— Здесь будет вода.

И этот хрип подсказал Захару, что Тайин так же изнывал от жажды, как и он сам.

Спотыкаясь, они спустились в лощину и упали на колени, вдыхая запах свежести, исходившей от неширокого ручья.

— Мало-мало пей, — сказал Тайин и окунул голову в воду. — Потом пей сколько хочешь. Здесь ночуем.

Освежившись, они двинулись лощиной вдоль ручья и вскоре вышли на небольшую ровную площадку, окруженную соснами. Захар сгреб кучу хвои и в изнеможении повалился на нее. При гаснущем свете дня Тайин обламывал ветки и устраивал для себя что-то вроде гнезда. Воздух свежел, а у обоих беглецов вся одежда состояла из коротких штанов. Но у Захара не было больше сил, чтобы устроиться поукромнее. Он зарылся в ворох упругой хвои и обнял себя руками за плечи.

Его мучил голод, все мысли были только о еде. О «пиноли» — этой жидкой размазне, с которой начинался каждый день в миссии. В редкие счастливые дни кашу скупо заправляли жареным салом. Если в чашке попадалась шкварка от сала — это было редкостное везение. Сегодня Захар ничего не ел, кроме утренней порции пиноли, без сала, и сейчас он готов был душу отдать за чашку этой размазни. С этой мыслью он заснул.

Среди ночи он проснулся, холод и голод донимали его. Он завидовал Тайину, сладко храпевшему в своем гнезде из веток.

Наконец и Захару удалось забыться. И почти сразу (во всяком случае, так ему показалось) Тайин разбудил его толчком в плечо.

Стоял сырой утренний туман. Захар потянулся, сел, зевнул, растер окоченевшие руки и ноги. Тайин разорял свое гнездо, разбрасывал сосновые ветки под деревьями. Захар подпрыгивал и махал руками, чтобы согреться. Пока он пил из ручья и плескал воду на лицо, Тайин уничтожил все следы их ночевки.

К восходу солнца сосновая рощица осталась далеко позади. Они поднимались на вершину, господствовавшую над холмистой местностью. Тайин хотел обозреть окрестности и определить дальнейший путь. Солнце позолотило гору и сунуло розовый палец в расщелину перевала. Они упорно пробирались по песчаным сланцам и плоским выступам скал, то по колено в траве, то среди зарослей колючего чаппараля. Солнце стояло уже высоко, когда они вышли на тропу, петлявшую в гору. Красноватая почва дышала зноем. На тропе виднелись следы лошадиных копыт.

Тайин опустился на колено. Перепела оставили в рыжей пыли оттиски своих трехпалых лапок; а вот прошел олень. В нескольких местах поверх отпечатков конских копыт легли следы енота, похожие на оттиск детской ручонки. Захар тупо глядел на широкую, загорелую, потную спину алеута.

— Старые следы. Испанцы здесь были. — Тайин встал. — Чертовско плохо дело может быть, если пойдем по тропе.

Захар посмотрел вверх. По обе стороны от перевала тянулись скалистые вершины, остроконечные, как зубья пилы. От голода Захар ощущал в голове удивительную легкость. Он хихикнул:

— Другого-то пути нету!

Тайин пожал плечами:

— Пошли. Только тихо. Слушать будем, если кто идет.

Они добрались до перевала к полудню, до того усталые, что тут же и свалились прямо на тропе. Двужильный Тайин, как всегда, отдышался первым и полез на выступ скалы. За ним вскарабкался Захар.

Захара и так пошатывало от голода, а от вида, открывшегося перед ним, у него и вовсе закружилась голова. Справа, со стороны океана и параллельно ему, виднелась бесконечная цепь холмов, покрытых густыми лесами. Слева, в глубине материка, одна за другой тянулись лысые, безлесные гряды, похожие на ряды оскаленных клыков. Между грядами, прямо перед ними, петляла широкая река, ее серебряные извивы то исчезали, то снова появлялись в северной стороне. Тайин показал рукой на реку:

— Так пойдем. По речке, на север.

Сразу за перевалом, у тропы, голубое небо отражалось в продолговатом озере с лесистыми берегами. На дальнем, восточном берегу паслось стадо коров. Несколько коров стояло на отмели по колено в воде. Вода притягивала Захара, как магнит.

— Пойдем искупаемся, — хрипло сказал он и зашагал вниз.

