Сердца наши изнывали от счастья, молчание сковало уста.

Движимые желанием, мы соединились. Любовь явила себя в мельчайших частностях и во всей полноте. Каждый отдавал себя другому не таясь. Мы словно стали совершенно иными, коснувшись глубин, изведав упоительную боль и блаженную свободу. Любовь уравняла нас…

Мы лежали неподвижно. Глэдис тихо всхлипывала, дрожа. Руки ее расслабленно обнимали меня, и я чувствовал их тяжесть. Трепет еще раз пробежал по ее телу, и она уснула. Я был темной рекой, струящейся в ночи. Образы поместья на реке Лей мелькали в темноте, яркие, влекущие. Я лежал прижавшись к Глэдис и легко поглаживая ее, пока она не проснулась… Завтра нас ждали дела: хлопоты с одеждой, вещами, лошадьми, но сейчас ничто не имело значения. Я тонул, погружаясь все глубже, ощущая покорную, теплую близость Глэдис, любя ее… Наконец сон поглотил нас и время прервало свое течение.

Комната полнилась свежим, прозрачным воздухом; солнце медленно поднималось над горизонтом. Мы проснулись одновременно, ничуть не удивясь, что лежим рядом, но что-то новое появилось в каждом. Еще полусонные, мы повернулись друг к другу и обнялись…

Потом я встал развести огонь — в комнате было прохладно. Глэдис надела свои красные туфли и красный с синим халат и подошла к окну. Волосы ее свободно рассыпались по плечам.

— Я вижу горы! — воскликнула она. — Какой чудесный день, Джон!

Наконец огонь побежал по поленьям, и, отойдя от очага, я подошел к Глэдис и нежно обнял ее. Она откинула голову мне на грудь. Насытившись, желание уже не тревожило меня, но делало особенно драгоценной близость той, что придавала мне силы и дарила покоем, примиряя раздор между духом и плотью. Гармония была столь же ощутимой и осязаемой, как само наслаждение.

В ясном свете утра горы казались совсем близкими. Они высились словно темно-синий крепостной вал, и розоватый отсвет лежал на изломах вершин. Ровная гладь болот уходила вдаль, начинаясь за лугом под окном, за ивы, к самым подножиям гор, тонущим в зеленой и голубой, как лаванда, дымке…

Глэдис повернулась и поцеловала меня.

— Я уже люблю все это! — воскликнула она… Потом, нахмурясь, приложила ладони к моему лицу. — Только бы мне удалось сделать тебя счастливым!

— Просто будь такой, какая ты есть, — сказал я. — Тогда счастье придет само.

— Ах, мне хочется большего, хочется быть лучше!

— Будь верна себе.

Глэдис изучающе поглядела на меня, потом спросила:

— О чем ты думаешь?

— Собирался подумать о сегодняшнем дне, но особой спешки нет.

— Ты хочешь сказать — поедем ли мы сегодня в поместье?

— Да… но, я смотрю, у тебя совсем замерзли руки. Ляг полежи, пока комната не нагреется.

Глэдис послушно легла.

— А который час? — спросила она. — Я забыла завести часы.

— Не знаю.

— Дай мне твои, я поставлю по ним.

— Мои в поместье. Я их не ношу.

— Но у тебя столько дел. Как же ты узнаешь?..

— Просто чувствую… Скажем, я знаю, что у нас еще уйма времени до завтрака.

— А когда завтрак?

— Вряд ли я смогу назвать точный час.

Глэдис покачала головой:

— Многому же мне предстоит научиться, мой островитянин! Ах, Джон, я так люблю тебя…

Я подошел к ней, нагнулся и поцеловал. Но вскоре глаза ее опять приняли озабоченное выражение.

— Что же мне надеть? — спросила она. — Я так боюсь выбрать не то платье. Все они так не похожи на то, что носят здесь. Что подумают про меня люди, которых мы встретим по дороге?

— Никто не обратит внимания и не будет указывать на тебя пальцем. Я знаю — мне самому приходилось носить европейский костюм.

Глэдис задумалась:

— А в усадьбе найдется для меня островитянское платье? Я немного умею шить и могла бы придумать что-нибудь сама, но мне нужна помощь.

— Посоветуйся с Неккой.

— Тебе ведь хочется поехать сегодня, правда?

Я ответил не сразу: Глэдис уже несколько раз задавала этот вопрос и, возможно, надеялась, что я отвечу «нет». Однако я уже знал, что, если отвечу так, как хочет она, вопрос рикошетом вернется ко мне.

