Кто знает, как бы повернулась судьба этого честного, преданного делу человека, если бы его не взял под защиту И. С. Исаков. Он пошел на прием к И. В. Сталину. Выяснив, что тот введен в заблуждение неточной информацией, аргументированно разъяснил Верховному Главнокомандующему суть дела, подчеркнув при этом, что все действия вице-адмирала были согласованы с ним, Исаковым, лично, что он верит Фролову как себе самому. Если поведением Фролова недовольны, то ответственность несет в первую очередь Исаков, так как Фролов выполнял важное государственное задание в соответствии с его планом и по его приказу. После этого и состоялось назначение Александра Сергеевича на Тихий океан, где он, кстати сказать, в дальнейшем, когда начались боевые действия против Японии, проявил себя с самой лучшей стороны.

Говорю об этом только для того, чтобы добавить еще одну черточку к портрету Ивана Степановича Исакова. В послевоенные годы мне доводилось слышать такие рассуждения: да, Н. Г. Кузнецов не боялся высказывать свое мнение в любых инстанциях, а вот И. С. Исаков, дескать, был в общении с высшим руководством менее смел. Данный пример, думаю, убедительно говорит о несправедливости подобных утверждений. Н. Г. Кузнецов и И. С. Исаков были, конечно, совершенно разными по своим характерам людьми. Но в одном они были схожи — и тот и другой умел брать ответственность на себя, умел, если требуется, постоять за подчиненного. Если вспомнить, сколь сложным и противоречивым было то время, сколь легко подчас решались человеческие судьбы, то будет понятно, какое значение имели эти качества наших военно-морских руководителей для всех флотских дел, и в том числе для атмосферы, царившей в Главморштабе, в центральных управлениях. Мы все работали в обстановке деловой стабильности, уверенности. И взаимоотношения в нашем столь большом и сложном коллективе, каким являлся коллектив Главморштаба, строились на доверии, были честными, товарищескими.

Не хочу, впрочем, идеализировать их. Не обходилось, конечно, порой и без каких-то проблем, трудностей, шероховатостей. У меня лично, к примеру, не сложились взаимоотношения с назначенным в июне начальником Главного морского штаба адмиралом В. А. Алафузовым. Владимир Антонович был известным моряком, соратником Н. Г. Кузнецова по Испании. Нельзя было без уважения относиться к его огромному опыту, накопленному на различных командных должностях, к его широкому кругозору, который он реализовал в ряде интересных трудов по военно-морскому искусству. Но в то же время удивляло, что адмирал В. А. Алафузов почему-то иногда недооценивал подводные силы. Не жаловал он их, не любил, когда говорилось о специфике подводного плавания.

Впрочем, некоторый недостаток внимания к вопросам подводного плавания со стороны начальника штаба с лихвой компенсировался повышенным вниманием к ним самого наркома ВМФ. Н. Г. Кузнецов постоянно интересовался работой нашего управления, обстановкой в бригадах подплава. Вот с кем было легко и просто решать все, даже самые специфичные проблемы подводников.

Однажды в непринужденной беседе Николай Герасимович между прочим признался мне:

— А вы знаете, ведь подводные лодки — это старая моя любовь. Когда-то я мечтал послужить на них. И до сих пор жалею, что та мечта не сбылась.

Дело, впрочем, конечно же было не только в личных симпатиях наркома ВМФ к подводникам. Просто он ясно понимал ту роль, которую играли подводные силы в боевых действиях, развернувшихся на морских театрах, а может — кто знает? — он уже заглядывал дальше, в завтрашний день нашего флота, задумывался о дальнейших перспективах развития его. Так или иначе, а внимание и забота со стороны наркома ощущались постоянно. И одним из проявлений этого стало проведение в августе 1944 года совещания руководителей органов подводного плавания всех флотов.

Вообще-то, крупные совещания, тем более с приездом представителей флотов в Москву, в военное время в Главморштабе практиковались нечасто. Но в данном случае было сделано исключение. Сам Н. Г. Кузнецов дал указание провести такое совещание. Кроме наркома ВМФ в нем приняли участие его заместители — И. С. Исаков и Л. М. Галлер, заместитель по тылу генерал-полковник С. И. Воробьев. Присутствовали начальники многих центральных управлений.

