Гэйнор стояла на коленях в грязи, одежда ее совсем промокла. Снег исчез. Девушку и собаку поливал дождь.

Первым ее увидел Уилл. Она толкнула дверь кухни, где он сидел вместе с Робином. На столе стояла бутылка виски. Уилл остолбенел. Гэйнор ступила через порог и остановилась. С мокрой одежды на пол текла вода, и образовалась лужа. На туфлях, на юбке, на руках была грязь, грязь была и на лице, потому что она пыталась грязными руками убирать волосы с глаз. Она выглядела ужасно измученной. Уилл усадил Гэйнор на стул и поднес к ее губам стакан с виски.

— Выпей, — приказал он, — залпом, до дна.

Она послушно глотнула и закашлялась, спирт обжег горло, но к щекам прилила кровь.

Где Ферн? — спросил Робин, но Гэйнор не отвечала.

Позови Эбби, — сказал Уилл и начал вытирать волосы Гэйнор, взяв висящее у мойки полотенце.

Но, Ферн… — настойчиво повторял Робин. — Что, попали в аварию?

Нет, — произнесла наконец Гэйнор. — Съехали с дороги и врезались в дерево. Ферн не ранена.

Надо было взять такси, — сказал Робин. — Как можно напиться и сесть за руль, даже если все спокойно? Где она?

Я не пила, — сказала Гэйнор. — Пила Ферн. Она заснула… В машине. Так я думаю.

Ты так думаешь? — спросил Уилл.

Я не смогла ее разбудить. Она…

Допивай виски. Папа, ради Бога, соверши что–нибудь полезное. Пойди приведи Эбби. Нам нужна пара больших полотенец, махровый халат — возьми тот, что лежит у меня в комнате, — и бутылка с горячей водой. Через минуту с Ферн все будет в порядке. Раз она сидит в машине, значит, она сухая. — Он выпроводил Робина из кухни и обернулся к Гэй нор. — Ты видела Лугэрри? Она весь вечер не находила себе места. Я решил, что она отправилась вас искать.

—Она нашла меня, — сказала Гэйнор, откинув упавшую на глаза прядь волос. Одно посудное полотенце намокло, Уилл взял второе. — Когда я вышла на дорогу к дому, я отослала ее к машине, подумала — пусть посторожит Ферн. Спасибо, — поблагодарила она Уилла за его старания. — Достаточно, правда… Ведь с волос уже не капает вода… Я должна пойти переодеться.

Робин с Уиллом отправились за Ферн, а Эбби осталась дома. Гэйнор не очень точно рассказала, куда им следует идти, она и сама не знала толком, как долго добиралась до дому, но предположила, что если двигаться по дороге, время от времени призывая Лугэрри, то волчица прибежит к ним. Робин сомневался, ему не верилось, что эта дворняжка, собственность эксцентричного бродяги, могла быть, как он выразился, «так хорошо выдрессирована». Но Уилл отмел все его сомнения, сложил в непромокаемый пакет вещи для Ферн, и они вышли к машине Робина.

Гэйнор хотела принять ванну, но Эбби отговорила ее. Девушку била дрожь, что было последствием и холода, и шока.

—Главное для тебя сейчас — как следует согреться, — заявила Эбби. — Уилл такой разумный. Это всегда меня удивляет — хотя не понимаю почему, ведь Ферн тоже очень разумная. — Она подхватила Йоду, который спустился по лестнице вслед за ней. — Может, хочешь его погладить? Считается, что это очень эффективная терапия. О… хорошо, тогда выпей еще виски. В этом доме его так много, хотя никто особенно и не пьет. Не могу понять, для кого его закупают.

«Для Брэйдачина», — подумала Гэйнор, но, заикаясь, смогла лишь проговорить вслух:

Для лечения.

Приготовлю тебе кофе, — сказала Эбби, устроив Йоду на стуле, но тот немедленно соскочил на пол и стал кругами носиться по кухне, выискивая какие–то кусочки съестного, которые начинал жевать, а потом с отвращением выплевывал. — Ты уверена, что Ферн не поранилась? Так не похоже на нее… напиться допьяна, никогда такого за ней не замечала.

Я тоже, — сказала Гэйнор, у нее не было желания что–либо уточнять.

Надеюсь, завтра с ней все будет в порядке, — сказала Эбби.

На это Гэйнор вообще ничего не ответила.

Было уже почти три часа ночи, когда Ферн доставили домой. К этому времени Гэйнор окончательно высохла, а мужчины — промокли. Лугэрри, стоя посреди кухни, никому не позволяла погладить себя по мокрой шерсти, зато намочила Йоду, занявшего ее место у печки. Собачонка вылетела из кухни, но Эбби даже не обратила на это внимания, поскольку ее мысли были заняты совсем другим.

