— Ничего не сказал. Но похоже, что он на это клюнул. Номера на лодках он уже написал.

— Ладно, я с ним поговорю. На верфи ты бы пригодился. Попов жаловался, что рук не хватает.

Они прошли в ворота мимо козырнувшего часового.

— Я бы и вам помогал с отчетами, — сказал Захар. — Только бы мне остаться здесь.

— Посмотрим. — Кусков заковылял через площадь. — Ну, что у тебя еще на душе?

Изложить второе дело было куда сложнее, Захар это знал. Он сделал глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в холодную воду:

— Я, господин правитель, был намедни в деревне, в Метени. Я был рядом с их круглым домом и… — Голос его сорвался.

Но Кусков уже не слушал его. Он внимательно вглядывался в сторону северных ворот.

В воротах появился тойон. Вождь помо был в своем парадном плаще из черных и белых перьев и высоком головном уборе, на груди красовалось ожерелье из бус. С ним был еще один индеец в плаще из оленьей шкуры и тоже в парадном головном уборе из перьев.

Приветливо улыбаясь, Кусков двинулся навстречу индейцам, сердечно поздоровался с ними. Тойон отвечал на приветствие с величественным видом.

Как только Захар увидал в воротах тойона, сердце у него упало. Он не мог расслышать, о чем говорят индейцы с правителем, но Кусков оглянулся на него, и Захар понял: речь идет о нем.

Кусков ввел индейцев в свой дом, бросил через плечо:

— Захар, зайди.

С бьющимся сердцем Захар последовал за ними. Тойон сел на самый краешек кушетки с гнутыми ножками и застыл в напряженной позе. Хрупкость козетки подчеркивала всю неуместность его одеяния из перьев в этой комнате. Морщинистое лицо тойона было сурово и печально. Второй индеец — видимо, помощник вождя — подтянул кресло и уселся рядом. Кусков стоял лицом к ним на своем привычном месте у камина. Захар замер у порога. Его трясло как в лихорадке.

Не отрывая темных глаз от лица Кускова, вождь начал рассказ о вторжении Захара в круглый дом. Тойон не обращал внимания на Захара, ни разу не взглянул на него. Он называл Захара «этот сын Петрова», словно его здесь не было. Тойон сказал, что до сих пор ни один белый не был свидетелем пляски колдуна в Метени. Это священный танец, очень древний, его устраивало братство посвященных. Теперь индейцам Метени придется отказаться от него. Глаза белого человека лишили танец волшебной силы.

Захар пришел в ужас. Он понятия не имел, сколь серьезен его проступок. Это представление с корзиной угольев было странным, жутким, захватывающим. Но священным?..

Кусков перевел взгляд на Захара.

— Это правда? Дочь тойона сказала тебе, что чужим нельзя в круглый дом? И ты все же полез туда?

— Господин правитель, я как раз хотел рассказать вам про это. Да, она что-то такое говорила. Но я тогда не обратил на это особого внимания. И когда я в ту ночь оказался перед круглым домом, ее слова вылетели у меня из головы. Я…

— И у тебя вылетел из головы мой наказ уважать наших друзей помо и их вождя? Я вижу, Захар, что говорить с тобой бесполезно.

— Господин правитель, виноват…

— И ты прокрался туда?

— Ну да, я вошел, но ничего плохого там не делал. Просто стоял у стенки.

— Ты знаешь, как помо наказывают человека, который подглядывает за их обрядовыми плясками? Даже индейца, не посвященного в их секретное братство… ты знаешь, что они с ним делают?

Захар растерянно покачал головой.

— Они держат его над огнем и поджаривают ему гузно, — сказал Кусков. — Ты еще дешево отделался.

Тойон поспешно вставил, что такое наказание применялось очень редко, может, всего один раз.

— Мы не жестокие, господин правитель. Даже когда наш человек нарушает закон, мы ничего ему не делаем. Мы отсылаем его прочь. Мы просим, чтобы ты тоже послал прочь этого сына Петрова.

— Ой, нет, не надо! — Захар почему-то засмеялся пронзительным нервным смехом и сам не узнал свой голос. — Ведь вы этого не сделаете? Господин правитель! Иван Александрович!

В его голосе звучали протест и мольба.

Лицо Кускова казалось таким же каменным, застывшим, как лица обоих индейцев. Он оборвал Захара одним жестом и посмотрел на вождя.

