—Не прикасайся! — шипит Кэл. — Это — Страж. Было время, когда муравей не смог бы пробраться мимо него. Ступай очень тихо, он даже во сне может услышать твои шаги.

Они осторожно обходят Стража и спускаются к реке. Там нет моста, но к скалистому берегу привязана узкая лодка. Шаги совсем близко. Ферн слышит шорох касания одежды о камень, слышит шепот преследователей. Одышка перехватывает ей горло. Непроизвольно она начинает поворачивать голову…

Но Кэл удерживает ее голову, мрачно глянув тусклыми красными глазами.

—Она здесь! Она позади меня! Я чую ее! Я чувствую: она очень близко. Чувствую ее злобное пугающее присутствие, ее жирные пальцы протянулись ко мне…

—Они в последнем туннеле. Садись в лодку и не оглядывайся назад. Мы ведь уже так далеко забрались. Не оглядывайся, пока мы не будем на той стороне. Не смотри назад!

Кэл спрыгивает в лодку и тянет Ферн за собой. Она проползает к носу лодки, паника делает ее слабой и глупой, она старается удерживать свой взгляд на противоположном берегу. Ферн слышит скрип уключин, плеск весел по воде, чувствует, как тянет лодку течение… Ее насквозь пронизывает холод, идущий от воды. Шаги уже слышатся не так отчетливо. Лодка постепенно приближается к дальнему берегу.

И вот наконец лодка утыкается в береговые камни, и Ферн пытается выбраться на сушу, но выступающий камень не пускает ее, руки ослабели, и она не может подтянуться. Кэл вытягивает ее, и в этот момент она, прижавшись к его груди, чувствует, какая она волосатая, какие выпуклые на ней жилы, как пахнет от негб зверем и тем запахом, который остался после Подземного Мира, но и теплом.

Прости, — бормочет Ферн, — я совсем потеряла голову.

Там уже Моргас.

Моргас…

Теперь Ферн может оглянуться. И, оглянувшись, видит стоящую на берегу реки ведьму. На расстоянии она кажется меньше, но так же нелепа в своей вылинявшей одежде, в странной короне из спутанных черных волос. Даже издалека Ферн видит, как блестит от пота кожа ведьмы, как кривится ее нижняя губа, тогда как верхняя неподвижно изогнута. Сисселоур скорчилась рядом, будто пучок сухих прутьев, обтянутый паутиной. Ферн слишком поздно замечает, как лодку, которую Кэл выволок на беper, подхватывает волной и несет течением к противоположному берегу. Ферни Кэл долго, будто загипнотизированные, стоят без движения. Сисселоур уже ухватила нос лодки. Ферн думает: «Я — Моркадис, ведьма Моркадис», но все ее колдовство куда–то исчезло, и она безуспешно пытается собрать силы, произнести заклинание, сказать хотя бы слово…

Ведьмы садятся в лодку и отталкиваются от берега. Сисселоур, на удивление, хороший гребец, движения ее тощих рук быстры и сильны.

Ты должна добежать вон туда. — Кэл хватает Ферн за плечо и указывает ей туда, где слабый свет вдали обозначает разверстую пасть туннеля. — Это путь наружу. Просто поднимайся и поднимайся, пока не окажешься там, куда ты хочешь попасть. Иди! Я не смогу ее удержать.

А ты…

Она мне не опасна — я ее сын.

Ферн делает несколько шагов, спотыкается, кричит. Кэл кричит еще громче, его внезапно скручивает судорога. Посреди течения Моргас, стоя, покачивается в лодке, из ее рта вылетают слова, мерзкие слова, несущие боль. Кэл падает в корчах, его бьет о камни.

—Беги! — кричит он судорожно раскрытым ртом. — Она не сможет догнать тебя. Беги!

Но Ферн, верная дружбе, говорит дрожащим голосом:

—Я не хочу бросать тебя.

Она из всех сил старается сосредоточиться, не обращать внимания на боль. Нельзя отвлекаться, это губительно. Утекают минуты, и Моргас уже здесь.

Горло Ферн обхватили руки ведьмы, ее бескостные пальцы обладают силой щупалец осьминога.

Дыхание останавливается, голоса нет. Когда Ферн смотрит в эти блестящие глаза, она понимает, что все так быстро не кончится. Моргас хочет убивать медленно, медленно, наслаждаясь каждой минутой страданий, хочет достигнуть экстаза, когда вся ее туша завибрирует от наслаждения и она наполнится, насытится, пресытится смертью. Другая рука ведьмы трогает лицо Ферн, старается разорвать ноздри и выдавить глаза. Рядом с Моргас трепещет от волнения, участвуя в этой пытке, Сисселоур. И маленьким холодным уголком сознания Ферн отмечает нажим ее головы на левое бедро, на забытое за время путешествия содержимое кармана. Моргас наслаждаясь тем, как она душит Ферн, оставила руки той свободными. Ферн добирается до кармана, крепко прижимает руку к огневым кристаллам. Затем вынимает их и всаживает в месиво груди ведьмы. Голоса у Ферн нет, но губы ее движутся, и сознание говорит, говорит ее воля, и ненависть ее растет, превращаясь в грубую силу.

