Певец осторожно отвел с лица спящей девушки прядь волос. Она вздохнула и приоткрыла губы в улыбке. Свет единственной свечи окрашивал ее кожу в медовый цвет.

— Спи, — прошептал парень. — Я заплатил за всю ночь. Отдохни сегодня.

И нежно поцеловал ее в щечку.

— Щекотно… — шепнула она, тихонько смеясь, и покрепче прижалась к нему. — Вся ночь, магистр Творитель? Певец, ты страшный транжира. Соришь деньгами направо и налево.

— Не направо и налево, а только на тебя, — ответил он.

— И на вино, и на… — начала было перечислять она, но Певец закрыл ей рот поцелуем.

— Злая ты девочка, не ценишь, что я хочу дать тебе поспать? — с укором спросил он. — Последнее время ты выглядишь усталой.

— А может, я не хочу спать? Я предпочла бы…

— Что предпочла бы?..

— А ты сам прочитай в моих мыслях, маг…

— Я там читаю страшные непристойности, детка, — замурлыкал Творитель, а ладони его отправились бродить по обнаженным бедрам девушки. Она опрокинула его на спину, прикрыв своим разгоряченным телом, и раздула волосы на лице парня так, что они задорно встопорщились.

— А я просто мастер непристойностей. И собираюсь сполна отработать то, за что ты заплатил.

— Теперь мне уже и в самом деле пора идти, — заявил Ночной Певец, натягивая через голову тунику. — Хотя совершенно не представляю, как ты сумеешь заснуть в этом шуме.

За стеной комнаты слышались певучие стоны работающей куртизанки, которая изображала наслаждение, и звериные звуки, издаваемые ее кавалером.

— Наверное, клиент именно так потребовал, — равнодушно заметила девушка, пальцами расчесывая волосы. — А почему ты не можешь остаться до утра? Кровать у меня довольно широкая. Вам ведь не запрещают сюда ходить.

Певец нехотя махнул рукой:

— У Гладиатора в последнее время появилась новая мания, поэтому он ввел более суровые правила. Хорошо бы никто из прислуги не заметил, как я отсюда выхожу.

— Завтра встретимся? — с надеждой спросила она.

— А как же, птичка моя. В полдень там, где всегда. — Он похитил у нее еще один поцелуй и тихо выскользнул за дверь. Коридор замкового дома удовольствий освещало несколько ламп, дававших мягкий рассеянный свет. Красные занавеси блестящего шелка едва заметно шевелились от легкого сквозняка, и по ним пробегали полоски тени. Украшения из бус и посеребренных блесток мерцали в полумраке. В воздухе стоял густой аромат духов и ядреной женственности.

«Королевство разврата», — весело подумал Певец.

У дверей комнаты Розы он на мгновение приостановился, захотелось постучаться к ней. Даже поднял было руку, не подумав, но тут же опустил. Роза, наверное, работала — если не у себя, то где-то еще.

Из-за обивки стен, мягких диванов, подушек на полу и разнообразных бахромчатых украшений холл напоминал бархатную пещеру.

Ночной Певец остановился в проходе, услышав сдавленный стон. Около входных дверей виднелась стройная фигурка. По лицу мальчика катились черные слезы из-за поплывшей краски для ресниц. Он по-детски всхлипывал, шмыгая носом и в свете лампы разглядывая покрытую синяками руку.

— Привет. Тяжелая ночка, да? — обратился к нему Певец, выходя из тени. Парнишка мгновенно опустил рукав, глаза его, окруженные размазанными черными кругами, расширились от испуга, но потом он узнал постоянного гостя прибежища удовольствий.

— Кто это был? — тихо спросил маг с сочувствием. Известно, что некоторые из обитателей Замка магов предпочитают мальчиков, хотя об этом старались особо не болтать. «Игрушечки» были столь же ходовым товаром, как и «цветочки». Юноши эти работали столь же тяжело, как и девушки, но относились к ним с едва скрываемой брезгливостью.

