Настал полдень. Глэдис провела все утро с Неккой и наконец спустилась в уже пятом по счету наряде. Она была оживлена, мила, хотя, казалось, сошла прямо с картинки, изображающей «идеальный женский костюм для верховой езды». На ней были габардиновые бриджи, высокие кожаные сапоги с прямым голенищем, длинная коричневая куртка с широкими полами, белая блузка с высоким пикейным воротничком и коричневая фетровая шляпа. Вид у нее был щегольской, залихватский, и каждый по крайней мере дважды взглянул в ее сторону.
Для Глэдис подобрали лошадь той же породы, что и Фэк, я же собирался ехать на той, которую нанял на ферме в бухте Фаннар. Одежду, которая могла понадобиться Глэдис в пути, сложили в притороченную к седлу суму, остальные ее вещи должна была доставить лодка, ожидавшая попутного ветра.
Все семейство столпилось в дверях, чтобы проститься с нами. В ожидании, пока нам приготовят в дорогу еду, Глэдис беседовала с Дорном, то и дело заглядывая снизу вверх ему в глаза, вся в нетерпении, погруженная в какие-то свои счастливые мысли, и, когда она улыбалась, на разрумянившихся щеках появлялись глубокие ямочки. Я был рад симпатии, которая, по всей видимости, уже возникла между ними.
Некка между тем внимательно оглядывала костюм Глэдис. Я подошел к ней — поблагодарить за помощь. Вид у Некки был слегка озабоченный.
— Похоже, Гладиса побаивается ехать в усадьбу, — сказала она наконец. — Мы проговорили с ней все утро.
— Чего же она боится? — спросил я, чувствуя неприятный холодок.
— Мне трудно ее понять, хотя, конечно, я хорошо представляю, как вы там будете жить. И все же временами мне хотелось протестовать: для меня эта жизнь — привычная, а Гладиса привыкла к совершенно другой.
— Я знаю.
— Не хочу вас попусту тревожить, — искренне продолжала Некка, — но раньше в ее жизни каждый день случалось так много всего. В поместье тоже можно найти много разного, но нужно умение… Мысли у нее в голове так и скачут… Я думала о вас и о ней. Боюсь, ей придется нелегко, прежде чем она свыкнется с простой, тихой жизнью… Она много разъезжала и, как все вы, иностранцы, каждый день сталкивалась с переменами, каждый день увлекалась чем-то новым.
— Возможно, в мыслях у нее сейчас и вправду беспорядок, ведь кругом все так непривычно. Ей пришлось о стольком передумать за последнее время, и она устала… Вы что-то хотите предложить, Некка?
— Я постаралась бы сделать ее жизнь веселее и разнообразнее.
— Спасибо за совет.
— Каждый должен привыкать сам. Вам это удалось… Она тоже сможет, я уверена. Вы оба будете счастливы, не сомневаюсь.
Некка улыбнулась, хотя в улыбке ее уверенности было меньше, чем в тоне, каким она произнесла свои слова.
Дорн помог Глэдис сесть в седло. Я тоже сел на свою лошадь и сказал, что мы готовы. Прозвучали слова прощания. Я тронулся, Глэдис — следом.
Оглянувшись, я увидел, что она через плечо смотрит на постепенно уменьшающиеся фигуры на крыльце, грациозно и непринужденно держась в седле.
Направив лошадей вдоль обочины, я подождал, пока Глэдис не поравнялась со мной. И вот она уже была рядом.
— Наконец мы в пути, — улыбнулась она.
— Я рад!
— Я тоже! Они все такие замечательные, и мне хотелось бы пожить у них подольше и узнать получше, но еще больше мне хочется быть с тобой, вдвоем… Ах, Джон!
Она в отчаянии взмахнула рукой, давая понять, что словами всего не выскажешь.
Лошади были свежие и норовистые. Мы отпустили поводья и понеслись во весь опор. Глэдис держалась намного лучше, чем я, когда только оказался в Островитянии. Слова Некки быстро позабылись.
У Рыбачьей пристани уже ждал паром. Мы поднялись на борт, причем Глэдис не стала спешиваться. Я привязал обеих лошадей и с силой потянул за канат.
Глэдис рассмеялась:
— Как забавно! Никогда еще не видела тебя таким свирепым.
Я подумал: всегда ли мне удастся сдерживать в себе эту свирепость?..
