господь ставит задачу, не решив которую, мы не в силах сойти со своего пути.

В Пале я несколько раз встречался с профессором Караджичем, подружился с ним. Он и командующий армией боснийских сербов генерал Радко Младич были символами сербского сопротивления, живой легендой. То, что вот уж десять лет пресловутая американская разведка и оккупационные войска НАТО не могут обнаружить их след на таком маленьком клочке земли, говорит об авторитете Караджича и Младича среди сербов, о национальном характере этого славянского народа, который не сдает своих руководителей врагу и не признает себя побежденным.

Как-то раз Младич обратился ко мне с вопросом, могут ли русские самолеты сбросить над территорией Сербской Краины пустые ящики или контейнеры, как будто Россия решила поддержать своих братьев в борьбе. «Оружия и боеприпасов нам не надо. Все есть. Если закончатся, добудем в бою. Но нам важно показать воюющим сербским крестьянам, что мать-Россия их не забыла. Американцы с воздуха поддерживают наших врагов, постоянно сбрасывают им военные грузы и провиант. А нам бы хотя бы пустые ящики сбросьте. Все остальное мы сами сделаем», — сказал мне Младич. Сказать, что мне было стыдно за мою страну в этот момент, — значит ничего не сказать. Только «царские волки» своим беспримерным героизмом напоминали сербам, что русские в России еще остались.

Вскоре блокада тяжелого вооружения сербов «голубыми касками» ООН поставила православных славян в тяжелейшее положение. В августе — сентябре 1995 года удары НАТО с воздуха, разрушившие сербские военные объекты, центры связи и системы ПВО, подготовили новое наступление мусульмано-хорватской армии. В октябре 95-го, оставленные один на один с НАТО, сербы были вынуждены подписать соглашение о прекращении огня.

В середине декабря Совет безопасности ООН поручил Североатлантическому альянсу сформировать миротворческие силы для прекращения конфликта в Боснии и Герцеговине. Россия, в девятнадцатом веке обучившая и вооружившая профессиональную сербскую армию, вместе с которой русские войска воевали против Турции, Австро-Венгрии, Германии и даже Японии (сербский добровольческий корпус принимал участие в русско-японской войне 1904–1905 годов), подписала постыдные решения по «умиротворению Балкан». В соответствии с ними НАТО впервые получила право провести наземную операции за пределами зоны своей ответственности. Роль ООН свелась к одобрению этой операции.

Война в Боснии и Герцеговине унесла более 200 тысяч жизней, из них более 180 тысяч — мирные жители. Но главное — она продемонстрировала однополярность мира и возможность для США и НАТО действовать безнаказанно.

Боснийская война развязала руки американской агрессии против самой Сербии, у которой насильственным путем в 1999 году оторвали православные святыни Косово и Метохии. Чуть позже распоясавшиеся американские «миротворцы» погрузят во мглу нескончаемой войны Афганистан и Ирак, начнут угрожать Ирану.

С Россией, ее мнением на международные дела, ее возможностями силовым и политическим путем влиять на сохранение мира американцы распрощались именно в Боснии. В Вашингтоне окончательно убедились, что российская политическая элита под обещание денег и присуждения звания «лауреата Нобелевской премии мира» готова повсюду сдавать не только своих друзей, но и собственные коренные национальные интересы. Мы позволили переступить через себя и утерлись от плевка в лицо.

Добившись от сербов при нашем молчаливом согласии прекращения огня, «мировое сообщество» учредило в голландском городе Гаага Международный трибунал для бывшей Югославии (МТБЮ). Вскоре он превратился в сущее проклятие для сербских политиков и офицеров. НАТО «зачистило» руководство бывшей Югославии от патриотов, отправив их за решетку голландской тюрьмы.

Но разве не американские самолеты и крылатые ракеты бомбили Белград, рушили все стратегические мосты над Дунаем, убили две тысячи мирных жителей и еще семь тысяч сделали инвалидами? Разве не войска НАТО распылили над сербскими городами 23 тонны обедненного урана-238, заразив лучевой болезнью около полумиллиона человек? Почему именно сербы, защищавшие свой дом от поджога, были назначены главными преступниками?

Ответ прост — чтобы скрыть истинных виновников югославской трагедии — политиков Запада. Именно они заставили сербов умирать — умирать за то, что эти православные славяне хотели жить своим умом.