—Ты слишком далеко заходишь, маленькая колдунья, — огрызается Кэл.
Впервые Ферн прямо смотрит на него.
Мы играем словами, — говорит она. — Это игра уколов и намеков. Что тебе в этой игре, когда она уязвляет твою гордость? Ты хотел заключить со мной сделку, или так, во всяком случае, ты говорил, — очень хорошо, давай договариваться. Но не для игры, не по пустякам. Мы заключим сделку во имя жизни и смерти, во имя дружбы в опасности, надолго и по правде. Мы заключим соглашение, ты и я. Фернанда и Кэйлибан. Ты этого хочешь?
Фернанда и Кэйлибан. Красавица и чудовище. — Он произносит слова так, что в интонации слышатся и удовлетворение, и насмешка. — А какова же моя роль в этом соглашении?
Быть моим другом и помогать мне, даже против Моргас.
А твоя?
Я буду твоим должником и заплачу, как угодно и когда угодно, по твоему выбору, но только так, что это меня не обесчестит, не нанесет мне оскорбления.
Какое умное условие! — И улыбнулся, будто волк оскалился. — Ты в самом деле хитренькая. Простушка Сюзанна. Не сомневаюсь, что у тебя очень точные представления о бесчестии.
—Наша сделка подразумевает твою дружбу. Друг не может судить меня и насмешничать надо мной. Если ты исполняешь свою роль, то нет необходимости даже обсуждать мои условия.
Все умнее и умнее. Ты лучше обращаешься со словами, чем с иголкой.
Ты можешь отказаться, — заканчивает Ферн разговор.
Рубиновый огонек зажигается в его глазах — вспыхивает и исчезает, и глаза снова становятся темными. В неверном свете пещеры он выглядит созданием мрака, его активное физическое присутствие скорее можно чувствовать, чем видеть. Он злобный, опасный, но он не предатель. Ферн рассчитывает на это. В его сумрачности Ферн ощущает, как нечто материальное, болезненную несчастливость, его ссадины, к которым нельзя прикасаться, упрятанные кровоточащие раны. Однако черный, как ночь, взгляд скрывает все страдания.
Никто еще не предлагал мне такого благородного дела, — наконец произносит он. — Какая высокая нота! Как изящно! Так благородно и гордо! Мы будто вернулись во времена кавалеров и дам.
А они были?
Говорят. Все, что я помню о рыцарях и героях, так это то, что они гнали меня по лесу, как дикого зверя. Они гнались за мной с собаками, которых мой запах доводил до безумия. Они были на лошадях, и я затащил их всех в болото, и… я перегрыз их горла. Правда, трудно было добраться до них из–за металлических лат. — Он криво усмехается. — А теперь ты предлагаешь мне не бандитский сговор, а соглашение чести. Я даю — ты берешь, и мы называемся друзьями. Как почетно. Правда. Должно быть, славно иметь тебя своим должником, маленькая колдунья. Держать тебя в руках, требовать с тебя плату, чтобы получить удовольствие. А какую такую особую помощь ты ждешь от меня, Фернанда?
Сначала мы должны договориться.
Очень хорошо. Договорились.
Она протягивает руку, он слегка пожимает ее, придерживая свою силу. Она ощущает, какие мозолистые у него пальцы.
А теперь, — говорит он. — Чего ты хочешь, Фернанда?.. Мой друг.
Я хочу вернуться в настоящий мир, в мир Времени. Ты пойдешь без разрешения Моргас, ты знаешь туда дорогу. Возьми меня с собой.
Шитье закончено, ее план почти выполнен. Она сидит в своей секретной ямке и ждет. Черный фрукт созрел; свисают длинные волосы, прикрывая безобразный шрам на шее, черты лица полностью определились, кожа цвета черного дерева блестит, будто натертая воском. Под бровями вразлет очерчены глаза, но они прикрыты, как если бы голова спала. Рот тоже закрыт, вместе с пробудившимся сознанием в нем пропало напряжение. Ферн долго ждет, заставляя себя быть терпеливой. Древо нельзя потревожить, его нельзя торопить. Иногда легкая судорога передергивает мышцы, и она в нетерпении поднимается, но темное лицо по–прежнему неподвижно, намек на движение все еще иллюзорен, это игра света и тени. И, наконец, спазм становится более продолжительным, и глаза открываются. Они голубые, как небо, и холодные, как кристаллы льда. Несмотря на то что Ферн видела их в огне заклинаний, она не была готова к тому, что они настолько выразительны, обладают такой силой, что ни смерть, ни Древо не смогли их приглушить. Рот жестко произносит одно лишь слово:
—Ты…
В этом нет узнавания, а лишь подтверждение.
