Четвертое — русские патриоты должны объединить в единый пропагандистский кулак разрозненные самостийные патриотические издания. Необходимо поддержать эти ростки национальной свободы, помочь им с поставкой информации и распространением тиражей. Таких патриотических газет не так уж и мало, но сегодня они бьются за выживание в неравной борьбе с либеральной прессой, государственным тоталитарным телевидением и местной воровской бюрократией. Солидарные действия русских патриотов по возрождению национальной прессы дадут нам уникальные возможности ведения агитационно-пропагандистской работы в отдаленной русской провинции, где и компьютеров-то не видели до сих пор.

Пятое — не по значимости, конечно, а по сложности реализации — русские патриоты должны учредить свой университет и мощный исследовательский центр. Для успешной работы нам крайне необходимо готовить свои политические кадры и работать с интеллигенцией. Интеллигенция вообще является не только наиболее подготовленным для политической борьбы классом, но и имеет самостоятельные возможности оказывать серьезное воздействие на общественную среду в пользу того или иного политического феномена. Организация «второго образования», национального по сути, с помощью которого провинциальная русская интеллигенция могла бы глубже познакомиться с историей русской национальной идеи, основами наших воззрений на экономику, с позицией русского патриотического движения по вопросам образования и культуры, добавила бы нам тысячи бесплатных и идейных агитаторов, притом — авторитетных в среде своих коллег.

И самое главное — это наличие идеологически подготовленного партийного аппарата. Не стоит брать на работу «высоких профессионалов», которые не понимают и не принимают идеологию русского патриотизма. Эта публика найдет массу предлогов, чтобы не работать вообще. Аппаратчиков для патриотической организации надо набирать не на «бирже труда» и не в офисах коммерческих компаний.

В патриотическом движении люди должны работать не за деньги, а за идею. Лучше взять молодого энергичного активиста, потратить на него время, обучив основам организационной или пропагандистской работы, и вы увидите, что в решающий момент он справится со своим делом лучше любого «пафосного специалиста» с крутой биографией.

Ошибочная ставка на подбор «бизнес-менеджеров» в аппарат национальной партии приведет к практической остановке ее агитационно-пропагандистской активности, а, значит, сработает в пользу наших политических врагов. Это совершенно недопустимо в условиях, когда наши возможности в деле партийного строительства и пропаганды серьезно ограничены нехваткой собственных ресурсов и кознями неприятеля.

Так что возможности противостоять «суверенной демократии», власти воров и вражеской пропаганде у нас есть. Надо только уметь ими воспользоваться.

Вечером 21 сентября 1993 года дома за праздничным столом собралась вся семья. В этот день сыну Алексею исполнялось ровно десять лет. В углу столовой, чтобы не мешать гостям, приглушенно работал телевизор. Показывали вечерние новости. По напряженному лицу диктора я уловил, что произошло нечто трагическое. Сделал погромче. За столом воцарилась мрачная тишина. «Началось», — сказал отец. Я извинился перед гостями, встал из-за стола, поцеловал сынишку и стал собираться. Татьяна вышла проводить меня на улицу. «Только на рожон не лезь», — сказала жена и вошла в подъезд.

Через десять минут я был на месте. Припарковав «жигуленок» у Московского Зоопарка — подальше от Дома Советов (чтобы в случае штурма его не раздавили, жалко ведь), я быстрым шагом дошел до Краснопресненской набережной, вошел в Белый Дом и поднялся в приемную вице-президента Российской Федерации Александра Руцкого. Там меня встретил Андрей Федоров, мой старый приятель по Комитету молодежных организаций СССР и «Форуму-90». После ухода из МИДа он работал советником вице-президента по международным делам и, конечно, был в курсе всего происходящего.

От Андрея я узнал, что Верховный Совет через час отрешит Ельцина от должности, а Руцкого провозгласит главой государства. Затем новый президент уволит всех министров и назначит свое правительство. А потом представит программу действий.

Я советовал ни в коем случае не заниматься раздачей министерских портфелей. Логика моя была проста. Ельцин крайне мнителен. Руцкому, наделенному Верховным Советом властью, нужно было переназначить всех ельцинских министров, кроме, например, только что введенного в должность директора Федеральной службы контрразведки (ФСК) никому не известного генерала Николая Галушко — его можно было поменять на популярного среди силовиков Виктора Баранникова.

Такие кадровые решения немедленно бы вызвали у Ельцина подозрение ко всему его окружению, ко всем его генералам. Да и сами ельцинские министры еще несколько раз бы подумали, кому присягать, ведь даже Конституционный суд встал на сторону парламента.

Если же Руцкой всех поувольняет и сформирует собственное правительство, не имеющее, кстати, никакой реальной власти, а словоохотливые депутаты пригрозят ельцинским генералам смертной карой за участие в «банде Ельцина», то это неминуемо толкнет их в объятия Кремля.

Собственно говоря, это и произошло. Поспешные кадровые решения Руцкого лишили Верховный Совет поддержки со стороны руководства армии и милиции. Перепуганные силовики сплотились вокруг Ельцина. В конечном счете, это и предрешило исход схватки.

То же можно сказать и о положении московского мэра Юрия Лужкова. Его заносчивость вызывала дикое раздражение в депутатском корпусе, поэтому Александр Руцкой своим «указом» решил сместить и его, назначив новым мэром главу Краснопресненского районного совета Москвы Александра Краснова. Естественно, Лужков сразу же встал на сторону Кремля.

Надо знать, что лояльность столичных властей в дни гражданского противостояния имеет решающее значение. В этом я впервые убедился в августе 1991 года, когда при активной поддержке мэра Москвы Гавриила Попова, организовавшего баррикады вокруг Дома Советов, Ельцин легко расправился с ГКЧП. В дни Черного Октября 93-го попытка сдвинуть нового мэра дорого обошлась Верховному Совету.

Лужков по природе своей — не орел. Если бы он заметил малейшие колебания в позиции Ельцина и, наоборот, решительность парламента, еще не известно, в чьем стане тогда он бы мог оказаться. Но бывший летчик Руцкой уже спикировал на своих врагов. Он не оставил Лужкову выбора. Перепуганный мэр был вытолкан вице-президентом на сторону Ельцина. Определившись с патроном, мэр энергично «взялся за дело». Здание Верховного Совета, как и в августе 1991 года, было вновь окружено баррикадами. С помощью этих заграждений и колючей проволоки Кремль и мэрия пытались изолировать защитников Конституции от внешнего мира.

С тяжелым сердцем я расстался с Андреем Федоровым и, спустившись этажом ниже, направился в кабинет Астафьева, где меня ожидали наши товарищи из Конституционнодемократической партии. Все бурно обсуждали ельцинский указ № 1400 о роспуске парламента и возможность скорого штурма Белого Дома. Настроение среди депутатов было боевое. Пахло жареным. Все ждали объявления о начале внеочередного, чрезвычайного заседания Верховного Совета и гадали, как отреагируют народные депутаты на очередную попытку антиконституционного переворота.

Оперативно собравшиеся в коридоре напротив приемной Астафьева активисты «Союза возрождения России» и КРО подготовили заявление о создании Штаба общественных сил по преодолению кризиса. Подписание происходило тут же в коридоре. Выстроилась целая очередь «общественников». Наверное, так же выглядел Смольный перед штурмом Зимнего.

Пока патриоты писали воззвания и прокламации, левые радикалы проникли в радиорубку Верховного Совета. Вмонтированные в стену громкоговорители внутренней связи передавали радиоистерику Виктора Анпилова. «Эти придурки загубят все дело», — мрачно выдавил Андрей Савельев. Я кивнул.