Скоро на смену им примчались две юрких машины десанта с десятком солдат. А спустя пять минут на горизонте появились две транспортные «восьмерки», за ними на предельно-малой высоте шла пара Ми-24.

— Эти пожаловали надолго. Будут разбираться… Все как обычно — Советы пользуются старой и проверенной тактикой, — прошептал инженер. — На этом я их и поймаю.

БМД с десантниками на броне приступили к патрулированию вокруг места катастрофы. Из приземлившихся Ми-8 высыпали люди в комбинезонах; почти все окружили чадившие обломки. Хищные, вытянутые тела «двадцатьчетверок» барражировали кругами, выпуская по две-три ракеты в близлежащие овраги. Иногда их тени проносились над растворившейся в «зеленке» группой Гаффара, и тогда молодой Хаккани взволнованно спрашивал:

— Чего же мы ждем? Почему не стреляем?!

— Рано, — спокойно отвечал командир, беспрестанно поглядывая на запястье, — потерпи еще минут десять-пятнадцать — никуда они не денутся. Ты же хочешь вернуться домой живым?..

Тот мелко кивал и опять скрипел зубами, наблюдая за вражескими вертолетами…

Все. Пятнадцать минут шестого. Пора!

Три расчета произвели пуски одновременно. Первая ракета устремилась за ведущим бортом, но вильнула в сторону и взорвалась на некотором расстоянии, не повредив «вертушку». Зато вторая и третья попали точно в левый борт ведомого.

Послышались дружные выкрики:

— Аллах Акбар!

— Победа!..

Лицо Гаффара исказилось в гневе.

— Перезаряжать! Скорее перезаряжать!! — резко выкрикнул он.

Ведомый, снижаясь и оставляя за собой дымный шлейф, удалялся на северо-запад. А вот ведущий, заметив, откуда взлетели ракеты, заходил для атаки…

— Всем расчетам — пуск! — приказал инженер, но голос потонул в грохоте разрывов.

Не обращая внимания на свистевшие на головой осколки, он вскочил и бросился к одному расчету, к другому… Подбегая, тормошил и пинал ногами прячущихся за камнями единоверцев. Поднимая, заставлял целиться в вертолет.

Оператор третьего расчета лежал без движения, окровавленная рука сжимала тубус с ракетой. Гаффар сам перезарядил пусковое устройство, присел на колено и произвел пуск по удалявшейся «двадцатьчетверке»…

О результатах последней операции полевой командир отчитался по радио примерно через час после наступления темноты; сообщил также о больших потерях, об отсутствии боеприпасов к ПЗРК и о намерении досрочно завершить свободную охоту.

Ночью остатки группы подошли к длинному горному хребту. По его вершине, на высоте четырех километров, петляла граница между Афганистаном и Пакистаном. К утру прихрамывавший Гаффар рассчитывал ее пересечь и ступить на территорию сопредельного государства.

Спотыкаясь, за ним шли выжившие моджахеды. Что-то около сорока человек. Еще пятерых тащили на самодельных носилках. Остальным из лесочка уйти не удалось…

По замыслу американских советников свободная охота Гаффара должна была финишировать десятого апреля. Именно в этот день планировалось перейти границу, именно в этот день группу встречал бы в условленном месте капитан Маккартур с крытыми грузовиками для перевозки людей.

Инженер решил вернуться раньше. Что проку лишнюю неделю болтаться по северо-восточным провинциям? К этому часу не осталось ни одного заряда к ПЗРК, ни одной гранаты. Обычные боеприпасы были на перечет. Заканчивалось продовольствие и медикаменты, садились батареи к рации. От некогда многочисленного и мощного отряда осталась половина. Да и раненным бойцам требовалась срочная медицинская помощь…

«Маккартур обязан меня понять. Обязан! И он на моем месте поступил бы так же!.. — убеждал сам себя полевой командир, медленно и наугад взбираясь вверх по крутому склону. — К тому же мы возвращаемся не с прогулки и не с нулевым результатом. Пять уничтоженных воздушных целей. Пять! Ведущий вертолет, к сожалению, вчера ушел — четыре последних ракеты его так и не достали. Наверное, за его штурвалом находился очень опытный летчик. Зато ведомый упал где-то на северо-западе от пожарища — он точно был поврежден двумя нашими ракетами! Я видел это лично…»

Примерно с такими мыслями он довел отряд до вершины длинного хребта и повернул на восток.

