Во время длительного перелета через Атлантический океан из Нью-Йорка в Рим Марк принял решение. Он воспользуется этой поездкой и попробует договориться о возвращении в Сицилию. Поскольку его деловые связи с Доном Винченте почти прекратились, жизнь в Новой Англии не сулила больших перспектив. У него не было особого таланта или стремления заниматься мелкими махинациями в области торговли недвижимостью, да к тому же он чувствовал, что семья его медленно разваливается под влиянием нового образа жизни. Правда, Дон Винченте уже прощупывал его в отношении кубинского проекта, но первоначальный энтузиазм Марка поостыл.

«В Солсбери нет будущего, Марко, даже если б мы и захотели тут задержаться. Грабчеку не удастся добиться переизбрания, а как только он уйдет, это дерьмо Уайсмен снова будет рыть землю копытом. По правде говоря, и сейчас от них мало толку. Надо смотреть фактам в лицо: раз сюда могут приезжать латиноамериканские иммигранты и наносить нам урон, значит, времена переменились. Я хотел бы знать, есть у тебя какие-нибудь личные планы?»

«Вроде нет».

«Я считаю, тебе следует, по крайней мере, поразмыслить над кубинским проектом. Нам известно от нашего человека там, что это беспроигрышный номер. Я говорю о Брэдли, которого ты знаешь гораздо лучше, чем я. Несколько лет назад я оказал ему услугу, и с тех пор мы поддерживаем деловые отношения. Я могу тебе сказать, что это он поставил точку на Кобболде».

«Брэдли вызывает у меня дрожь, — сказал Марк. — Я ему инстинктивно не доверяю».

«У меня он тоже вызывает дрожь, но он полезен. Это новое правительство только становится на ноги, и сейчас самый подходящий момент, чтобы кто-нибудь его свалил. Я вложил в злачные места на Кубе тридцать миллионов и, похоже, смогу часть из них получить обратно».

«Вы все получите обратно. Там много друзей, которые на вас работают. Многих из них вы а не знаете».

«Тогда почему бы тебе не объединиться с нами? Почему бы нам снова не начать работать в прежнем составе? — Мгновенная вспышка надежды и энергии вызвала прилив крови к желтушным щекам Дона Винченте, и маленькие, как бы обведенные по краям красным карандашом глазки его заблестели. — Как насчет этого, Марко? Что ты скажешь?»

«Я должен поговорить с Терезой, Дон Винченте. У нас много проблем с детьми и со школой. Неизвестно, как она отнесется к новой перемене места. Вы знаете, женщины консервативны».

«Во всяком случае, подумай, Марко. Если захочешь быть с нами, мы тебе будем рады. Эта возможность для тебя всегда открыта».

Стыковка в Риме получилась неудачная, да еще вылет задержали на три часа, так что самолет сел в Палермо только в десять часов утра во вторник, Все здесь переменилось. Годы отдалили Марка не только от знакомых ландшафтов, сейчас заслоненных огромными новыми зданиями, но он забыл внешний вид своих соотечественников: мужчины, казалось, стали ниже и были похожи на крабов, суетившихся в полированном пространстве аэропорта; лица женщин, прежде ясные и спокойные, теперь казались ему пустыми и апатичными.

Его встретил невысокий, аккуратный человечек с черной сигарой в углу безгубого рта. Он схватил руку Марка и энергично потряс ее.

— Меня зовут Джо Фоска, счастлив с вами познакомиться.

— Очень рад, Джо.

— Как хорошо снова поговорить по-английски, — сказал Джо.

— Вы были в Штатах? — вежливо спросил Марк.

— Знаете Шестьдесят девятую улицу в Восточной части города? Я восемь лет снимал там квартиру. Потом некоторое время держал итальянскую лотерею в Бруклине. Меня выдворили одновременно со Спиной, и мы вместе приехали сюда. И я снова в глуши, в Кастельнуово. — Он скорчил гримасу. — На еду хватает.

На стоянке аэропорта ждала красная «альфа-ромео». Они сели в машину, и Фоска завел мотор.

— Куда едем? — спросил Марк.

— Мне велено отвезти вас в Кампамаро, оставаться с вами до конца похорон и затем снова доставить сюда.

