Народ. Света!
Волнение в зале, после первых же слов Дантона о свидетелях нараставшее в своей грозной силе, разражается ураганом криков и одобрительных возгласов, покрывающим все.
Председатель. Тише!
Весь народ (в яростном ритме). Свидетелей! Свидетелей!
Давид и его друзья протестуют, но их заставляют умолкнуть. Судьи растеряны.
Фукье-Тенвиль. Пора прекратить эти безобразные препирательства. Я сейчас пошлю запрос в Конвент...
Голоса. Ага!
Фукье-Тенвиль. ...относительно вашего ходатайства. Как он решит, так мы и поступим.
Народ рукоплещет. Фукье и Эрман совещаются, составляют бумагу, вполголоса перечитывают написанное.
Камилл (в восторге). Мы выиграли!
Дантон. Мы уличим этих мерзавцев. Вы увидите, как они плюхнутся носом в собственное дерьмо.
В зале смешок. Люди переговариваются, спорят.
Если французский народ таков, каким он должен быть, то мне же еще придется просить помиловать их.
Филиппо. Помиловать тех, кто хочет нашей гибели?
Камилл (весело). Ничего! Сен-Жюста мы назначим школьным учителем в Блеранкур, а Робеспьера — церковным старостой в Сент-Омер.
Эро (пожимая плечами). Они неисправимы. Они и по дороге на эшафот все еще будут надеяться.
Дантон. Дурачье! Обвинять Дантона и Демулена в борьбе против Республики! Кто же у нас теперь патриот, Баррер, что ли? А Дантон — аристократ?
Смех в той группе, к которой обратился Дантон; смеются и присяжные.
Франция еще долго будет расплачиваться за эти враки. (Одному из присяжных.) Ты веришь, что мы заговорщики? Видите, он смеется, он не верит. Занесите в протокол, что он засмеялся.
Фукье (отрываясь от своей работы). Прошу прекратить частные разговоры. Это воспрещено законом.
Дантон. Поди-ка поучи своего отца, как надо рожать детей!
Во время разговора Дантона с его друзьями в зале смеются и весело переговариваются.
Ведь я же и учредил этот трибунал, так что я кое-что в этом деле смыслю.
Камилл. Я снова радуюсь дневному свету. Был момент, когда он казался мне тусклым, безжизненным, как в склепе.
Дантон. Оживился не свет, а ты сам. А то было совсем раскис.
Камилл. Я стыжусь своей слабости. У меня плоть немощна.
Дантон. Хитрец! Тебе просто хотелось понравиться женщинам. Ты своего добился. Смотри, вон та девчонка делает тебе глазки.
Эро (мягко). Бедные друзья мои! Мне жаль вас.
Дантон. Почему, красавчик?
Эро. Вы делите шкуру неубитого медведя, а ваша собственная уже запродана.
Дантон. Моя шкура? Да, я знаю, на нее немало охотников. На нее целится Сен-Жюст. Что ж, пусть попробует! Если ему удастся, пусть сделает себе из нее коврик перед кроватью.
Эро. К чему вся эта суматоха? (Пожимает плечами и умолкает.)
Фукье, написав бумагу, отсылает ее с одним из караульных.
Председатель. Пока придет ответ Конвента, будем продолжать допрос.
Жандармы заставляют подсудимых сесть на свои места.
Народ. Тише, тише!
Председатель (обращаясь к Филиппо). Ваше имя, фамилия, звание?
Филиппо. Пьер-Николá Филиппо, бывший судья Манского суда, представитель народа в Конвенте.
Председатель. Сколько вам лет?
Филиппо. Тридцать пять.
Председатель. Когда вас послали в Вандею, вы пытались парализовать национальную оборону; злобными памфлетами вы стремились подорвать доверие к Комитету общественного спасения; вы участвовали в заговоре Дантона и Фабра, возникшем с целью восстановить королевскую власть.
Филиппо. Я обрушил гнев народа на разбой некоторых генералов. Это был мой долг, я его исполнил.