Да, — отвечает она. — Я наблюдала за тобой в огне заклинаний. Я долго наблюдала за тобой и ждала тебя.
Раза два старые ведьмы таращились на меня сквозь огонь заклинаний, — продолжает он, — они шпионили за мной. Но ты слишком молода, чтобы быть ведьмой.
Я постарею. Однажды я тоже стану ведьмой.
Не думаю. Ведьмы — это создания хищные, это — гарпии без крыльев, бесполые демоны.
Ты с первого взгляда все так хорошо видишь?
В последний момент перед смертью твое зрение становится очень отчетливым, — отвечает он. — И теперь — теперь я мертв и должен висеть здесь, пока не сгнию. Я должен расплатиться за свою жизнь. Она не была ни добродетельной, ни принципиальной, но она радовала меня, поэтому так высока цена… Ты пришла, чтобы облегчить мои страдания в чистилище ?
Не совсем так. Прежде чем ты пройдешь Врата, ты должен завершить кое–что незаконченное на земле. Я… могла бы помочь тебе в этом.
Что именно? — спрашивает голова, и на лице ее появляется скептическое выражение, одновременно и коварное, и всезнающее.
С драконом…
Я — мертв. Я — непонятный фрукт на Древе без фруктов. Я — голос без глотки, разум — без сердца. Голод без желудка. Возможно, это еще не настоящая смерть, а состояние между не живым и не мертвым. Укрощение плоти. Очищение души. Кто знает? Как бы то ни было, теперь драконом занимаются другие. Моя связь с миром прервана. И почему ты должна мне помогать, девушка–колдунья? Ты уверена, что не наоборот — я должен помогать тебе!
И то, и другое, — соглашается Ферн. Она знает, что ей не удастся провести его так, как она провела Кэйлибана, пряча за откровенностью свои тайные замыслы, пользуясь его несчастьем и ненавистью в своих собственных целях. Там, где Кэл хитрит, высмеивает и подозревает, Рьювиндра — проницателен, может расстроить твои планы, опасен в своем всеведении. С ним нужно быть честной. — Мы нужны друг другу. Драконом управляет Старый Дух…
Это невозможно.
Потомок твоей семьи запер дракона в колодце или в пещере, за колодцем. Этот человек называет себя Лэй, Джерролд Лэй. И унаследованное им искусство, и его имя либо недостоверны, либо он просто продажное существо. Не знаю, любит ли он драконов, но он жаден, отчаянно жаден до власти и до жизни, и он считает, что нельзя упускать благоприятные обстоятельства. Он пригласил Неназываемого в свое тело, в свой РАЗУМ. Не думаю, что теперь он мог бы изгнать' Старейшего, даже если бы и захотел, через него тот имеет постоянную связь с драконом. Старый Дух будет использовать Лэя, даже может решиться на убийство, ты же знаешь его, ради того, чтобы добыть осколки Лоудстоуна. Он всегда страстно мечтал об этом, хотя сам не может ими воспользоваться. Это твое дело, Рьювиндра Лай. Ты один можешь все исправить.
Какие воинственные речи ведет бродячий дух, даже не назвавший мне своего имени, — говорит голова.
Голубизна его взгляда, кажется, входит в нее, как пронзительный луч, он проникает в ее самые тайные мысли, пронизывает мельчайшие клеточки ее души, видя ее такой, какая она есть на самом деле, видя всю правду. И Ферн отвечает взглядом на взгляд, глаза — в глаза, душа — в душу, и она чувствует, что между ними возникла связь, которая значит больше, чем просто взаимопонимание, больше, чем любовь. Ей не нужно ни убеждать Рьювиндру, ни торговаться с ним. Достаточно того, что необходимо сделать.
Меня зовут Фернанда, — отвечает она.
А каково имя Фернанды, наделенной Даром?
Я, когда буду готова, стану Моркадис.
А это имя выбрала старая ведьма? — резко спрашивает он. — Та жирная ведьма Моргас, которая сама себя короновала?
Даже она совершает ошибки, — продолжает Ферн. — Она научила меня, как надо использовать мой Дар — при данном ею убийственном имени жить достойной жизнью.
