Белый Рог молчал, вертя в руках соломинку.

— Так что ты решил? Пойдешь со мной? — спросил Бродяжник нарочито небрежным тоном. Он чувствовал, как по спине его мурашки ползают. Удерживать иллюзию два дня… Причем движущуюся, подробную, совершенную иллюзию… Матерь Мира, да это уже не огонек таланта, а целый костер! Если б ему удалось убедить этого паренька, то вместе они стали бы очень опасной парой, а вместе с Искрой и Наблюдателем сделались бы просто непобедимыми.

— Не знаю, — ответил парень.

— Ладно… — Маг потер усталые глаза. — Я всегда смогу вас обоих перебросить в тыл. Кто-нибудь другой будет отстаивать наши границы и защищать этих несчастных с горшками, бабами и овцой на веревке.

Это был удар ниже пояса, маг прекрасно об этом знал.

— Пойду я с тобой, — тихо произнес Ткач иллюзий. В голосе его слышалась горечь. — Знаю, чего ты от меня хочешь. Чтоб я своим талантом убивал или помогал убивать. Собственно, какая уж там разница, и так мы оба уже убийцы.

Последнее слово тяжело, точно камень, упало между мужчиной и парнишкой. Старший маг открыл было рот, чтобы возразить… и отказался от этого. Он подумал о тех, кого убил только сегодняшним днем. Он сражался, подчиняясь приказу, был наемником, что за проклятье! Но идет война, а на войне нет места сожалениям. Хотя где-то в глубине души все равно остается грязноватый налет, шевелятся угрызения совести.

— Когда-нибудь Ткачи будут только художниками, а Бродяжники — доставщиками посылок, — тихо сказал маг. — Помимо прочего, мы и за это сейчас сражаемся. За то, чтобы настал мир.

— Поскорей бы только, — мрачно ответил Ткач.

Сто лет спустя

Солнце стояло в зените. Скрестив ноги, маг уселся прямо на землю. Темное пятнышко тени прильнуло к его стопам. Загустелый воздух в душной лесной чаще был неподвижен, и ни малейшее дуновение не касалось полинявших полотен цирковых шатров. Как всегда в пору послеобеденного сна, окрестности были безлюдны. Стихли даже протяжные крики разносчиков воды. Тишину нарушало только приглушенное гудение гонга, в который били в святыне неподалеку, да вялое покряхтывание каких-то невидимых зверушек. Маг поглубже натянул на глаза край платка, защищавшего его голову и плечи от солнечного жара. Молча смотрел он на довольно большой, небрежно сбитый из досок ящик, с одной стороны открытый и наполненный стружкой, смешанной с соломой. В ящике тоже царила тишина.

Талант Говоруна позволял улавливать людские мысли и инстинктивные устремления животных даже на большом расстоянии, а также высылать собственные сообщения тем же способом ментального контакта. Существо, укрытое от его взгляда в куче грязной соломенной сечки, страдало.

«…больно… пить… воды… боюсь… больно… пусть он уйдет… больно… больно… воды… пить…»

Маг различал медленный, безнадежный перечень не совсем внятных жалоб.

Из-за полога ближайшего шатра вышла девочка — худая, почти голая, одетая только в узенькую набедренную повязку. Кожа у нее была темно-коричневая, обожженная солнцем, зато волосы очень светлые, явно искусственно осветленные, потому что у корней появился уже темный отрост. Под мышкой она держала свернутый рулоном коврик, который расстелила в квадратной тени под выгоревшим полосатым навесом и начала на нем разминаться, вытягивая худые руки и ноги. Маг наблюдал, как девчушка становится на руки или отважно выгибается назад. Видимо, приняв его взгляд за одобрение и осмелев, девочка прервала упражнения и подошла к мужчине, осторожно ступая на цыпочках по горячему песку.

— Я могу сделать, чтоб тебе стало хорошо. Заплатишь? — Голос у девочки был как бы матовый, чуть шершавый, точно в горле ее песок пересыпался. Маг посмотрел ей в глаза. У ребенка оказался взгляд взрослой женщины, которая многое в жизни повидала. Маг вытащил из-за пазухи мелкую монетку и подкинул ее в воздух. Денежка была жадно схвачена на лету и мгновенно спрятана в складках повязки.

— Пойдем. Я умею делать разные вещи…

Он покачал головой:

— Расскажи мне о детеныше, который сидит в этом ящике.