Председатель. В той беспощадной борьбе, где на карту поставлена Франция, ваш долг состоял в том, чтобы привести в действие все силы Нации, вы же их подрывали.
Филиппо Ронсен и Росиньоль — это позор для человечества.
Давид. Он сам вандеец!
Фукье-Тенвиль. Ты являлся представителем не всего человечества, а своей отчизны.
Филиппо Моя отчизна — человечество.
Несколько одобрительных возгласов. Большинство возмущено.
Председатель. А те, кто возбуждает в вас сочувствие, — роялисты, которых подавил Росиньоль, — сами-то они уважали человечество?
Филиппо. Преступление ничем нельзя оправдать.
Фукье-Тенвиль. Победой.
Давид. Браво, Фукье!
Голоса. Верно, верно, браво!
Филиппо. Обвинитель! Я обвиняю тебя.
Камилл. Я прошу народ обратить внимание на позорные слова обвинителя.
Фукье-Тенвиль (пожимая плечами). Пусть народ судит!
Народ разделился; некоторые аплодируют Фукье; в зале идут громкие разговоры.
Дантон (тихо Демулену). Молчи, дуралей! Ты бросаешь камни в мой огород.
Камилл (с удивлением). Как так?
Дантон. Довольно я их сам себе накидал!
Председатель (Вестерману). Подсудимый, встаньте.
Несколько голосов (с любопытством). Вестерман!.. Вестерман!..
Вестерман. Это мне? Фу, черт! Вперед!
Председатель. Ваше имя?
Вестерман. Сам знаешь.
Председатель. Ваше имя!
Вестерман (пожимая плечами). Полно дурака валять!.. Спроси у народа.
Председатель. Вы Франсуа-Жозеф Вестерман, уроженец Эльзаса, бригадный генерал. Вам сорок три года. По всем данным вы были мечом в руках заговорщиков. Дантон вызвал вас в Париж, с тем чтобы вы взяли на себя командование войсками контрреволюции. В бытность вашу в армии вы совершали чудовищные злодеяния. Вы — виновник поражения при Шатийоне. Действуя заодно с Филиппо, вы старались истреблять патриотов, тогда как вы были обязаны защищать их. Ваше прошлое тоже отвратительно. Вы три раза привлекались к ответственности за воровство.
Вестерман. Врешь, скотина!
Председатель. Я отправлю вас обратно в тюрьму за оскорбление суда, и судить вас будут заочно.
Вестерман. В пятнадцать лет я уже был солдатом. Десятого августа я командовал народом при взятии Тюильри. Я участвовал в сражении при Жемапе. Дюмурье бросил меня в Голландии, когда я был окружен врагами, — я прорвался со своим легионом к Антверпену. Затем я был послан в Вандею. Там я задал жару разбойникам де Шаретту и де Катлино. Земля Савнэ, Ансени, Манса утучнена их зловонными трупами. Разные сукины дети говорят, что я был жесток? Это они еще мягко выражаются: с трусами я был свиреп. Вы хотите улик против меня? Извольте: в Понторсоне я приказал кавалерии изрубить тех моих солдат, что обратились в бегство. В Шатийоне я ударом сабли рассек лицо офицеру-трусу. Я заживо сжег бы мою бригаду, если б это было нужно для победы... Ты говоришь, я грабил? А тебе-то что? Дураки вы все. Я действовал, как солдат, — ведь я же не купец. Мой долг — защищать родную землю любыми средствами, и я исполнял его в течение тридцати лет, не жалея ни пота, ни крови. Я семь раз был ранен, причем из этих семи ран только одна в спину. Вот вам мой обвинительный акт.
Смех в зале, крики: «Браво!»
Председатель. Вы несколько раз при свидетелях оскорбляли Конвент. Вы грозились обрушить дворцовый потолок на головы представителей народа.
Вестерман. Это правда. Я ненавижу это сборище болтливых злопыхателей, — своей завистливой глупостью они только мешают всякому делу. Я говорил, что Конвент нуждается в хорошей метле и что я собственными руками вымету оттуда навоз.
