– А что?

Я лучезарно улыбнулся:

– Ничего, ровным счетом! Но раз уж мое появление вызвало на ваших лицах кислую мину, поспешу удалиться: и вам будет веселее, и мне спокойнее.

Поворачиваюсь на каблуках, подставляя под взгляд Хока свою спину. Так, теперь нужно успеть сделать шаг прочь, прежде чем парень поймет, что это всего лишь игра…

Успел! Мне вслед несется расстроенное:

– Ты сейчас снова уйдешь?

– Если немедленно не прогонишь со своей физиономии скорбь, уйду. И больше не появлюсь.

Ровно два с половиной вдоха понадобилось рыжику, чтобы согласиться на мои условия:

– Не сердись, ладно? Мы… нам тоже было несладко.

Занятная деталь. На пути в поместье с парнями что-то произошло? Ох, не нужно было поручать их заботам Хигила… Хотя капитан Егерей – человек, исполняющий просьбы и приказы одинаково точно и споро.

– Несладко, говоришь? – Присаживаюсь на ступеньки крыльца, отставляю корзинку в сторону и хлопаю ладонью рядом с собой: – Ну-ка, рассказывай! Я раздобыл вам самый лучший эскорт, о таком даже короли мечтают, а вы чем-то недовольны!

Хок фыркнул, присаживаясь:

– Да уж, эскорт… Вставать до зари, ложиться затемно и проходить в день пешком не менее полусотни миль – мечта, да и только! Сам бы так мечтал, если нравится.

– Зато жир порастрясли и щеки заимели румяные на зависть придворным красоткам! Причина недовольства только в рвении Хигила? Мне думается, Егерь тут ни при чем. Так в ком же дело?

С минуту рыжик скорбно сопел, почти как Шани, когда я подолгу отказываюсь брать ее на руки, потом сухо бросил:

– В тебе.

И почему этот ответ меня не удивляет? Вечно оказываюсь виноват не в одном, так в другом.

– Расплывчато.

Хок оскорбленно повернул голову:

– Да куда точнее-то?

– Видишь ли, любезный мой попутчик…

Нет, мудрствований он не поймет, нужно придумать способ объяснения попроще. Ага!

Я покопался в сумке, нащупывая монеты, извлек один из попавшихся в пальцы кругляшков и сунул под нос рыжику:

– Что перед тобой?

– «Орел».

– А что изображено на повернутой к тебе стороне?

Хок пожал плечами:

– Орел и изображен.

– А на другой?

Простейший вопрос вызвал у парня замешательство, на которое я и рассчитывал. В самом деле, часто ли мы обращаем внимание на вещи, неизменно окружающие нас с раннего детства до глубокой старости? Замечаем ли их малейшие черты? Задумываемся ли над их происхождением и судьбой? Никогда. Иначе я бы получил быстрый и спокойный ответ.

– Вообще-то неважно, что там. Важно другое: мы видим монету с разных сторон, и если плохо помним, как она вообще выглядит, не узнаем, что именно видит каждый из нас, пока… не обменяемся впечатлениями. Теперь понятно?

– Пока я не расскажу, почему мы на тебя злимся, ты не догадаешься, так, что ли? – неуверенно предположил Хок.

– Попал в цель! Конечно не догадаюсь. Даже стараться не буду, чтобы не напридумывать то, чего не было и быть не могло. Итак?

Рыжик глубоко вдохнул, потом столь же глубоко выдохнул.

– Ты… ты такой же, как Рогар.

– Если учесть, что меня многие называют Мастером, да, наверное, такой же.

– Я не об этом! Ты… тоже взял и ушел, не сказав ни слова, будто торопился куда-то.

Именно торопился. Только и сам об этом не знал, пока… не успел в назначенное место вовремя.

– Мне нужно было уйти.

– Ты бросил нас.

– Я оставил вас на попечение надежных людей.

– Не спрашивая нашего согласия!

Это верно. Не то что согласия, даже мнения не спросил. Надо было бы действовать иначе, однако… Время никогда не ждет, пока завершатся вежливые беседы.

– У меня не было такой возможности.

– Было, не было! – Хок зло тряхнул челкой. – Когда люди так уходят, они…

– Они? – переспросил я, когда новорожденная пауза достигла совершеннолетия.

– Не возвращаются!

Вот оно что… Трудный случай. Но не безнадежный.

Я взял рыжика за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза.

