Кругляшек серебряной монеты, отрытый на дне сумки, приятно похолодил ладонь. Кажется, у меня завалялось несколько его товарищей, но их прискорбно мало для продолжительного путешествия. Зато для намеченной забавы довольно и одного «орла».

Щелкаю пальцами, отправляя монету в полет. Серебро тускло сверкнуло, описало дугу и упало в дорожную пыль, звякнув о камешки. Задерживаю дыхание. Прикрываю глаза. Прислушиваюсь. Так и есть: неторопливые шаги и стук посоха. Сзади. За моей спиной.

– Доброй дороги!

– Которой именно? – Спрашивают меня из тени капюшона.

– Какой сами пожелаете. К примеру, той, куда заглянули сейчас.

– Это твоя дорога, – возражает бог. – Тебе и решать, доброй она будет или нет.

– Ничего, что я вас позвал? Не нарушил планы? Не отвлек? Не досадил?

– Я же пришел, значит, все правильно. Да и кому попало я даже на горсть монет не откликнусь… Есть просьбы?

– Как и всегда. Поворожить над дорогой, чтобы стала короче.

– Что так? – насмешливо спрашивает Хозяин Дорог. – Устал шагать?

– Хочу поскорее вернуться и закончить дела.

– Освобождаешь место для новых?

– Можно и так сказать. Поможете?

Бог перекладывает посох из руки в руку:

– Не могу отказать, ведь ты мне здорово удружил.

Искренне удивляюсь:

– Это чем же?

– Вывел сразу две души на перекрестки, с которых начинаются новые пути. А значит, у меня прибавится забот.

– И что же хорошего в заботах?

– Пока по миру протянуты струны дорог, нужен и тот, кто за ними присматривает. А уж когда прокладываются новые… Тут впору петь и плясать! Я вот, когда домой загляну, обязательно отпраздную твой дар.

Еще немного, и меня вгонят в краску. Пунцовую.

– Да не такой уж он и большой.

– Для тебя пусть вовсе невеликий, люди, которым ты его вручил, тоже не сразу поймут, насколько он драгоценен, зато скромному Хозяину Дорог все ясно как на ладони… Потому я и пришел по первому зову, хотя Пресветлая строго-настрого запретила кому-то кроме нее с тобой разговаривать.

– Это еще почему?

– Ревнует, наверное! – хохотнул бог. – Женщина все-таки, да к тому же вечно юная и вспыльчивая. Но на сей раз возразить нечего: все заслужено и оплачено с лихвой. Хотя ты и отнял хлеб у нее, проложив тропинки для заблудившихся душ.

– Отнял хлеб? Не понимаю…

– Знаешь ее имя?

– Откуда? Она не представилась согласно правилам.

Хозяин Дорог удрученно кивнул:

– Да, вместо того, чтобы запросто поговорить, по-дружески, вечно требует называть себя то Пресветлой Владычицей, то Всеблагой Матерью. Ничего не хочу сказать против: если кто-то и имеет право на пышные титулы, так это она. Но строгость не всегда уместна… А когда-то озорницу называли просто Эн-наатари.

Я покопался в памяти, извлекая познания о Старшем Языке.

– «Та, что рисует узоры»?

– Или «Та, что чертит», – поправили меня.

Точно! У гройгов в их излюбленном приветствии есть слово ahenna, как раз и означающее «начертанный».

– Значит, Эна? Красивое имя. Почему же она им не пользуется?

– Спроси сам, когда повстречаешь, – с ехидцей предложил бог. – Ну и куда тебе нужно попасть?

– Есть одно местечко, на запад отсюда. Южнее Вайарды миль эдак на полторы сотни, неподалеку от селения, именующегося Малые Холмы, в предгорьях эльфийских ланов. Как скоро я смогу туда попасть?

– А как скоро хочешь?

– Ну, меня бы устроило…

– Так насколько скоро?

Фигура бога задрожала маревом, тая в утреннем тумане, а вместе с ее исчезновением и дорога начала плавиться свечным воском прямо у меня под ногами.

– А, чего время тянуть? – Махнул я рукой, свободной от ноши. – Прямо сейчас!

– Как пожелаешь…

Земля стала совсем жидкой, мягче воды, но не потащила меня на дно, а напротив, вздыбилась волной, подняла над белой кисеей, под которой не было видно ничего – ни деревьев, ни дороги, ни близлежащих домов, а потом так же стремительно и не утруждая себя заблаговременными предупреждениями, упала вниз. Вместе со мной. Я не удержался на ногах, коленями проехался по острым камешкам, но зато уберег от повреждений притихшую в корзинке кошку. Закинутый за спину лук злобно двинул меня по затылку, но именно этот удар и вернул ощущение реальности.