— Fiume! Cirrach fiume! — Ее рука загорается пламенем.

Мгновенно ее пронизывает ужасающая боль — затем Ферн пятится назад, внезапно успокаивается, и боль исчезает. Моргас кричит. Ее рот раскрывается огромной красной ямой, зубы стучат от конвульсий. Пальцы–щупальцы рвут ткань одежды и собственную кожу, но кристаллы впиваются, пожирают ее грудь, и одежда на ней вспыхивает, как сухой хворост. Сисселоур быстро отскакивает в сторону, но, видимо, сделав это недостаточно быстро, притягивает на себя пламя и, крутясь и извиваясь, становится огненным факелом. Она пытается добежать до реки, но времени на это уже нет, нет времени… Бумажная кожа и нитяные волосы становятся пеплом, и обгорелые ее кости, расколовшись на куски, со стуком скачут по камням. Моргас все еще движется, почерневшая бесформенная масса, опавшая в озеро растопленного жира, ползет к берегу. Во все стороны разлетаются хлопая того, что могло быть одеждой, кожей или мышцами. У нее уже нет лица, нет рук, только беспалые обрубки. Медленная агония пожирает то, что было когда–то телом. Ферн замирает от ужаса. Конвульсии, сотрясающие тело ведьмы, говорят о том, что все кончено, но каким–то образом Моргас движется вперед, и, сдвигаясь каждый раз лишь на миллиметр, она все–таки добирается до берега и постепенно перетекает в воду. Шипя, река проглатывает ее. В воздух подымается ледяной пар.

Быстро! — торопит Кэл, лежа у ног Ферн. Как только началась агония Моргас, судороги и боль его прошли. — Опусти обожженную руку в воду.

Но я ничего не чувствую…

Почувствуешь, если сейчас не полечить. Это же Стикс, эта вода тебя вылечит. Только держи руку в воде не больше двух секунд…

В этом предупреждении нет необходимости. Холод воды ужасен, еще мгновение, и ее рука просто отвалилась бы. Когда Ферн вытаскивает руку, она ищет глазами тело Моргас.

Когда ты вернулась ко мне, — резко спрашивает Кэл, — ты именно это и собиралась сделать?

Нет.

Он изучает ее лицо, желая постичь правду, не уверенный в том, что видит.

Ты все равно — моя Должница. Запомни это колдунья. Однажды я явлюсь за долгом.

Я знаю. — Она целует его в щеку, он вздрагивает. — Спасибо.

— Теперь иди. Туннель тебя выведет. Иди вверх, все время вверх.

И она бежит по камням, вверх по склону, собрав всю свою энергию для последнего рывка. Она тяжело дышит, а свет становится все ярче и ярче, наконец она уже не видит земли у себя под ногами, но все идет и идет, ослепленная, ничего не видящая, и вот почва совсем уходит из–под ног, и она проваливается, проваливается в сияние.

Ферн с трудом выбиралась из глубочайшего сна. Она осознавала, что никогда еще не спала так крепко. В попытках проснуться ей казалось, что она выбирается из вязкой патоки, при этом отчаянно борется с липкой чернотой. Наконец в ту минуту, когда она уже была готова открыть глаза, ей пришло на ум, что она слишком много выпила и то, что сейчас происходит, — это похмелье. Она не могла бы вспомнить, что с ней случилось, но, должно быть, о ней позаботилась Гэйнор. И вот она подняла веки, и увидела комнату, в которой прежде никогда не бывала, и поняла, что лежит в больничной кровати. В комнате светло–голубые стены, сильный запах цветов, в окна струится свет заката. Это клиника. Шок был так велик, что у Ферн заболел живот. Она попыталась сесть, но даже не смогла поднять голову. Она увидела трубочки, опутывающие ее, и пляшущую зеленую линию на мониторе. И потом, с огромным облегчением, увидела Рэггинбоуна. Его капюшон был откинут, и он разглядывал ее с таким выражением лица, которого она никогда прежде не замечала у него. Во взгляде смешались его преклонный возраст, усталость, и слабость, и участие. Волосы его стояли дыбом, будто он нарочно взлохматил их, а лицо прорезало столько же морщин, сколько линий в джигсо из тысячи кусочков.