Озеро, раздувшееся от зимних дождей, затопило подлесок и валежник. Коричневатая вода окрасила тело Захара в цвет старой слоновой кости. Захар долго плескался, как выдра, потом распластался на воде лицом кверху и стал прислушиваться к нескончаемым нежным трелям какой-то птицы, впадая в блаженную дремоту. Тайин окунулся разок и уселся на берегу под раскидистым дубом.

Когда Захар выбрался из воды, у него подгибались ноги. Долгое купание усилило голодное головокружение.

— Хорошо быть чистым. Но я, видно, перекупался, ноги не держат. — Он захихикал, как пьяный.

Тайин понимающе кивнул:

— Голодный. Ладно, пошли.

Чтобы снова выйти на тропу, им пришлось обогнуть озеро. Почва была изрезана руслами ручьев, сбегавших в озеро с холмов. Они перепрыгивали через ручьи, пробирались болотистыми низинами и лугами. То и дело попадались купы деревьев, звенящие от птичьего гомона.

До тропы оставалось уже совсем немного, как вдруг Тайин остановился. То наклоняя, то поворачивая голову, он коротко и резко втягивал носом воздух. Они были примерно в полумиле от озера, на поросшем ольхой берегу ручья.

— Ты чего? — зашептал Захар в смутном предчувствии опасности. Голова у него гудела, как пчелиный улей.

— Огонь. Дым. — Тайин снова втянул в себя воздух. — Мясо жарят.

Ручей, на берегу которого они стояли, пересекал узкую лужайку, потом нырял в дубовую рощу. Желтые глаза Тайина обшаривали опушку. Сквозь деревья просачивался дым.

Мясо! Во рту у Захара сбежалась слюна. Спотыкаясь, он побрел к опушке.

— Дурак! — презрительно пробормотал Тайин. — Не ходи, опасно.

Захар слышал, но не хотел понимать. Голод гнал его вперед вопреки опасности. Ноги сами перенесли его через лужайку. Словно во сне он увидал в глубине рощи поляну.

Посреди поляны горел костер. Между двумя рогульками была подвешена на вертеле говяжья ляжка. Когда жирный сок капал с нее в огонь, вверх поднимались струйки ароматного дыма.

Этот вид, этот запах гипнотизировали Захара. Он вступил на поляну, не отрывая глаз от поджаристой корки на мясе. Для него ничего больше не существовало на свете, кроме этого истекающего жиром мяса. Он уже не слышал отчаянный шепот Тайина за своей спиной:

— Стой, дурак!

Захар сделал еще несколько шагов к костру. И тут тень мелькнула перед его глазами. Захар попытался отмахнуться от нее, но прежде чем он успел шевельнуться, вокруг его плеч затянулся аркан.

— Тайин! — завопил Захар.

Краем глаза он успел заметить, как Тайин сломя голову мчался по лужайке назад, к ольхам. В этот миг сильный рывок швырнул Захара на землю. Он ударился головой о камень и потерял сознание…

Град увесистых ударов заставил его очнуться. Он полулежал со связанными руками и ногами, прислоненный к дереву и привязанный к его стволу веревкой, которая стягивала его грудь, как железный обруч. Голова раскалывалась от боли, в глазах стоял туман, бока ломило от ударов, которые продолжали сыпаться на него.

Мигая невидящими глазами, Захар вглядывался в надменное, жестокое лицо. Эти наглые черные глаза, эта бородка, словно нарисованная тушью, кого-то ему напоминали. Слабая искорка вызова мелькнула в глазах Захара.

— Конкистадор, — выдохнул он.

Капрал Хуан де Ривера перестал лягать его ногами. Он глядел на Захара сверху вниз с холодным вниманием рыбака, изучающего червя, прежде чем насадить его на крючок.

— Сеньор Петров, — произнес он тихим ядовитым голосом. — Эль руссо Петров. Ты думал, испанский солдат глупый, э, сеньор Петров? Глупый солдат, не понимает, куда вы побежали? Теперь ты видишь. О да, сен-ньор Петров, вы еще много будете видеть. — Он еще раз с силой двинул Захара в бок и зашагал к костру.

Когда в голове у Захара прояснилось, он увидел на поляне еще одного солдата, рослого, тяжеловесного, с бычьим затылком. Солдат ставил небольшую палатку. На нем тоже была нарядная голубая форма кавалерийского эскорта. Впрочем, теперь мундиры обоих были серыми от пыли. Захар вспомнил слова Тайина о том, что в охоте на людей принимают участие все, кто только может. Ну что ж, теперь он знает, что должен чувствовать загнанный и пойманный кролик.