«Лисичка — твоя сестра? Ты должен был ею заниматься? Или, может, со своей девицей обнюхиваться?» — При каждом вопросе палец парнишки больно тыкался в грудь Пожирателя Туч. — «Лисичка упала в море! Ты разгильдяй, а я — не драконья нянька!!»

«Но ведь ничего не случилось…» — слабо попытался защититься сконфуженный Пожиратель Туч.

«Не случилось, потому что ее кто-то спас! Если б она осталась тут одна с детьми, то уже погибла бы! Даже Живое Серебро, хоть он вроде и старший, не сумел бы ее вытащить из воды! Еще раз оставишь ее одну — я тебе уши оборву! И скажу Ласке, что ты выделываешь!»

Обруганный Пожиратель Туч ссутулился и крепче прижал к себе сестру. Ягода, которая без смущения следила за этим обменом мыслями, опустила глаза и прикусила губу. Это ведь и ее вина — теперь она ясно это видела. Лисичка была очаровательна, как и все драконьи щенята, так что поначалу девушка играла с малышкой, но потом все-таки, занявшись Пожирателем Туч, уже не следила за тем, что выделывают дети. Ведь они столько раз сами бегали на берег океана, чтобы насобирать разных морских животных и поплескаться в мелкой воде. Ей и в голову не пришло, что Лисичке может что-то грозить.

Соленый был уверен: в этот день что-то случилось. То, что Камушек таскался по дому угрюмый и молчаливый, было уже делом обычным, в конце концов, он и так все время молчал, а его дурное настроение держалось уже довольно давно. А вот Ягода сидела на удивление тихая и подавленная и время от времени бросала в сторону паренька то ли задумчивые, то ли упрекающие взгляды. Чувства Ягоды трепетали в ментальном пространстве, точно воздушные змеи, которых подгоняет все время меняющийся ветер. Соленый кожей чувствовал, что два этих нелегких характера снова столкнулись.

— Снова поссорились? Ягода?..

Красные глаза дочери рассеянно глянули на него, потом — на молодого Ткача иллюзий.

— Э-э… нет, папа. Только он дрался с выдраками. А Лисичка упала в море.

Брови Соленого подскочили аж до середины лба:

— С выдраками? Как можно драться с выдраками?

Камушку неохота было объяснять, но, когда его прижали к стене, он нехотя дополнил скупой рассказ Ягоды:

«Я увидел, как Тигренок падает в море вместе с Лисичкой. В воде заметил какие-то существа и подумал, что это сирены».

«И отважно бросился на помощь? Я думал, ты боишься сирен?»

«Боюсь, — подтвердил Камушек с кислой миной. — И я совсем не герой, а идиот. У меня даже ножа с собой не было…»

Соленый, скрывая веселость, похлопал паренька по плечу:

«Важно, какие были намерения».

Надувшийся Камушек пожал плечами:

«Намерения? Красиво бы я смотрелся с этими намерениями, если б там на самом деле были сирены».

«Я чего-то не понимаю. Ты ведь был уверен, что там сирены, и все-таки кинулся на помощь детям».

«Потому что я жалкий дурень».

Соленый быстро глянул на Ягоду, которая притворялась очень занятой, раскладывая по мискам приготовленную на ужин кашу. Говорун был совершенно убежден, что она следит за их с парнишкой разговором.

«И, вероятно, снова сделал бы то же самое?» — спросил он.

«Конечно», — ответил Камушек, с раздражением закатывая глаза.

Ягода едва заметно пожала плечами и чуть нахмурила брови. Соленый украдкой вздохнул, очередной раз задаваясь вопросом: прав ли он был, скрывая от Камушка талант Ягоды. Но что дало бы Камушку такое знание, кроме ощущения постоянной угрозы? Ягода не являлась образцом деликатности и умения хранить тайны, что нет, то нет. Большую часть жизни она общалась с драконами, и человеческое понятие о собственности или личной жизни было для нее столь же экзотическим предметом, как для жителей Ленгорхии обычаи выдраков или ламий.

Ягода рассеянно следила за сводными братьями и сестрой, которых мать гнала умываться перед едой. Соленый увидел, как девушка бессознательно лизнула тыльную сторону ладони и потерла ею глаз, точно кошка. Он покачал головой.

«Кто это у меня на самом деле — девушка или дракониха?» промелькнуло у него в голове.