Паром неторопливо продвигался к противоположному берегу, мокрый канат бурлил и пенил воду. Глэдис наклонялась, поглаживая морду лошади, успокаивая ее, и смотрела по сторонам — на ровную гладь болот, на теснящиеся домики Эрна, оглядывалась в сторону Острова, то и дело поглядывала на меня, сосредоточенно тянущего канат. Ее явно переполняли мысли и впечатления, которые я хотел бы узнать и разделить с нею, в то же время боясь выказывать слишком большой интерес к ее чувствам. Пожалуй, лучше было относиться к нашей поездке как к чему-то обыденному, и я был готов в любую минуту поддержать разговор, ни в коем случае не навязывая Глэдис свое отношение к происходящему. О том, что мы оба сейчас переживали, лучше было поговорить после.
Паром ткнулся в причал. Я завязал канат узлом прочно, однако так, что, дернув хорошенько с другого берега, его можно было освободить.
Потом я взглянул вверх: на фоне голубого небесного купола Глэдис с озорной улыбкой смотрела на меня; когда наши взгляды встретились, улыбка ее стала дружелюбной и ласковой.
Всего через несколько сот ярдов мы добрались до другого парома, и вот уже оказались на бескрайней плоскости болот; огромный ясный небосвод раскинулся над нами, и лишь небольшие возвышения местами нарушали ровную линию горизонта. Я был счастлив глядеть на все это глазами Глэдис, это как бы двойное зрение обострило мои чувства, и тем полнее и богаче казалось ожидавшее нас будущее.
Добравшись до последнего парома, уже у самого Эрна, мы подали знак паромщику. Поджидая его, мы привязали лошадей и сели на причале; легкий ветерок рябил воду, солнце пригревало нам спину.
Глэдис глядела на город: пристань, корабельные мачты, высокие стены и черепичные крыши домов.
— Это Эрн, верно? — спросила она.
— Да, Глэдис.
— Я просмотрела много карт. А Доринг — там? — Она махнула рукой в сторону севера.
— Его отсюда видно. — И я указал ей на едва различимый вдали Доринг.
Глэдис придвинулась поближе и взглянула в том направлении, куда я указывал: отделенный от нас милями и милями темно-зеленых пустошей, город напоминал лежащего геральдического зверя с поднятой головой.
Паром приближался мощными, ритмичными толчками, везя тех, кто собирался на болота, тогда как мы возвращались с них. Один из путешественников подошел к нам и назвал себя:
— Март!
— Ланг! — ответил я и обернулся к Глэдис, добавив по-английски: «Назови свое имя». Она было заколебалась, но, когда незнакомец повернулся к ней, решительно отвечала:
— Гладиса!
— Мы слышали, что вы едете к Лангу, — ласково сказал мужчина. — Марта с Острова — моя двоюродная сестра. Мы рады вам, Гладиса.
При виде ее костюма в глазах Марта вспыхнуло любопытство, впрочем, это длилось мгновение — любая симпатичная, хорошо одетая женщина удостоилась бы того же.
— Я приехала вчера, — ответила Глэдис. — Я знаю Марту… Теперь мы едем в наше поместье.
— Там у вас будет меньше хлопот, чем на болотах, — сказал Март. — Дожди в тех местах идут чаще, да и ветров поменьше… Приезжайте как-нибудь в гости. Теперь наш дом не только для Ланга, но и для вас.
— С удовольствием, — сказала Глэдис, бросив на меня быстрый взгляд.
— Наш дом на реке Лей — ваш дом, — ответил я.
Паромщик уже ждал нас, и, попрощавшись с Мартом, мы завели лошадей на борт, привязали, а сами прошли в переднюю часть.
— Март замечательный, — сказала Глэдис. — Здесь все люди такие?
— Все такие же вежливые.
— А как я себя вела?
— Превосходно!
— Вот только я не знала, как назваться. Ведь я не мисс Хантер. А миссис Ланг — ему было бы непонятно. Глэдис — ты сам говорил — для них звучит непривычно.
— Они будут называть тебя Гладиса.
— Почему бы мне не взять такое островитянское имя?
— Тебе нравится?
— Мне никогда не нравилось мое имя, но, пожалуй, сойдет.
— Можешь назвать себя Хантера.
— Нет, лучше Гладиса… Странно, когда незнакомый человек называет тебя по имени… Почему они не зовут тебя «Джон»?
— Я с самого начала был Лангом. Это звучит почти по-островитянски.