Моя правая рука взлетает по дуге вверх, и костяшки сжатого кулака ломают тонкую перегородку горбатого носа, а локоть — в завершение удара — совсем сдвигает её на сторону.

И гроздь пурпурных капелек орошает снежные островки, чудом уцелевшие под нашими ногами...

Разумеется, о продолжении поединка никто не заикается, и хотя Ригон — в первые мгновения, в запале драки — не ощущает боли, эта дама спешит напомнить о своём присутствии. Впрочем, парень не опускается даже до стона: лишь видно, как в уголках голубых глаз подрагивают слёзы. Наверное, слёзы ярости.

Ксаррон, вздыхая, как старый больной человек, которого вытащили из нагретой постели и заставили слушать праздничные песнопения внуков, подошёл к жертве моих дурных наклонностей и нетерпеливым жестом велел убрать руки от пострадавшего лица. Юноша оторопело подчинился. Кузен быстро провёл пальцами по сломанному носу, возвращая повреждённый хрящ на прежнее место, потом нагнулся, скатал в комок горсть снега и вручил растерянно открывшему рот Ригону:

— Приложите, молодой человек... И в ближайшие дни постарайтесь не натыкаться на кулак.

Потом Ксо добрался до меня и устало осведомился:

— Надеюсь, на сегодня это — всё?

— Да, милорд! На сегодня я совершенно иссяк.

— Впредь будет мне наука, — проворчал «милорд Ректор». — Ни капли лишней Силы не получишь!

— Очень надо!

— Ну, надо или не надо, об этом поговорим дома... — мы поворачиваемся, собираясь уходить, и я оказываюсь лицом к лицу с потрясённой Леф. Ну, почти лицом к лицу.

— Ты... Это было... просто волшебно!

— Самое смешное, что девочка, как никогда, близка к Истине! — ехидно ухмыляется Ксо мне на ухо.

— Послушай... — продолжает тем временем девчонка. — Ты сказал, что не воин...

— И снова повторю.

— И ты не учитель из Академии...

— Ни в коем разе, — подтверждаю, не понимая, к чему эти уточнения.

— Тогда... Тогда ты мог бы стать моим наставником! — с надеждой в голосе делает вывод Леф, и наступает мой черёд хлопать ресницами.

— Милая, это не совсем удачная идея.

— А здорово она тебя подловила! — хохочет Ксо, и Рогар к нему присоединяется.

— Да уж... Леф, я не гожусь в наставники... Мне и самому ещё столькому нужно учиться...

— Ловлю на слове! — хлопает меня по плечу Мастер. — Завтра с утра начну составлять план занятий.

— Я ненавижу уроки! — вою не хуже Киана в лунную ночь, с той только разницей, что на мой зов волчицы и не подумают прийти.

— Ничего: стерпится — слюбится, — авторитетно заключает кузен. — И вообще... Сам виноват: вскружил юной леди голову.

— Я не кружил!

— А к чему тогда встал на её защиту? — со стороны «милорда Ректора» следует невинное напоминание о моей ошибке.

Леф смотрит на нас троих большими глазами, готовая расплакаться или рассмеяться, только не знает, что выбрать.

— Юная леди! — торжественно обращается к девчонке Рогар. — Я понимаю Ваш восторг, и даже считаю возможным к нему присоединиться, однако... В ближайшее время этот молодой человек не сможет выполнить обещание, даже если Вы вынудите его оное обещание дать. Посему, отложим разговор до весны: когда сойдёт снег, и начнёт греть солнце, мы снова соберёмся, обсудим все варианты и решим, как поступить. Вы согласны?

Девчонка серьёзно кивает.

— А пока у Вас найдётся множество других забот, я уверен, — мы предпринимаем новую попытку уйти. Опять неудачную: Ригон, с посиневшим от прикладывания снега носом, преграждает мне дорогу.

— Разве остались нерешённые вопросы? — хмурюсь.

— Остались! — упрямо дёргает подбородком юноша.

— Какие же? Мне казалось, что кровь всё разрешила.

— Я хочу знать истинную причину твоего поступка, — заявил Ригон. — Если тебя ничто не связывает со Двором, и ты не собирался убивать моих людей, зачем... Зачем ты всё это сделал?

— Хочешь знать? — хитро щурюсь.

— Хочу!