— Я хочу поехать в Пьоппо навестить тещу, — сказал Марк. — Кроме того, я хотел бы повидать родственников в Кальтаниссетте и в Сан-Стефано.

— Не получится, — ответил Фоска. — Пока вы здесь, за вами все время будет хвост, и если вы не будете вести себя как надо, вас прикончат.

— Вы кому подчиняетесь? Человеку по фамилии Джентиле или кому-нибудь, связанному с Джентиле?

— Я никому не подчиняюсь. Это просто дружеский жест с моей стороны. Я оказываю вам услугу, как, надеюсь, вы окажете когда-нибудь мне. Только я не хочу попадать под перекрестный огонь, если вы выкинете что-нибудь неожиданное.

— Может, вы свезете меня к Дону К.? Это будет не слишком большой крюк?

— Он вчера слег. У него опять сердечный приступ, и он не сможет вас принять.

— А Тальяферри вы знаете?

— Знал. Он умер в июне прошлого года. Вы, по-видимому, растеряли свои связи Вот что получается, когда уезжаешь.

— А как насчет Креспи? Того, что прошел по мандату христианских демократов от Кальтаниссетты. Это мой двоюродный брат.

— Вот это, пожалуй, похоже на дело. Говорят, он должен войти в будущий кабинет. Только он большей частью находится в Риме.

— Мне нужен траурный костюм, — сказал Марк. — Ладно. Остановимся в городе по пути.

Они остановились у магазина готового платья на улице, где торговали дешевой одеждой. В Палермо готовые костюмы покупали только бедные труженики, и скроены они были так, что придавали человеку смиренный и даже пришибленный вид. Однако траурные одеяния шили с некоторой долей щегольства — ведь самые торжественные случаи в жизни бедняков связаны с обстоятельствами, сопутствующими смерти. Марк взглянул на свое отражение в стершемся, покрытом пятнами зеркале и понял, что траур ему идет. За его спиной Фоска одобрительно кивал. Невысокий молчаливый человек, вошедший вслед за ними в магазин, перебирал дешевые галстуки на вертушке и не обращал никакого внимания на подошедшего к нему продавца. Когда Марк с Фоской вышли, он еще немного задержался у стенда, а затем последовал за ними.

Растущее беспокойство несколько упорядочило мысли Марка. Он вспомнил номер телефона, который ранее занес в свою записную книжку.

— А можно мне позвонить?

— Почему же нет? Только я постою рядом, пока вы будете разговаривать. Они зашли в соседний бар, Марк купил жетон у стойки и набрал номер телефона в Палермо. К телефону подошла женщина.

— C'e l'avvocato Crespi[27]?

Ее голос звучал осуждающе:

— Vuol parlare con l'Onorevole[28]?

— L'Onorevole. Si. Scusi tanto. Mi sono dimenticato[29].

В трубке раздался нетерпеливый мужской голос:

— Pronto. Chi paria[30]?

— Джованни, это Марко. Твой двоюродный брат Риччоне. Я говорю по-английски на тот случай, если телефоны здесь прослушиваются.

— Марко, рад услышать твой голос! Сколько времени уже прошло, а? Целых десять лет. Когда мы можем встретиться?

Марк с трудом верил, что разговаривает с человеком, который десять лет назад был тощим косноязычным семинаристом, собиравшимся отвернуться от церкви и заняться юриспруденцией.

— Послушай, Джованни. Я здесь очень ненадолго, и обстановка довольно сложная. Я хотел бы тебя повидать. Ты знаешь о смерти Паоло? Будешь на похоронах? Тогда мы увидимся там, ну, я надеюсь, ты сможешь мне кое в чем помочь.

— Марко, у меня просто нет слов. Сказать, что мне очень жаль, — это ничего не сказать. Я читал про Паоло, и меня страшно огорчает, что я не смогу отдать ему последний долг. Он был прекрасным человеком, и смерть его для меня личная трагедия. Если бы похороны были в другой день! Может, ты слышал, люди, съехавшиеся в Кальтаниссетту, решили избрать меня своим представителем, и моя жизнь больше мне не принадлежит. Ты меня здесь застал по чистой случайности. Я только вчера прилетел из Рима. Завтра я улетаю обратно, а до этого мне надо выступить на трех собраниях.