Он улыбнулся еще раз и испарился. Разумеется, в прямом смысле слова.

«Не к добру это все…» — смутно подумалось мне.

Естественно, домашнего задания я делать не стала — да и никто бы не стал, имея при себе такую замечательную отговорку. Остаток дня я провела самым приятным образом — рассказывая Полин об олимпиаде и представляя в лицах комиссию, тварюшку и главного магистра-некроманта. Мнемо-амулет был со вкусом испытан, найден весьма приличным и определен на вечное местожительство в мой карман. Любопытная алхимичка решила было пролистать книгу, но захлопнула ее почти сразу же, позеленев странице на второй. Моих нервов хватило чуть-чуть подольше, но, увидев красочную иллюстрацию к теме «Практика открывания могил», я быстренько закрыла том. Ну уж нет, не настолько я люблю некромантию, чтобы держать такое в своей комнате. Место этой книге только у Зирака, там она, может, кому-нибудь и пригодится.

Ночью я спала как сурок, и снились мне всевозможные летающие, прыгающие и закапывающиеся твари, то и дело сбивающиеся в кучку и начинающие синхронно моргать большими печальными глазами.

Наутро я встала немного раньше обычного, чтобы успеть до занятий забежать в библиотеку. Во-первых, надо было вернуть справочную литературу, во-вторых, отдать Зираку мой вчерашний приз. Идея была отличная, но вот воплощение подкачало: спать хотелось немилосердно, и несколько минут я лежала с закрытыми глазами и уговаривала себя встать. Вставать не хотелось, так что я, отчетливо осознавая, что нагло вру, пообещала организму лечь спать сразу же, как вернусь с лекций. Мрыс с ними, с домашними заданиями. Алхимию сделаю послезавтра на перемене, некромантию спишу у того же де Максвилля. А боевой магии послезавтра нет, и это очень хорошо и правильно…

Наконец я отлепилась от постели и быстро натянула на себя выстывшую за ночь одежду.

Было холодно, тихо и темно. За окном плескался непроглядный зимний мрак, в котором смутно светился контур Солнечного шпиля. Полин, ранняя пташка, с ногами сидела на постели и сосредоточенно красила ресницы, зачем-то приоткрывая при этом рот.

— Привет, — неразборчиво сказала она, не прерывая своего дела. — Ой, а что это у тебя на губе?

— Где? — Я спросила и сразу поняла ответ, ибо в уголке рта тут же заболело и зачесалось. Некоторый опыт подсказывал, что чесать и облизывать это не стоило.

Подойдя к зеркалу, я мрачно посмотрела на себя. Отражение было бледное, помятое, невыспавшееся и украшенное славной блямбой в пресловутом углу рта. Горло чуть побаливало, так что я, очевидно, все-таки простудилась, несмотря на выданный гномом-завхозом теплый плащ.

— Хочешь, микстурку дам? — с неожиданной заботой предложила Полин. — Я себе готовила, но там еще полбанки осталось…

Я подозрительно покосилась на алхимичку:

— Да?

— Ага…

— А что мне надо за это сделать?

— Ох и меркантильная же ты, Яльга! — посетовала на меня она, соскакивая с постели и рывком открывая дверцу тумбочки. — А вот просто так я тебе микстурки дать не могу?

— Можешь, — признала я. Полагать иначе было опасно.

Покопавшись в тумбочке, Полин вытащила наружу маленькую склянку, закручивающуюся стеклянной крышкой, и задумчиво повертела ее в руках. Этикетки на баночке не было, и я насторожилась, прикидывая, а так ли уж нуждаюсь я в лекарствах. Алхимичка может ведь и перепутать зелья — а в медпункте меня не любят, особенно после истории с мгымбром…

— Вот! — наконец решилась Полин, протягивая мне баночку. — Смазывай дважды в день — и все как рукой снимет!

— Спасибо, учтем… — Я немедленно раскрутила крышку и сунула внутрь нос. Пахло зелье пристойно, цветом тоже не поражало, так что я решила все-таки рискнуть. На микстурку оно, правда, не тянуло — скорее уж, сие была мазь, — но терминология Полин была далека от общеупотребительной.

