— Где она сейчас может быть? У вас есть какие–нибудь догадки?

— Есть, — призналась Ферн. — Только я не знаю, верны ли они. Вчера я кое с кем встречалась и узнала кое–что, что могло бы нам помочь.

— Вы наводили справки или это совпадение?

— Нет, специально я ничего не узнавала, но… совпадений не бывает, есть только система. Или фрагменты более крупной системы. Это зависит от того, во что вы верите.

— Ни во что, — холодно ответил он. — В хаос. Так что вы узнали?

— Сначала я хочу вас кое о чем спросить. Как называлось имение, в котором Дана потеряла сознание?

— Рокби.

Ферн изменилась в лице.

— Вы это ожидали услышать?

— К сожалению, да.

— К сожалению?

— Не берите в голову. Кое–что сходится, но все же нужны доказательства, подтверждающие мои догадки. На той вечеринке было много незнакомых вам людей?

— Думаю, больше половины. Но я уже говорил, что все были в маскарадных костюмах, масках, париках. Все раскрашены до неузнаваемости. И знакомых–то не узнаешь.

— Меня в данном случае интересуют женщины.

— Да, это действительно сужает круг подозреваемых, — ядовито сказал он.

Ферн не обратила внимания на его сарказм.

— Возможно, наряженные ведьмой.

— Да, несколько дам были в костюмах ведьм. Никаких остроконечных шляп и седых волос. Все выглядели шикарно. Между прочим, сама Дана нарядилась ведьмой. Вся обмоталась розовым шифоном и распустила волосы. Эдакая средневековая красавица, встречающая новое тысячелетие. Она даже имя себе выбрала. Что–то типа Фата Моргана, точно не помню. Она читала Томаса Уайта. Что–то не так? — встревоженно спросил он, заметив, что Ферн стала белой, как полотно.

— Может быть, Моргас? — прошептала она.

— Да, кажется, Моргас.

На слабеющих ногах Ферн подошла к окну и прижалась пылающим лбом к стеклу. Она смотрела на облака, сквозь которые просвечивало синее небо, и пыталась осмыслить то, что сейчас узнала. «Моргас там. Она там, и она неуязвима. И если она не ищет меня, значит, я должна найти ее. В Рокби. — Сердце Ферн мучительно сжалось. — Я не могу, я не готова. У меня нет сил снова бороться с ней. Да и как? Она же бессмертна!» Ферн пыталась справиться с охватившей ее слабостью. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде чем она смогла успокоиться. Она повернулась к Лукасу.

— В эти выходные я уеду, — наконец промолвила она. — В Йоркшир. Мне нужно кое с кем посоветоваться. Я вам позвоню, когда вернусь.

— Я дам вам номера всех телефонов, по которым со мной можно связаться. — С этими словами он протянул ей визитную карточку. — Мне действительно нужно привезти ее подругу из Австралии? Думаю, она вряд ли сможет приехать — она беременна.

— Пока оставьте эту затею.

«Она напугана, — думал Лукас, глядя на Ферн. — Сильно напугана, несмотря на свой независимый вид». Он спросил:

— Так что я могу сделать для нее, кроме как найти мишку?

— Думайте о ней, — ответила Ферн. — У вас есть Дар. Ищите Дану в мечтах и снах. Во сне вы можете делать удивительные открытия.

— Я знаю, — ответил он.

Видение застало Лукаса, когда он уже засыпал, моментально перенеся его из состояния полудремы в мир кромешной тьмы, минуя все переходные стадии погружения в подсознание. То, что он видел, не было похоже на сон — он словно оказался в другой реальности, суровой и жестокой. Он стоял на скрипучих, разъезжающихся под ногами досках, вцепившись замерзшими руками в большой штурвал. Под ногами бурлила вода; дождь, ливший как из ведра, хлестал его, будто плетью. Одежда моментально промокла и прилипла к телу. Длинные волосы (он носил длинные волосы в юности) разметались по плечам. Он находился на палубе небольшой рыбацкой лодки, длиной менее сорока футов, с единственной мачтой. Сильный ветер трепал парус. Гигантские волны вздымались, раскидывая клочья пены, грохотал гром. Небо прочертила зеленоватая молния. Люди на палубе хватались за что придется, пытаясь удержаться. Лукас не мог докричаться до них — вокруг бушевал хаос…

Сколько себя помнил, Лукас всегда боялся моря. В детстве его самым страшным ночным кошмаром была ревущая стена сине–зеленой волны, несущейся к нему, сметая на своем пути все преграды. Во сне он забирался на высокие холмы, но бушующая стихия все равно настигала его, и он просыпался, стеная от ужаса, в уверенности, что утонул. Когда ему исполнилось пять лет, отец попытался научить его плавать, но Лукас так и не избавился от своего страха, лишь научился скрывать его. С возрастом кошмары мучили реже, но страх не прошел.

