Встав на ноги и перешагнув через бессовестно дрыхнущего гнома, я направился к Триму. Через пару минут на дне сумки были обнаружены нормальные брюки. Ещя несколько минут, и старые штаны были засунуты в поклажу, а я, переодевшись, вернулся к костру.
Дым уже практически рассеялся, и вскоре гном зашевелился, лихорадочно начал оглядываться по сторонам, а потом и вовсе вскочил на ноги:
— Диран? Чего случилось?
— Где? — почти искренне удивился я.
— Здеся! Почему я заснул? — пристал гном.
— А я знаю? — пожал плечами я. — И разговаривай потише — остальных разбудишь!
Торм послушно умерил громкость:.
— Так че, Диран? Че случилось–то?
— Да говорю же, не знаю! Ты шел–шел, а потом упал и заснул… Я только тебя расталкивать собрался, а ты уже и сам глаза открыл, — объяснил я ему. И где я соврал, спрашивается?
— Да? — Гном хмыкнул: — А времени скока прошло?
Я покосился на темное небо:
— Минуты две–три…
Ага, двадцать — тридцать… Кто больше?
— Ну… Тады ладно…
Я зевнул и сладко потянулся. У–у–у… как спать хочется–а…
А гном вдруг подозрительно уставился на меня:
— Диран, а че это на тебе коричневые брюки? Черные ж были!
М–маргул его за ухо! Я и забыл, что гномы в темноте видят как кошки, им в подземельях иначе нельзя…
— Да тебе просто показалось! — выдавил я вымученную улыбку, лихорадочно творя перекрашивающее заклинание. Брюки стали насыщенного черного цвета.
— Ну–ну, — буркнул Торм и вернулся к обходу лагеря.
А я растянулся на своем плаще, собираясь вздремнуть… Да вот только сон никак не шел — в голове кружились обрывки воспоминаний Шамита. Нет, я не спорю, у рыжего было тяжелое детство, но это личные проблемы оборотня! Вот только… Есть одно ма–а–а–ленькое «но»…
Нефрэйные веревки. Да, нефрэй растет только в Светлых землях. Да, его трудно достать даже аборигенам тех мест. Но мы–то, на всякий случай, закупаем эту траву у эльфов. Преступники ведь и среди многоликих бывают. Да и среди старшей знати встречаются.
И вот тут–то это самое «но» и появляется. Из–за того, что использование нефрэя способно причинить вред полноправным подданным Темной империи, торговый оборот этой травы очень и очень затруднен. Если уж говорить точнее, свободно купить ее невозможно.
А вот каждый наместник раз в год получает определенное количество нефрэя и должен отчитаться перед императором за любой потраченный лот.[4]
Получается… Барон Кенсард, отправляясь к дому оборотней, знал, чем все закончится, и даже заранее подготовился к этому.
Интересная картинка вырисовывается. Очень даже интересная…
Так ничего толком и не придумав, я разогнал мысли по разным уголкам и задремал, краем уха прислушивался к тому, как гном шастает взад–вперед по полянке, что–то бормоча о пропавшем получасе. Мол, Диран, такой–сякой и вообще нехороший, сказал, что минуты две всего прошло, а звезды так стоят, словно все двадцать пролетели!
Ой, какой я плохо–о–о–ой…
Тихое ворчание гнома усыпляло не хуже колыбельной. Я сладко зевнул… Все! Баиньки, баиньки и еще раз баиньки…
Ага, щаз. Аж три раза с перехлестом! Не тут–то было!
Стоило мне начать проваливаться в глубокий сон, как меня кто–то сильно потряс за плечо. Я расклеил слипающиеся глаза… На меня из непроглядной темноты уставились два горящих зеленью глаза! Упырь, не иначе. Причем бешеный и безумно голодный!
— Д–даарн мер–рхеаст… — заикаясь, начал я противоупыриный экзорцизм, готовясь еще и поднять по тревоге всех остальных и наорать на Трима, что пускает тут ка мне всякую пакость.
Чья–то тонкая рука зажала мне рот.
— Тихо ты! — шикнул едва слышный голос Аматы. — Расколдовался тут!
Т–той эре! Я тут чуть не помер, а она! Клиричка маргулова! Чего ей не спится?
Я взвился на ноги, отбрасывая ее руку.
— С дуба рухнула?! — страшным (надеюсь) шепотом прорычал я. — Ночь на дворе!
Зеленые огоньки жалобно замигали:
— Диран, пожалуйста, тише! Очень прошу!