— Это суровый приговор, тойон. Ты знаешь, что паренек проделал большой и опасный путь, чтобы найти своего отца. Отослать его прочь сейчас…

— Его отец! — Тойон презрительно фыркнул.

— А что, если я откажусь?

Старик пожал плечами, и складки на его груди сморщились еще больше.

— Ты знаешь, что.

Кусков задумчиво поглядел на бесстрастное лицо старого вождя, потом повернулся к Захару:

— Да, разочаровал ты меня, Захар. А я было на тебя рассчитывал. Но теперь…

Захар чувствовал, к чему идет дело. Он глядел на Кускова с отчаянной мольбой.

— Господин правитель!

Внезапный стук заставил всех обернуться. В дверь просунулось большое пухлое лицо Ильи.

— Виноват, Иван Александрович, — сказал партовщик. — Корабль из Ситхи пришел. — Он вошел в комнату, отдуваясь после поспешного подъема от пристани. — «Елена». Капитан — Годви, из бостонских шкиперов, что работают на господина Баранова. Собирается отплыть, как только пополнит запас дров и воды.

— Сейчас спущусь, — сказал Кусков. — Ты, Илья, пока собери своих алеутов.

Илья поспешно вышел.

— Захар!

Захару казалось, что он читает мысли Кускова.

— Не надо, господин Кусков! Ради бога!

— Пойдешь на «Елене», вместе с Ильей, — бесстрастно произнес Кусков, — будешь считать добычу. Собирайся.

Он вопросительно посмотрел на тойона. Старый вождь молча кивнул.

…Захар двигался как во сне. Непослушными руками собрал теплую одежду. Свалил в одеяло все прочие свои пожитки и поспешил к дому отца.

Надя была подавлена известиями, которые принес ей Захар. Он вручил ей свои вещи:

— Пожалуйста, сохрани до моего приезда. Если отец вернется первым, скажи ему…

Она обняла его, залилась слезами: «О Захар, Захар!» — прижалась мокрой коричневой щекой к его щеке.

Ее неподдельное горе растрогало Захара, у него перехватило горло.

— До свидания, — выдавил он с трудом и выбежал вон.

Он не плакал, но лицо его было мокрым от ее слез.

Времени оставалось только-только, чтобы добежать до казармы и попрощаться с Петром. Гальван стиснул его руку, обнял, трижды расцеловал его: «Возвращайся, брат, поскорее!» — и улыбнулся.

Захар дружески ткнул его в бок и побежал.

На злополучной «Екатерине» Захар служил младшим матросом и был счастлив, когда его перевели в кубрик. На «Златоусте» он жил чуть ли не на правах судового офицера. На «Елене» Захар снова оказался в кубрике среди матросов. Это была пестрая компания, в основном американцы с кличками вроде «Швед», «Французик», «Рыжий Ирландец». На «Елене» было около тридцати алеутов, прибывших с Ситхи, да еще поднялся на борт Илья со своими охотниками.

Захар быстро понял, что на этом корабле ему нечего рассчитывать на какие-либо привилегии. Но он был слишком подавлен, чтобы обращать на это внимание. «Елена», бойкая шхуна из тикового дерева, держала курс на юг. Надежда найти отца слабела с каждой новой милей, отдалявшей Захара от Росса. Теперь ему казалось, что все его долгое и опасное путешествие было ни к чему, что сама жизнь потеряла всякий смысл. Захар был мрачен, замкнут и настолько одинок, насколько это возможно на многолюдном судне. Он безмолвно выполнял свою ненавистную работу: считал окровавленные тушки животных, которые доставляли на корабль охотники; он безропотно глотал помои, которыми на «Елене» кормили команду, и вдыхал зловоние трюма.

Капитан «Елены» был бостонский шкипер с прескверным характером. Звали его, собственно, Хардвик, однако русские переиначили его фамилию на свой лад и называли его «Годви». Алеуты звали его «чертов бостонец» — «Дэмбостон». Это был один из американских шкиперов, занимавшихся добычей морского зверя исполу с Российско-Американской компанией. Баранов поставлял охотников, шкипер предоставлял корабль, а прибыли делили пополам. Хардвик очень был похож на акулу — особенно ленивыми движениями своего длинного, тощего тела, которое умело двигаться с неожиданной быстротой, когда шкиперу этого хотелось. Лицо у Хардвика было вытянутое, с чертами острыми, как лезвие гарпуна. Он то и дело сморкал свой длинный красный нос в грязный клетчатый платок.