Она присела на корточки. Совершенно не обращая внимания на солнце, точно статуэтка из дерева махагони.

— О Зверюшке? Наверное, скоро сдохнет. Со вчерашнего дня не вылезает.

— Начни сначала. Мне сказали, что это мальчик.

С равнодушным выражением на лице она пожала плечами:

— Вроде бы между ногами у него болтается то же, что у всех мужчин, но выглядит он как зверь. У нас он был за волчонка. Цыплят на публике раздирал живьем, а Бык велел ему выть и рычать.

Маг покивал головой. До сих пор рассказ девочки совпадал с тем, что он слышал раньше.

— Сколько лет… Зверенышу?

— Тетка говорила, что лет шесть. Потому что он едва ползал на карачках, когда его та девка Быку продала. С тех пор тут и живет. Но, верно, теперь уж ему недолго осталось, потому как Бык его хорошо изуродовал. Жаль, на нем еще неплохие деньги можно было бы заработать.

— А Бык? Какой он был?

Девочка по-козьи, искоса глянула на мага.

— А зачем тебе это знать надо, господин хороший? Скотом он был, вот и весь сказ. С оплатой обдуривал, лапы свои сувал куда ни попадя, а чтоб хоть что-то дать за это — ни в жисть. Другие боялись, потому как сильный он был. Но на сильнейшего попал, сама Судьба-Милостивица его покарала, вот и все дела.

— Сама видела?

Девочка утвердительно покивала головой, а на ее узком личике появилось смешанное выражение страха и восторга.

— Ясно. Все видели.

— Расскажи все сначала и подробно, — велел Говорун.

— Ну так вот, третьеводни повечеру Бык вернулся пьяный как свинья. Дивиться нечему… он все время так нажирался, и тут ему лучше было под руку не попадаться. А уж Звереныша-то он беспременно колотил тогда. И вдруг такой крик поднялся, точно кто-то заживо с кота шкуру сдирает. Я понеслась туда, чтоб поглядеть, а это Бык малого лупит. И не как обыкновенно, палкой там или кнутом, а прям цепью, которой его привязывал! Тетка кинулась было щенка спасать, потому как Бык его бы на месте прибил. И так огребла по лбу, что аж полетела кверх тормашками. А уж тогда Звереныш разорался еще пуще. Едва легкие не выплюнул с криком. Быка ж об землю трахнуло, он все корчился и хрипел, а кровь из него текла точно из разорванного бурдюка. Когда наконец его поднять решили, так половина кишок на земле осталась. Вчерась его и закопали.

Маг вытащил еще одну монетку и вложил в подставленную ладошку ребенка. В это время к ним подошел мужчина, который еще раньше назвался вожаком бродячего зверинца. Такой же худой, как беловолосая девочка, мускулистый, с головы до ног покрытый татуировками в виде переплетающихся спиралей, которые придавали всему образу циркача вид совершенной призрачности, анонимности. Казалось, его тело расплывалось в воздухе, будучи всего лишь придатком собственной татуировки.

— Кошка! У тебя работы нет? — недовольно прикрикнул он. — Иди матери помоги!

Малышка, гибкая как ласка, исчезла мгновенно. Маг с трудом поднялся, тело его затекло и одеревенело от неподвижного сидения в одной позе.

— Воды бы хоть принес, мужик, — сказал он вожаку. — Этот малыш от жажды умирает. Или у вас совсем нет жалости?

— В прошлом месяце закончилась, — ответил татуированный, но ушел в шатер и через пару секунд вернулся с миской. Поставил ее на землю возле ящика и постучал кулаком по деревянной стенке.

— Вылезай, зараза! Вода!

Изнутри донесся придушенный писк и всхлипывание. Больше ничего. Циркач махнул рукой и вздохнул.

— Забил бедолагу поганец, чтоб ему паршивой свиньей возродиться, сукин сын!

— Я хочу забрать этого ребенка, — сказал маг.

— Зачем? Не дам. Он мне принадлежит и тут подохнет.

— Довольно! — сурово оборвал его маг. — Ты забыл, с кем говоришь! Меня здесь оскорбляют с самого начала. И терпение мое закончилось! Вы укрываете ребенка с магическим талантом. И ты не сообщил об этом страже. Малый скорее всего Творитель, а я должен узнавать об этом от профессионального сплетника! Тебе явно твои большие пальцы надоели. Гвардия Круга будет знать, что с тобой делать.