Доклад было поручено сделать мне. Затем выступили В. П. Карпунин, П. И. Болтунов, А. М. Стеценко, Н. С. Ивановский, другие участники совещания. Они поставили множество конкретных практических проблем. Тут же оперативно по многим из них принимались деловые решения, давались четкие указания. В целом совещание прошло поучительно, по-деловому и, на мой взгляд, помогло привлечь внимание всех флотских управлений и служб к задачам и нуждам подводников. Ну а нам оно помогло взыскательно проанализировать боевой опыт, более детально поразмышлять над проблемами боевой деятельности подводных лодок.

Сразу же после совещания мы встретились с руководителями органов подводного плавания флотов, обсудили с ними конкретные меры, связанные с решением задач, поставленных командованием. Обстоятельный разговор зашел о том, что сделано подводниками за последние месяцы — в июне, июле и августе. Для меня лично этот разговор был важен помимо прочего и потому, что, пока я находился в командировке на Балтике, несколько оторвался от того, что происходило на Черном море и на Севере. А произошло там немало интересного.

На Черноморском флоте в связи с ростом численности подводных сил в июне были образованы вместо одной две бригады. 1-ю бригаду возглавил капитан 1 ранга Серафим Евгеньевич Чурсин, прибывший с Тихого океана, где он занимал такую же должность. Командиром 2-й бригады подводных лодок стал капитан 1 ранга Михаил Георгиевич Соловьев.

Вскоре после Крымской операции подводники приступили к блокаде румынских портов. На юге уже близилась развязка. Началась грандиозная Ясско-Кишиневская наступательная операция. Мощные сокрушительные удары наносили наши войска по гитлеровским полчищам на сухопутье. А подводники старались вносить свою лепту в освобождение Румынии и Болгарии все тем же способом — ведя борьбу на вражеских коммуникациях.

Успешнее других, как сообщил Болтунов, действовали в этот период две «щуки» — «Щ-209» капитан-лейтенанта Н.В. Суходольского и «Щ-215» капитана 3 ранга А. И. Стрижака. Первая в июльском походе метким торпедным залпом потопила два вражеских судна, А вторая отличилась в августе. Сначала артиллерийским огнем пустила на дно два небольших судна, а несколько позже торпедировала вражеский транспорт.

Было о чем доложить и Карпунину. В июне — августе североморские подводники совершили много успешных атак по врагу. Новые победы записали на свой боевой счет Г. И. Щедрин, Н. И. Балин и другие. Настоящую сенсацию произвел командир «C-104» капитан 3 ранга Василий Андриановнч Тураев. Ему впервые удалось потопить одним четырехторпедным залпом сразу три цели — транспорт и два корабля охранения. Естественно, эта выдающаяся атака вызвала у всех наибольший интерес. И Карпунин в удовольствием сообщил подробности ее.

— Состоялась атака 20 июня, — рассказывал он — Тураев получил радиограмму о конвое, идущем на запад в полночь, заблаговременно вышел на перехват к мысу Скальнес и ждал его тут на перископной глубине Долго ничего не видал. А потом обнаружил дымы и множество мачт; два больших транспорта, а с ними около десятка кораблей охранения. Фашисты неудачно построили ордер, конвой шел очень кучно, и Тураев сразу же решил атаковать несколько целей. Рассчитывал добиться дуплета, а в ходе маневрирования донял, что добиться можно и большего. Внес необходимые поправки в расчеты. Четыре торпеды были выпущены с восьмисекундным интервалом. Тураев наблюдал за результатами атаки в перископ. Первая торпеда угодила в ближайший сторожевик, через несколько секунд другая взорвалась под транспортом, шедшим подальше. Ну и еще одна попала в тральщик. И транспорт, и оба корабля затонули.

— Знай балтийцев! — улыбаясь, заметил на это Стеценко и пояснил:

— Тураев-то начинал войну на Балтике командиром «С-12». У нас он отличился тем, что под его руководством «эска» совершила самый длительный поход — целых шестьдесят суток провела она в море.