— Яльга, а Яльга, — позвала меня алхимичка несколько секунд спустя, когда я, скорчив гримасу, смазывала зельем пакостную блямбу. — Вот скажи, ты меня любишь?..

— Угум, — невнятно согласилась я. Вариантов все едино не было.

— А ты… ты меня сильно любишь?

— Это смотря что требуется…

— А, там посмотрим! — беззаботно махнула рукой алхимичка.

Я пожала плечами, закручивая крышку. Женская логика в исполнении Полин была еще страшнее, чем женская логика вообще.

Губа болела, чесалась и вообще вела себя крайне антиобщественно. Но с этим, увы, было уже ничего не поделать, так что я хмыкнула, сложила в сумку книги, перекинула ремень через плечо и бодрым шагом вышла из комнаты.

До начала лекций оставалось еще около получаса, и из большинства комнат летели отчетливые сонные флюиды. Я невольно начинала зевать и в профилактических целях ускоряла шаг — так что к библиотеке подошла едва ли не бегом.

Рабочий день Зирака, как и любого уважающего себя гнома, начинался очень рано. Дверь в библиотеку была приоткрыта, и на пол оттуда падала тонкая полоска света. Я переступила с ноги на ногу, потом постучалась и осторожно просунула голову внутрь.

— О-о, гроза ковенцев! — бодро отметил гном, поднимая глаза от книги. — Брать или сдавать?

— Сдавать и дарить. — Поняв, что никого ни от чего не отвлекла, я просочилась внутрь вся целиком. — Вот, это мне вчера на олимпиаде дали…

Гном принял книгу и прищурился на заглавие.

— Неплохо, неплохо… — кивнул он, раскрывая ее посредине. — Оп-па, и даже без заклятия! Ну прям сокровище для библиотеки… Ригли, а ну-ка быстро штамп!

Откуда-то выскочил гноменок — взъерошенный, вихрастый, но бодрый и весьма довольный жизнью. Метелочки у него не было, из чего я сделала вывод, что вчера он получил повышение. В руках у него был квадратный серебряный поднос, на котором возвышалась библиотечная печать, выполненная в виде дракона из какого-то полупрозрачного зеленоватого камня. Кое-где камень растрескался от старости — трещины были желто-коричневые, будто огненные. Рядом лежала губка, пропитанная синей краской.

Зирак благоговейно взял печать, дохнул на рабочую поверхность и прижал ее к губке. Книга сама раскрылась на первой странице, и гном ловким движением приложил печать к новехонькой белой бумаге.

Откуда-то из немыслимой дали глухо донесся удар гномьего бронзового колокола.

— Ну вот и все. — Гном поставил печать на место, и гноменок Ригли шустро унесся обратно в библиотечный лабиринт.

Я поглядела на свеженький синий оттиск. Про библиотечную печать ходило немало слухов — больше, наверное, только про личную печать Великого Магистра Эллендара. Каждому дураку было известно, что ни подделать, ни испортить, ни смыть штамп на библиотечной книге попросту невозможно. Даже если выдрать из книги страницу — не знаю, правда, какой идиот мог проверить это на опыте, — синий оттиск немедленно проявлялся где-нибудь в другом месте. Говорили, кстати, что за «другое место» вполне может сойти лоб адепта, столь нехорошо обошедшегося с книгой. Еще было точно известно, что каждый человек, будь он эльф, гном или кто-то еще, видит знак совершенно по-своему, и потому подделать его ну попросту невозможно. Лично мне там всегда виделся геральдический зверь вроде льва, обвивающий себя собственным длинным хвостом. Хельги, которому я однажды любопытства ради сунула книгу под нос, заявил, что наблюдает там деву-русалку, причем весьма симпатичную. Был вариант, что каждый видит там то, что его больше интересует; испугавшись, что Полин там явится гордый профиль благородного Ривендейла, я оставила сей сомнительный эксперимент.