Ферн отнесли в комнату и положили на кровать. Казалось она чувствует себя нормально: пульс бился ровно, хотя, пожалуй, чуть медленнее, чем обычно, таким же ровным было дыхание. Она промерзла из–за долгого сидения в разбитой машине, но бутылки с горячей водой скоро помогли ей согреться. Однако Ферн не издавала ни единого звука — ни разу не всхрапнула, не покашляла, не вздохнула глубоко, — и тело ее оставалось в том же положении, в котором его положили: неподвижное, будто неживое, как поломанный манекен. Робин хотел позвонить доктору, но ему не разрешили.

Что ты ему скажешь? — рявкнул Уилл. — Что она напилась допьяна и заснула в автомобиле, хотя при аварии не была ранена?

Возможно, мы должны сообщить Маркусу?..

О господи! Нет, — сонно пробормотала Гэйнор.

А я уверена, что завтра утром Ферн будет в полном порядке, — сказала Эбби. — Ей просто нужно выспаться. Так или иначе, сейчас больше ничего сделать нельзя. И лучше разойтись по спальням, пока мы не разбудили тетю Эди.

Я немного побуду с ней, — сказала Гэйнор.

Эбби потащила Робина по коридору в их комнату, а Уилл остался. Гэйнор примостилась в кресле, Уилл сел на низенький стульчик у туалетного стола.

—Чего ты мне не рассказала? — спросил он.

Осторожно, останавливаясь, чтобы ответить на вопросы Уилла, Гэйнор изложила всю историю. В какой–то момент подошла Лугэрри и стала лизать руку Гэйнор, что вообще типично для собак, но Лугэрри очень редко себе это позволяла. Когда Гэйнор закончила свой рассказ, Уилл встал, подошел к окну, отодвинул занавески. То, что он высматривал, было где–то неподалеку.

Нам нужен Рэггинбоун, — сказал он, нерешительно двинувшись к кровати. — Он, возможно, тоже не знает, что делать, но он смог бы все объяснить. Ну, если она и не проснется, то, по крайней мере, эта свадьба не состоится. Смешно, раньше эта идея показалась бы мне прекрасной, а теперь меня охватывает ужас.

Она не проснется, — сказала Гэйнор. — Ее здесь нет.

Лицо Ферн больше не выглядело усталым, изменившимся или напряженным. Это было просто лицо, с определенными чертами, в которых не было видно ни намека на мысль или нормальный сон, в нем было меньше выражения, чем в лице статуи. Гэйнор как–то работала добровольцем в хосписе и знала, как мирно выглядят лица умерших, как мертвое тело отражает очевидное спокойствие. Но тут нет ни мира, ни смерти, а только лишь пустота. Осознавать это было так ужасно для нее, сидящей в этой тихой, спокойной комнате, что она изо всех сил старалась не закричать, она лишь задала вопрос — вечное клише безнадежности и отчаяния:

— Что мы можем сделать?

Уилл обнял ее и ничего не ответил.

Следующее утро оказалось таким, что лучше было бы о нем забыть. Никто, кроме тети Эди, не выспался. Первой попыталась разбудить Ферн Эбби. Уилл и Гэйнор знали, что это бесполезно. Последующие события развивались по пути хаоса и неизбежности, несчастья вперемешку с псевдокомическими ситуациями. Позже Гэйнор вспоминалось все это, как некое расплывшееся пятно с мельканием деталей, на которые она обращала внимание и которые тут же пропадали. Она поймала себя на идиотской мысли: «Если бы Ферн была здесь, она бы все устроила». Это был мир теней, мир темной магии и постоянного ужаса. И все это становилось отвратительной реальностью.

Они позвонили доктору, они позвонили викарию, позвонили Маркусу Грегу. Они позвонили в гараж с просьбой забрать разбитый автомобиль. Приехала машина «скорой помощи», Ферн забрали, с ними поехал и Робин, необходимо было сделать анализы, а уже затем отвезти Ферн в частную лечебницу, специализирующуюся на пациентах, пребывающих в коме. Маркус следовал за ними в своем «саабе». Дома получили краткую информацию: у нее все в порядке. Доктор в тупике. Эбби при поддержке Гаса и Мэгги Динсдэйл вела сражение по отмене всех приглашений, ей было очень трудно отдавать четкие указания. Гостей, приехавших в дом, заворачивал Уилл, который, таким образом, лишал их развлечения, столь долго ожидаемого йоркширской деревней. Йода нашел свадебный торт и подъедал его снизу, куда ему удавалось добраться. Лугэрри привела Рэггинбоуна, и Гэйнор отвела его в комнату Уилла, чтобы рассказать о событиях прошедшей ночи. Миссис Уиклоу то и дело принималась рыдать. По дому циркулировали чашки с чаем, но никто его не пил, ленч прошел незамеченным, утро перебралось в день, день истекал к вечеру. Установщики шатра отказывались его разбирать. Тетя Эди приканчивала бутылку шерри и объявила, что беседовала с волосатым шотландским гномом, из чего Эбби заключила, что та значительно дальше продвинулась в своем алкогольном слабоумии, чем это представлялось раньше. Йоду вырвало.