Да, случившиеся промахи не умоляли заслуг группы. Год или два назад ни моджахеды, ни их американские друзья даже не мечтали о подобных результатах. И это тоже обязаны учесть Маккартур с главным военным советником. Обязаны!

Пока начальство объясняется меж собой, я спешу ретироваться поближе к «восьмерке» Володи Хорева. В такие минуты глаза командованию лучше не мозолить. Доложить — доложил, а дальше пусть думают сами. На то они и носят большие звезды на погонах.

Забравшись в грузовую кабину, плюхаюсь на откидное сиденье.

— Ну что? — с кислой миной вопрошает штурман.

Я тяжко вздыхаю, вытирая платком мокрую шею:

— Хер их знает… Но готовиться, Валера, надо к худшему. Полагаю, достанется нам по самые гланды. Под горячую-то руку…

Пару минут наше воображение еще полнится сумасшедшей чередой недавно пережитых событий.

Еще бы! Прямое попадание двух «Стингеров»; оглушительный двойной взрыв по левому борту, от которого до сих пор в башке звучит «малиновый звон»; лихорадочное мигание красных сигнальных табло, издевательски спокойный голос бортовой «мадам»; и вынужденная посадка на подвернувшуюся ровную площадку, выполненная в сумасшедшем темпе. Не мудрено, что перевозбуждение и натянутые нервы не позволяют нам со спокойной рассудительностью обозначить причины сего происшествия, а также предположить его последствия. Мы просто не понимаем его объективной сущности и не думаем о том, что на нашем месте мог оказаться любой другой экипаж. И какое-то время мучительно посасывает «под ложечкой» при мысли о вариантах наказания…

Однако на полу грузовой кабины — прямо перед нами, лежит обуглившееся бронекресло с останками командира экипажа Павла Винника. Взгляду просто некуда деться — он постоянно натыкается на то, что час назад было живым: дышало, мыслило, разговаривало, улыбалось…

Поэтому вскоре все мыслимые и немыслимые кары земных начальников нам кажутся сущей безделицей в сравнении с тем, что могло бы произойти, отнесись к нам судьба чуть менее благосклонно…

Первым в чрево Ми-8 поднимается озабоченный Григорьев, за ним — мрачный Крушинин; молча рассаживаются по разные стороны грузовой кабины.

Из пилотской высовывается Володя Хорев и вопросительно смотрит на высокое начальство.

— На базу, — недовольно бурчит начальник Армейской авиации.

Машина тяжело отрывается от земли, подворачивает в сторону ветра, разгоняется…

И тут, наткнувшись на меня взглядом, полковник интересуется:

— А далеко сбит твой вертолет?

— Километра три отсюда, — заглядываю я в планшет.

Следует новое распоряжение:

— Хорев, летим к сбитому Ми-24!

Летчик энергично разворачивает машину.

Спустя пару минут Григорьев опять очнулся:

— А чем тебя сбили?

— Двумя ракетами.

— На базу! — безнадежно машет рукой начальник.

Однако и этот приказ оставался в силе недолго.

— А как думаешь, можно ли восстановить машину? — пытает меня полковник.

— Полагаю, можно, — скребу ладонью щеку. Уверенности в голосе нет — в технических тонкостях летный состав не слишком-то разбирается. Да и осмотр поврежденного вертолета занял минимум времени. Но, тем не менее, заявляю: — Повреждений не очень много, требуется только заменить левый двигатель и часть основных агрегатов.

— Понятно. Капитан Хорев, к вертолету Шипачева!

В конце концов, «восьмерка» высаживает пассажиров невдалеке от стоящего на пологом склоне сбитого вертолета. Сюда же подлетает и дежурная пара Ми-24 для прикрытия командования с воздуха. К искалеченной машине отправляемся втроем: Григорьев, Крушинин и я. На всякий случай мы с командиром полка прихватываем автоматы — в полосе широкой «зеленки» слышатся разрывы ракет и пулеметные очереди.