Дочь подняла на него свои красные глаза, в которых читалось легкое недоумение.

«Ягода перестала цепляться ко мне. В конце концов, мне же лучше, когда на меня не обращают внимания, чем когда смотрят с отвращением, точно на кошачью блевотину. Она целыми днями пропадает где-то вместе Пожирателем Туч, с которым я кое-как помирился. И я тоже не слишком много времени провожу в доме Соленого. Этот самозваный лекарь (на самом-то деле он — нечто вроде исследователя фауны тропических областей, в том числе и драконов) запретил мне бегать. Под предлогом моего якобы слабого здоровья и того, что у меня шумы в легких. Мне трудно оценить, насколько это правда — ведь я не слышу. Но это все-таки мое тело, и я не намерен до конца жизни цацкаться с ним только потому, что кто-то меня продырявил. Поэтому, несмотря на запрет Соленого, я каждый день бегаю по пляжу. Правда, я быстро устаю, но вижу, что каждый день мне удается преодолеть все более длинную дистанцию. Я борюсь с одышкой и собственной слабостью. Лазаю по деревьям, по крайней мере, пробую это делать. Стадо выдраков держится неподалеку от этого участка берега, поэтому я довольно часто плаваю среди них. По крайней мере, я уверен, что они не дадут утонуть, если вдруг мне станет плохо. А, кроме того, когда они тут, сирены держатся подальше. Один из самых сильных самцов (я не знаю, как надо писать: „самец“ или „мужчина“, потому что это разумный вид; эти же сомнения есть у меня и когда речь идет о драконах) очень заинтересовался мною. Мы даже слегка подружились с ним. Вместе собираем мидий и ловим рыбу. При нашей первой встрече моя татуировка вызвала его самое горячее любопытство. Он долго ее рассматривал, трогал и даже полизал, щекоча меня усами. Он исследовал и мои шрамы, особенно те, что остались от пиратской стрелы, а потом раздвинул ластообразными руками шерсть у себя в области ключицы и показал белую продолговатую пролысинку — она была похожа на след от удара гарпуном. А потом еще одну, побольше — на боку, это было похоже на то, что ему кто-то вырвал тут кусок кожи. Красноречивыми жестами он рассказал, как сражался с каким-то крупным хищником, может, это была акула. Я же не мог похвастаться ничем особенным. Ни следы от зубов Пожирателя Туч, оставшиеся на моей ладони, а уж тем более ни шрам на голове — память о падении с дерева в возрасте шести лет не имеют славных историй. Зато я создал маленькую картинку о том, как я боролся в воде с двумя сиренами. У изумленного выдрака шерсть встала дыбом, точно на щетке, а его собратья столпились вокруг, раскачиваясь вперед-назад, что они обычно делают, когда их что-то особенно волнует.

Мой новый знакомец над чем-то задумался, а потом поднял голову, показывая ошейник, сделанный из кожи и мелких острых зубов, в которых я безошибочно узнал отвратительную оснастку пасти сирен. С тех пор я про себя называю обладателя этого необычного украшения попросту Ошейник. Выдраки очень забавны, особенно когда собираются компаниями и начинают хвалиться наперебой. Они подскакивают от возбуждения, показывают свои крепкие зубы, топорщат усы, и по их движениям я прекрасно могу понять, какие они все быстрые пловцы, великолепные охотники и богатыри выдрачьей любви. У меня такое впечатление, что подобные истории рассказывают не только самцы, но и выдрачьи дамы, которых мне обычно трудно различать, если только они не держат у груди ребенка. Такое хвастовство своими достижениями и следами сражений — общепринятый у них обычай, и я уверен, что все они слегка привирают для убедительности и лучшего впечатления. Я отвечаю им героическими сценами борьбы с пиратами и разгневанными драконами. Показываю разных животных, живущих вдали от берегов, которых выдраки никогда не имели возможности увидеть. Мне кажется, что они очень любят эти мои показы, потому что на них приходит всегда много зрителей, а потом меня угощают всякими вкусными вещами — в представлении этих существ, разумеется. Когда мне впервые предложили отведать сырую рыбу — к счастью, выпотрошенную с помощью острой раковины, — у меня в глазах, наверное, отразилась моя смерть. Я откусил кусочек и проглотил его целиком, не дыша, чтобы не обидеть тех, кто меня так щедро угощал. Остальное я разделил между косматой детворой.