Как–то раз он провел три дня на яхте своего друга в открытом море. Это решение далось ему тяжело. В течение этих трех дней Лукас был тих, бледен и не мог есть. Его друг думал, что он страдает морской болезнью, но причина была иной. Когда Лукасу было девятнадцать, его мать погибла в автокатастрофе. Спустя пару дней после похорон он проснулся от кошмара, в котором видел себя лежащим на морском дне. Рыбы объедали его плоть и сновали в его теле. Подплыла русалка и уставилась на его труп невидящими мертвыми глазами.

И вот теперь он находился на крошечном суденышке в самом сердце морской бури. Лукас не понимал, как очутился здесь, и испытывал дикий страх, парализовавший его волю. В голове крутилась одна мысль: «Это безумие, безумие, безумие, у нас должны быть средства спасения, у нас должна быть рация, мы должны позвать помощь!» Но ни спасательных средств, ни рации не было. Позади него молния с угрожающим треском ударила в мачту, и та разлетелась на куски. Раздался леденящий душу вопль — кого–то смыло за борт. Лукас стоял, оцепенев, и ничего не мог предпринять. Он изо всех сил цеплялся за штурвал, единственное, что подвернулось под руку. Неожиданно его пронзила мысль: ведь он же капитан и отвечает за этих перепуганных кричащих людей, потому что именно он втянул их в это безумие. Тяжесть этой ответственности камнем придавила его, пробила доски под ногами и увлекла на дно.

Впоследствии ему не хотелось вспоминать, как он умирал. Это видение было слишком реальным — гораздо реальнее, чем сон. Лукас увидел русалку с остекленевшими глазами, тянувшую к нему руки. Ее волосы шевелились, как змеи. Он погружался в пучину все глубже и глубже, чувствовал, как легкие разрываются от боли, как оглушительно стучит кровь в висках; он сопротивлялся из последних сил, хотя осознавал бесполезность борьбы с разбушевавшейся стихией. Потом в глазах у него потемнело, и он понял, что умирает…

Лукас очнулся на смятых простынях, рев волн превратился в гул ночного города. Взгляд его упал на часы: он спал всего три минуты. Он долго лежал в темноте, уставившись в потолок, и боялся закрыть глаза, чтобы вновь не очутиться в только что пережитом кошмаре. «Во сне вы можете делать удивительные открытия», — говорила Ферн.

Но этой ночью он спал мало, и сны больше не тревожили его.

В пятницу Ферн раньше ушла с работы и поехала в Йоркшир. Еще засветло она добралась до торфяных болот. На небе громоздились бастионы из туч, и их тени задумчиво плыли по земле. Ферн остановила машину, вышла из нее и раскинула руки, ловя лучи уходящего солнца. По обе стороны от дороги простирались торфяные болота, поросшие вереском и гудящие от роившихся насекомых. Она сняла куртку, расстегнула ворот рубашки и предоставила ветру трепать свои короткие волосы. Стороннему наблюдателю показалось бы, что она просто освобождается от условностей городской жизни, готовясь провести выходные в деревне. Но для Ферн это означало, что она пересекает невидимую границу, отделявшую поверхностную реальность с ее рутинным существованием от мира, где сама реальность была неустойчивой, где все было мрачным и непохожим на этот мир. Однако сейчас изменились и сами границы: тьма другого мира пришла даже в Лондон, притаившись за углом, под мостовой, в тени, куда не доставал свет от уличных фонарей. Ферн стояла под солнцем, раскрывшись навстречу ветру в знак признания и приятия другого мира. «Я Фернанда Моркадис. — Она обращалась к облакам, равнине и безразличным пчелам. — Я одна из чародеев, Детей Атлантиды, А все остальное нереально».