Мальчишка судорожно вздохнул, заглушая плач. Мотнул головой:

— Холерный извращенец… Знает ведь, что я не могу пожаловаться. На мое место тут очередь человек в десять… — Он вытер лицо рукавом и тихо ругнулся, обнаружив, что испачкал тунику краской. — Уперся, скотина, что ему только я нужен. Когда-нибудь он мне что-то сломает, сволочь поганая…

— Да… жизнь — не простая штука, — хмуро протянул Певец. Он оглянулся по сторонам, потом вытащил из кармана небольшой сверток и быстро впихнул его в ладонь своему собеседнику.

«Только ни звука. Когда он в следующий раз тебя вызовет, возьми щепотку под язык, будет не так больно. И ты это получил не от меня, ясно?»

— Ясно, — прошептала избитая «игрушечка», стиснув в руке подарок. — Спасибо.

«А при случае шепни словечко хайгу. Насколько я его знаю, с твоим любителем жестоких забав очень скоро случится какой-нибудь крайне неприятный несчастный случай».

Певец заговорщицки подмигнул.

— Спокойной ночи. И удачи тебе, — сказал он громко и вышел наружу, в зимнюю холодную изморось.

Победный Луч Рассвета обычно рано ложился в постель. Но делал это совсем не потому, что был соней. Переодевание, мытье, сложная процедура ухода за волосами, ужин, который он поглощал с поистине черепашьей скоростью — все неизменные ежедневные ритуалы хоть немного помогали скоротать нудные дождливые вечера. А потом, опершись на груду подушек, в окружении многочисленных канделябров, он проводил в кровати долгие часы, читая до поздней ночи при свете свечей. Компанию ему составлял только молчаливый слуга по имени Чертополох, он умудрялся вести себя до такой степени тихо и незаметно, что юноша иногда просто забывал о его существовании. И тогда недовольство молодого мага только возрастало. Чертополох был прекрасно вышколен. Безукоризненный, всегда собранный, исполнительный и заметный только тогда, когда это было нужно. Обычно он произносил только заранее известные фразы: «Что угодно молодому господину?»; «Что молодой господин изволит?»; «Да, господин»; «Нет, господин». Победный Луч Рассвета мечтал о том, чтобы Чертополох хоть раз забыл про свою учтивость. Чтобы хоть раз сделал ему замечание, что он портит себе глаза, читая при таком слабом свете, или слишком мало ест… Он сознательно обращался со своим слугой резко и грубо, рассчитывая, что тот, наконец, потеряет терпение, а уж тогда Победный Луч мог бы с ним поспорить, вволю поскандалить и поорать, далее выкинуть его со службы (чтобы потом милостиво принять обратно)… да что угодно. Что угодно, лишь бы нарушить эту проклятую мучительную скуку, которая изводила его с первого момента пребывания в этом паршивом месте! Дошло даже до того, что он и учился-то только для того, чтоб было чем себя занять. Он писал письма родителям, жалуясь буквально на все — на отсутствие приличных театров (к его вящему отвращению как раз царила мода на пантомиму), на плохих поваров и совершенно безнадежного учителя, на нездоровый климат в дельте реки, надеясь, что ему позволено будет вернуться домой или, по крайней мере, сменить место пребывания на какое-нибудь более приятное.

В ответ он получал беспорядочные, слезливые по тону послания от матери, которые не содержали ничего конкретного, зато изобиловали всякими глупостями и бессмысленными сплетнями. Разочарованный, он поспешно пробегал их глазами, а потом комкал и выкидывал куда подальше. А сам владетельный господин Брин-та-эна молчал, брезгливо игнорируя отчаянные призывы своего единственного сына. В общем, ничего нового, собственно говоря…

Между тем в Замке ему и в самом деле нечем было заняться, кроме как уткнуться носом в книжки. Подумать только, ведь тут не было даже стрельбища, это же просто совершенно невероятно! Ему оставалось только выбирать: упражняться в стрельбе из лука можно было либо в каком-то темном вонючем сарае, либо на дворе, несмотря на влажность, от которой растягивалась тетива, а с рукояти слезал лак. Искра с горечью посмотрел на свой тщательно отделанный, обихоженный лук, висевший на стене у кровати. Он по пальцам одной руки мог подсчитать, сколько раз пользовался им в Замке. По крайней мере, досаждая этому лазурному сброду, он хоть как-то умудрялся убивать время, но самому себе молодой князь признавался, что это исключительно недостойное поведение. Кошмар.