— Да, — сказал я и, крепко обняв ее, поцеловал и заглянул в глаза. — Я хочу поехать сегодня. Я хочу оказаться наконец в нашем собственном доме, хочу, чтобы ты увидела его, хочу любить тебя там и чтобы наша жизнь вместе началась.

— Тогда поедем, — ответила она, опуская ресницы. — С платьем — обойдется… По-твоему, наша совместная жизнь еще не началась?

— Не совсем.

— А мне кажется, да. Я вся — твоя, хотя… — Она запнулась.

— Что «хотя», Глэдис? — сказал я, желая помочь ей.

— Я все думаю: взаправду ли мы муж и жена? Ты сказал — да. А лорд Дорн этого не говорил.

— Тебе чего-то не хватает?

— Немного, хотя Дорн сказал, что здесь так принято.

— Верно. Надо только, чтобы люди объявили о своей любви и о том, что хотят жить вместе. Мы сделали это.

— Да, — сказала Глэдис. — Впрочем, не важно. Я счастлива. Теперь ты — мой… Но тебе, похоже, не хватает усадьбы.

Она поймала мой взгляд.

— Ее не хватает нам обоим. И тебе — первой, — ответил я.

— Кажется, теперь я поняла.

— Никогда не думай, что ты для меня на втором месте! — воскликнул я. — Просто для меня все это — одно целое.

— Не будь таким уж островитянином, — мягко попросила Глэдис, — или я перестану понимать, где нахожусь. Я люблю тебя. Я приехала к тебе и отдала тебе все, что у меня только есть. — Дрожа, она обвила мою шею руками и, не давая мне заговорить, продолжала: — Мы поедем в усадьбу сегодня же.

— Не забывай, что она принадлежит тебе в такой же степени, что и мне, — сказал я. — Ах, Глэдис, я так люблю тебя, что хочу, чтобы наш дом был таким же совершенным, как ты.

— Как хорошо, — шепнула она, — ах, как хорошо, Джон.

— А ты не устанешь так долго ехать верхом?

— Нет, я прекрасно выспалась. — Она тихо рассмеялась: — Теперь я готова ко всему на свете.

— Как насчет платья?

— Не важно.

— Мы посоветуемся с Неккой.

— Да, конечно. Я готова делать все, что ты скажешь.

Я внимательно поглядел на нее, пытаясь понять, не слишком ли это для нее большая уступка.

— Пока, — сказал я, — давай все решать так: я буду что-то предлагать. Ты же помни, что от любого моего предложения можно отказаться или поступить как-то иначе. Если же тебе не захочется того, что предлагаю я, — скажи об этом прямо. Обещай мне.

Теперь уже Глэдис внимательно посмотрела на меня, потом кивнула:

— Что ж, это меня устраивает… Мама говорила, что в браке люди долго приспосабливаются друг к другу. Пусть это будет первый шаг.

— Мы любим друг друга, — сказал я, — и поэтому каждый хочет уступить. Надо быть осторожным, чтобы не попасть в тупик разминувшихся желаний, это может оказаться хуже, чем размолвка.

И я объяснил Глэдис, что все это значит, так же как в свое время объяснили мне.

— Первый урок — как быть островитянкой! — сказала под конец Глэдис. — Но мне все равно приятно исполнять твои желания.

— А мне — быть с тобой.

— Я тоже научусь стоять на своем, не бойся! Но сейчас…

— Сейчас я хочу, чтобы ты была моей.

Глэдис поцеловала меня.

На этот — четвертый — раз Глэдис остановила свой выбор на прогулочном костюме из коричневого твида, блузке с длинным рукавом и жакете. За исключением длины юбки и прилегающей талии, наряд ее не так уж отличался от привычного, островитянского. Было уже поздно, и поэтому позавтракали мы в одиночестве, а выйдя, увидели Некку с малышом: они сидели на солнышке, на ковре, у восточной стены дома. Мы поделились с нею своими сомнениями относительно платья для Глэдис, и Некка посоветовала провести пару дней в Доринге, где мы сможем приобрести все необходимое. Итак, мы решили отбыть с Острова в полдень.

Я оставил женщин обсуждать детали (обе говорили медленно, однако явно хорошо понимали друг друга), а сам пошел распорядиться насчет нашего отъезда, попросив отправить вещи Глэдис на одной из лодок. День выдался ясный, теплый, дул легкий северо-западный ветер, и мне не терпелось как можно скорее тронуться в путь — домой.