— Хорошо... Я отшлёпал твоих парней потому, что один из них оскорбил меня.

— Оскорбил? — недоумение в голубых глазах.

— Да. Он принизил мои умственные способности. Ровно вдвое!

— То есть?

Ксаррон навострил слух, предполагая, что я не просто так вернулся к истокам спора, а Мастер и подавно подозревал, какой фокус готовится. Один Ригон оставался в неведении, но ровно до того, как услышал:

— Он назвал меня полудурком, тогда как все знают, что я — полный дурак! — гордо возвещаю на весь двор. Ножи заходятся в хохоте. Рогар не отстаёт, а кузен тонко усмехается и грозит мне пальцем.

Ригон беспомощно переводит взгляд с одного взрослого мужчины на другого:

— Он что... шут?

— Некоторым образом, — подтверждает Ксо. — Только не при-Дворный, а около-Академический.

Новый взрыв хохота ещё больше утверждает юношу в мысли, что мир сошёл с ума:

— Нет, это ни на что не похоже...

— Идите домой, молодой человек, — от души советует Рогар. — Вам следует провести пару дней в спокойствии. И, ради богов, сосредоточьтесь на самосовершенствовании, а не планах мести... Хотя бы ближайшие месяцы!

— Кстати, почтенные! — пользуясь случаем, обращаюсь я к Хозяевам Дворов (пусть один из них и неофициальный, зато — фактический). — Кто из Вас ссудил Ножами милейшую белокурую Роллену, приходящуюся сестрой придворному магу?

Блондин и Ригон переглядываются.

— Собственно... — звучит нестройный хор, и мне всё становится понятным.

— Могу я обратиться к Вам обоим с нижайшей просьбой? — дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю: — Не оказывайте девушке таких услуг в будущем. Пожалуйста! Ваши Дворы потеряли по три души, и на этом, чудесно уравновешивающем силы сторон факте неплохо было бы остановиться!

— Откуда ты знаешь? — хмурится наследник Двора Коротких Ножей, и я закатываю глаза к небу в лучших традициях своего кузена:

— Пресветлая владычица, вразуми своих детей! Втолкуй им, что к мудрым советам нужно не то, что прислушиваться, а неукоснительно исполнять, а не начинать задавать вредные вопросы! Всеблагая Мать, наставь своих заблудившихся в ночи отпрысков на путь истинный!

— Точно — шут, — кивает сам себе Ригон.

За воротами Двора мы расходимся в разные стороны: Ригон со своим подчинённым — направо, Мастер (сказавшись уставшим и занятым) — налево, а все остальные бредут прямо.

Тихие и давно опустевшие улицы, отдыхающие в преддверии сумасшедших ночей окончания Праздника Середины Зимы, имеют сомнительное удовольствие видеть странную троицу: мелко семенящий толстенький человечек в длинном плаще, нескладный парень в просторном полушубке, всё время поскальзывающийся на подмёрзшей мостовой, и некто серый и четвероногий, предпочитающий красться в тени — подальше от любых источников света.

Ладонь Ксаррона шлёпает меня по затылку — не больно, но обидно:

— Почему без шапки? Последние мозги выстудишь!

— Надеешься: у меня в голове ещё что-то осталось?

— Скорее нет, чем да, впрочем... Если ТАМ станет совсем пусто, то любая мысль, стукаясь о стенки черепа, будет создавать такое эхо, что ты оглохнешь, — очень правдоподобно предполагает кузен.

— Заботишься о младшем братике? — делаю попытку повиснуть на плечах «милорда Ректора», но меня недовольно спихивают:

— Шапку надень!

— Ладно, ладно... — напяливаю на себя шедевр сумасшедшей вязальщицы.

— А тебе идёт, — глубокомысленно замечает Ксаррон.

— Конечно! Я иду, и она... идёт.

— Всё бы тебе смеяться, — тяжёлый вздох.

— Помнится, раньше тебя бесило то, что я не понимаю шуток! — считаю необходимым напомнить.

— Да, и я, признаться, боялся, что ты так и останешься... пеньком в этом смысле. Но теперь могу с облегчением заявить: мои опасения были напрасными.

— Ты этому рад? — заглядываю кузену в глаза. Он отворачивается, пряча улыбку:

— Ну, уж плакать не буду.

— И чудненько!

— Только... Не вытворяй больше таких штучек, как сегодня.