Я, медленно остывая, опустился на землю. Теперь ее глаза, светящиеся ровным бирюзовым светом, оказались на одном уровне с моими.
— Чего тебе? — уже миролюбивей поинтересовался я. — Почему не спишь?
В темноте (от костра остались только прогоревшие угольки… Повесить бы этого гнома, стоящего на страже, на ближайшем дереве!) раздалось едва слышное хлюпанье носом:
— Сейчас моя стража…
Все равно повесить. Только не гнома, а клиричку.
— Ну и?..
Амата еще раз всхлипнула:
— Ди… Диран, я тут… Ну в общем… В пещере действительно нет троллей?
Я начал всерьез задумываться об убийстве одной конкретной светлой клирички, еле разлепляя руками глаза.
Проглотив оскорбление, вертящееся на языке (Великие боги! Вы видите, каких трудов мне это стоило! Да я за свою выдержку достоин венца Осененного Тьмой!), я буркнул:
— Действительно! — А потом едко поинтересовался: — Это все?
— Нет! — Она как клещ вцепилась в мою руку, чудом не пропоров ладонь своими когтищами, и, вставая на ноги, потянула куда–то за собой: — Пошли!
Трим поднял голову, поглядел на нас алыми глазами и ехидно фыркнул.
Уже сделав вслед за ней несколько шагов, я оглянулся назад, пытаясь разглядеть хоть что–то в окружающей нас темноте (что не говори, а во Тьме лучше!):
— А как же…
Какие, к мархангу, сочувствие или забота? Просто, если их сейчас все–таки съедят, это может, из–за клятвы, рикошетом ударить по мне, любимому! Да и на школе можно будет нарисовать жирный такой крест.
Клиричка нетерпеливо дернула меня за руку:
— Пошли! Я поставила защитный круг! На спящих никто не нападет!
Гм… И зачем тогда было нужно это разделение на стражи?! И–ди–о–ты.
Я как какой–то баран плелся в полной темноте за этой ненормальной, не видя дальше собственного носа больше из–за слипающихся глаз, чем из–за темноты, рискуя в зевке вывихнуть челюсти. Ну вот куда она меня тащит? И вообще, чего это она ко мне прицепилась?
— Т'кере! — Я нечаянно со всей дури засветил носком сапога по какому–то притаившемуся булыжнику, торчавшему из земли. — Уй, моя нога–а–а–а!!
В конце концов! Я ж не гном какой–то! Я вижу во Тьме, но не в этой темнотище!
— Тише, Диран, пожалуйста, тише, — успокаивающе забормотала Амата. — Мы уже почти пришли.
Ну–ну…
Несмотря на это самое «почти пришли», камни начали попадаться мне под ноги все чаще. Я шипел и ругался уже не замолкая. Амата чего–то тихо зудела впереди. Потом мы начали куда–то подниматься…
Наконец, клиричка остановилась, отпустила мою рук и тихо попросила:
— Ди, закрой глаза, пожалуйста…
«Ди»??? Гм… Никто не подскажет мне адрес ближайшего дома для душевнобольных? А то Амата чего–то заговаривается! «Злобного темного» обозвать ласкательным именем! Что, в лесу что–то крупное сдохло?
Но я послушно зажмурился, на всякий случай вспоминая про себя основные жесты защитной магии и активизируя Хранителя, а то мало ли — кто их, этих клиричек, знает, и через пару минут тихий голос Аматы шелестнул:
— Открывай…
Я немедленно выполнил ее… гм… просьбу… и замер, ошарашенно оглядываясь по сторонам. Мы находились в небольшом, шагов десять глубиной, гроте. Наверное, в том самом, где я предлагал переночевать: каменный в трещинах пол, покатые стены, нависающий потолок, до которого, подпрыгнув, можно дотянуться рукой…
Но сейчас, под воздействием магии клирички, пещера полностью изменилась. Добрая сотня легких болотных огоньков, практически прижавшись к стенам и заливая комнату неярким приятным светом, повисла примерно на уровне моих глаз. Стены затянули шелковые драпировки. В глубине пещеры возвышалась гора мягких подушек — судя по всему, иллюзорных. Если бы клиричка могла материализовывать предметы, она бы не шлялась с командой, а была бы при чьем–нибудь дворе!
Я оглянулся. Выход из пещеры закрыла стена медленно падающей воды. Тоже морок. Причем плохо сделанный — я даже прохлады от нее не чувствовал.