– Сейчас я скажу тебе ужасную вещь, возможно, самую ужасную из тех, что ты слышал и еще услышишь… Люди вольны поступать так, как того сами желают. Так, как считают необходимым. Даже если уходят, чтобы никогда не вернуться. Пойми, у каждого из нас есть право жить своей жизнью. Право, из посягательства на которое рождается рабство. Делить жизнь с кем-то другим должно только по искреннему желанию, потому что цепи необходимости крепче железных. И гораздо тяжелее, поскольку опутывают не руки и ноги, а сердце. Ни Рогар, ни я не можем быть подле вас вечно. И в первую очередь потому, что не хотим брать лишнее от ваших судеб. Не хотим красть ваши сокровища. Даже если вы готовы сделать нам дорогой подарок по собственной воле и с искренней радостью, мы точно так же вправе его не принимать.

Вдох молчания и робкое:

– Но ты… ты хотя бы не будешь выкидывать такой подарок сразу?

– Разумеется, нет. И обязательно поблагодарю дарителей. Но брать или не брать, все равно решать только мне. Согласен?

Карие глаза, чуть светлее, чем у Борга, но такие же упрямые, пристыженно моргнули, а над нашими головами кто-то хрипловато удивился:

– Мне внук сказал, что приехал шут, а на деле оказалось, что шутами впору зваться всем остальным.

Я поспешил встать, поворачиваясь к невысокому пожилому мужчине, по утреннему холодку закутанному в домашнюю мантию. Ни единого темного волоска на голове – все седые, по лицу ручейками разбегаются морщины, потерявшая упругость кожа висит складками по обеим сторонам рта и увесистым кошелем под подбородком, только глаза еще хранят воспоминания о молодости: живые, серо-зеленые, но слегка испуганные, словно человек постоянно чего-то опасается. Впрочем, со старыми людьми такое бывает: с приближением смерти начинают бояться каждого шороха и всех теней подряд.

– Полагаю, вы – dou Лигмун?

– Он самый. С кем имею честь разговаривать?

– Мое имя Джерон, я…

– Мастер, – не преминул ввернуть Хок, уже оправившийся от потрясений и разделавшийся с обидами.

Саньер уважительно склонил голову в поклоне:

– Для моего дома честь принимать под своей крышей Мастера.

– Не придавайте слишком много внимания этому титулу, dou! От него больше забот, чем выгоды… И буду весьма признателен, если вы не станете всем и каждому сообщать, кто я такой.

Лигмун кивнул, признавая мое право на определенные капризы, но все же спросил:

– Нирмуну тоже не говорить?

– Нирмун?

– Мой внук. Он встретил вас на дороге и проводил сюда.

Я вспомнил напряженное лицо желтоглазого парня.

– Не надо. Сдается, у него достаточно беспокойств и без моего участия.

Старик вздрогнул, словно мои слова раскрывали самую страшную тайну его рода:

– Ну что вы, какие беспокойства…

– А впрочем, на ваше усмотрение: хотите, рассказывайте, не хотите, храните молчание. Меня не убудет.

– Как пожелаете.

Он снова поклонился и, приволакивая правую ногу, отправился то ли досматривать сон, то ли будить прислугу требованиями умывания и завтрака, а я хлопнул Хока по плечу:

– Ну, показывай, что здесь к чему!

Не люблю, когда кто-то кого-то боится. Страх вообще очень опасный противник, особенно в чужом сердце, он заставляет быть осторожным, а сие качество способно вызвать весьма большие трудности на пути и без того хрупкого действа. Какого? Общения.

Разумеется, можно выяснить почти все интересующие вас сведения и незатейливыми наблюдениями, но сколько времени понадобится, чтобы, к примеру, правильно определить чей-либо распорядок дня? Придется по меньшей мере с неделю красться за искомой персоной по всем закоулкам, где та составит себе труд побывать. И нет никакой уверенности, что в одном из темных углов вы не получите по затылку чем-нибудь тяжелым, в лучшем случае тупым, а в худшем случае…

Беседовать гораздо проще. Кроме того, именно в непринужденной и откровенной беседе можно узнать вещи, недоступные простому внешнему осмотру. А уж сколько времени и сил сберегается! Правда, нужно делать поправку на обыкновенную ложь или ее младшего родственника – вымысел, но при наличии некоторого опыта и должного количества тренировок можно справиться и со сведениями, не имеющими никакого отношения к реальности. Впрочем… Иной раз даже плоды воображения вашего собеседника способны рассказать многое сокровенное о нем самом, завязалась бы беседа.