Я сидел посреди проселочной дороги и восторженно пялился в небо, на котором мерцали звезды, потому что здесь, гораздо западнее от того места, где ко мне пришел Хозяин Дорог, еще не успела закончиться ночь.

И как у него это получается?

«Только не вздумай спрашивать – не ответит…»

Почему?

«А не знает, вот почему! Он же бог, существо необъяснимое и непонятное… В том числе и себе самому…»

Ладно, примем, как данность.

«Давно пора… И нечего рассиживаться! Рассвет близок, а перед ним всегда холодает. Будет лучше, если ты возьмешь ноги в руки и поспешишь добраться до поместья…»

Знать бы еще, в какую сторону двигаться.

«Только вперед, любовь моя, позади мы уже завершили дела…»

Отправление естественных надобностей – удобный повод и наилучшее время, чтобы предаться размышлениям. Особенно если вы сами не испытываете телесных нужд. Поэтому, как только Шани начала ожесточенно скрести дно корзинки, я сошел с дороги и выпустил кошку на волю. Мокрая от росы трава не обрадовала моего зверя, но дела есть дела, и серая мохнатка начала изучать обстановку с целью обнаружения подходящего местечка. Имея неоднократное удовольствие и раньше наблюдать описанное действо, я прикинул, что у меня есть время на передышку. Ноги гудели хоть и не слишком назойливо, но все же ощутимо, значит, можно с чистой совестью отложить свое прибытие на четверть часа, с поместья не убудет. С его обитателей тоже. А уж с меня и подавно…

Робкая надежда достичь места назначения с восходом солнца не оправдалась: развилку, на которой полагалось свернуть налево, я благополучно пропустил, в итоге доплелся до околицы Малых Холмов, где местная ранняя пташка – малолетний пастух, выгонявший на луг дюжину пятнистых коров – немного удивившись, все же пояснил, как отыскать Кер-Эллид. Правда, показать дорогу даже за пару монет мальчишка отказался: мол, стадо без присмотра оставить нельзя и с собой не взять, потому что коровок в то место и силой не загонишь. Возвращение заняло столько же времени, как и путь «туда», посему на дорогу, ведущую в поместье, мои ноги ступили вместе с первыми лучами солнца. Собственно, возражений на сей счет у меня не возникло: через густую рощу веселее было идти при свете дня, а не ночью. К тому же расстеленный впереди путь не выглядел проезжим настолько, чтобы не вызывать беспокойства. И я имею в виду не только тенистую аллею: происшествие на шекке заставляло серьезно задуматься.

На кого все же была расставлена ловушка? На меня? Было бы приятнее верить, что кто-то из особ, осведомленных о призвании моей попутчицы, желал избавиться от лицедея, несущего опасную весточку. Но такое объяснение появления райга все же следовало отклонить, Хельмери не могла исполнять заказы, явно чреватые опасностью для жизни, поскольку не обладала надежной защитой. Значит, основной жертвой был назначен я. Но кто посчитал мою персону достойной огненной смерти?

Райг говорил о женщине. Если принять во внимание, что любые переговоры живой души с бродячим духом обречены на неудачу, но есть возможность «поговорить» с водой, посредством которой дух меняет места обитания, к гадалке ходить не нужно: бесплотного убийцу направила та же дама, что угрожала безопасности Антреи. Вот только почему она это сделала?

Обиделась на меня за то, что встреваю в чужие дела? Более чем вероятно. И не стала откладывать дело в долгий ящик: едва узнав, каким образом собираюсь покинуть город, нанесла удар. Да еще как изящно все исполнила! Ворона спрятала бы косточку среди тюков с товарами или уронила на решетку трюмного люка, райг вошел бы в силу позже, чем позволила пролитая кровь, и опасность была бы обнаружена как раз в той части реки, где на сутки вокруг не наблюдалось мало-мальски крупного поселения, в котором можно найти спасителя. Атака была рассчитана мастерски, ничего не скажешь… И должна была увенчаться полным успехом, поскольку лишь больному воображению мог пригрезиться Проводник, готовый пойти на жертвы ради собственного успокоения. Тонкий расчет, грациозное исполнение, великолепная ирония: сгореть заживо посреди воды. Все это подозрительно напоминает мне другого шутника. Некроманта, едва не уничтожившего Вэлэссу.