Однако я думал, что он тебе нравится, — откликнулся с заднего сиденья Уилл.

Так и есть, — сказала Гэйнор. — Просто мне кажется, что он выбрал неудачный момент, чтобы всех очаровать.

Они так устроили, чтобы увидеть Ферн, когда она будет одна. Робин отсыпался дома, Маркус работал в отеле. Ферн лежала на спине в высокой белой кровати, руки — вдоль тела, голова — приподнята на подушках. На груди аккуратнейшими складками — простыня, на подушке — ни вмятинки. Электроды, подсоединенные к ее телу, зеленой линией показывали на экране биение сердца.

—Пульс слишком слабый, — сказал Рэггитбоун. Прозрачные пластиковые трубочки накачивали в Ферн питательные вещества, другие — выводили продукты переработки. На неё был постоянно направлен глаз электронной камеры. Она выглядела съежившейся, чуть больше ребенка, очень хрупкой, существом, подобным кукле, оживляемо механизмом, к которому она была подключена. Жизнь автоматически поддерживалась, ее состояние регистрировалось глазом камеры, который заметил бы мельчайшие изменения в выражении ее лица, но никаких изменений быть не могло. Они это понимали. Лицо Ферн было очень белым и очень спокойным. Рэггинбоун приподнял ее веко, глаза с трудом повернулись, показав радужную оболочку. Все трое, взяв стулья, сели у кровати. Сильно расстроенная Гэйнор увидела, что Уилл, изменив своему обычно легкомысленному поведению, был близок к тому, чтобы расплакаться. Она осторожно взяла его за руку.

Это я виновата? — чуть помедлив, спросила она. — Может быть, я… еще что–то могла бы сделать?

Нет. — Рэггинбоун вернулся оттуда, где блуждали его мысли. — Когда приходит Старейший, ничего нельзя сделать. Ты показала себя такой храброй, и в столь трудных обстоятельствах! Где–то кто–то это отметит. Мне хочется в это верить. Сейчас у нас нет времени на то, чтобы предаваться рассуждениям типа «что было бы, если бы». Важно то, как мы будем действовать теперь.

Где она? — спросил Уилл, голос его был хриплым от горечи, от боли. — Она не здесь. — Он не заметил, как крепко сжал пальцы Гэйнор.

В самом деле — где? — повторил вопрос Рэггинбоун. — Тэннасгил утащил ее из тела, но ясно — если Гэйнор все точно помнит, — что к этому имеет отношение сова. Так кто же послал сову? В мире существует множество созданий зла, некоторые — меньше человека, некоторые — больше. Впервые за долгое время появилась обладающая столь сильным Даром Ферн. Это могло привлечь внимание разных Древних Духов: Ведьмы, Охотника, Ребенка… даже Той, Которая Спит. Многие из обладающих Даром создали культ Себя, что свидетельствует о странной одержимости, о древней страсти, но среди них много тех, кто не прошел через Врата. Я попытался вспомнить…

Ферн всегда боялась, что из–за этого сойдет с ума, — сказал Уилл, — подобно Элайсон. Или Зорэйн.

Они сами виновны в своем безумии, — продолжил Рэггинбоун. — Дар только дал им для этого энергию.

Но Ферн никогда, кроме дней, проведенных в Атлантиде, не пользовалась Даром, — заметил Уилл.

—Это, если наблюдать, можно было понять, — сказал Рэггинбоун.

Уилла охватил озноб.

—Я знаю, она вышла из себя, увидев Брэйдачина. Он сказал мне, что ее энергию молено было увидеть, как свет, вылетающий из ее рук.

— — Нельзя доверять гоблинам. Вспомни Пигуиллена.

— Этот — другой, — решительно возразил Уилл. — Он сильнее. Он несколько раз рассказывал о чести старых лордов — Мак–Кракенов из Тлен Кракена. Он утверждал, что они простерли свои владения до Качалэйнав Ольстере. Он считает, что их честь — это и его честь. Я знаю, что он никогда нас не предаст.

— Может быть-: — Было видное что Рэггинбоуна все же не удалось убедить — Меня… известили… о нем, когда он пришел. Потом я кое–что еще проверил. Ведь так необычно, чтобы домашний гоблин поменял свое место жительства, да еще ушел так далеко. В этом гоблины не похожи на людей, они не меняют своих привычек. Ни один из оборотней не подвержен эволюции.

Он много времени проводит среди людей, — заметил Уилл. — Может перенять у них какие–то плохие привычки.

Я верю в его способность быть лояльным — до какой–то степени, — продолжал Рэггинбоун, — но у таких примитивных духов нет понятия морали, для этого они слишком незначительны. Они легко предают: подкупят, напугают — и дело сделано. Они так же относятся к человечеству, как люди — к домашним животным. Одна золотая рыбка в аквариуме с легкостью может быть заменена другой.

—Вы ошибаетесь, — упрямо стоял на своем Уилл. — Вы часто ошибаетесь.

Рэггинбоун метнул на него острый взгляд и вернулся к своим размышлениям о Ферн:

Возможно. Вероятно… это какое–то невезение. Заклинания могут многое показать, если знаешь, как смотреть. Я всегда предполагал, что именно с помощью огня заклинаний Элаймонд нашла ключи в Дэйл Хаузе. Но, как и всякая магия, огонь очень капризен. То, что ты видишь, не всегда соответствует твоему выбору. И при этом наблюдательный человек всегда найдет то, что ищет.

Если кто–то другой, а не Древний Дух узнал о Ферн и решил ею воспользоваться, — в отчаянии воскликнул Уилл, — — вы должны знать, кто бы это мог быть!

Наступило молчание. Казалось, Рэггинбоун полностью ушел в себя. Гэйнор вообразила, как пространна и глубока его память, как она содержит в себе целые столетия, моменты надежды и радости, боли и печали, как выискивает потерянные связи, забытые образы. Ей казалось удивительным, что можно прожить столько жизней, скопить в себе столь многое, знать так много и чувствовать, как все эти знания тяжелым грузом опустятся в самую глубину души.

Рэггинбоун наконец открыл глаза, взгляд его был мрачен.

—Как ты заметил, — сказал он, — я часто бываю не прав. Но по крайне мере, тело ее в безопасности. Сначала я боялся, что он мог войти в нее, стать ее сутью. Она призывала его в том месте, которое ему знакомо, спиртное затуманило ее сознание, она открыла себя для него. Он мог сделать ее своим амбулантом, своим инструментом, дух ее затерялся или был в ловушке, в самом уголке ее сознания, напуганный, но бессильный. Все это дало бы ему возможность контролировать, управлять и мстить. К счастью, Ферн — или чему–то еще — удалось защититься. Даже ее пустота — недостижима для него.

—Ферн никому не даст владеть собой, — сказал Уилл. — Обладает она Даром или нет — она крепка, как сталь.

Неожиданно они заметили какое–то движение. Разговор прервался, все смотрели на Ферн. Движение было едва заметным, легкий поворот руки, будто чуть сократились мускулы правой кисти, но при том состоянии, в котором находилась Ферн, это было так же удивительно, как если бы зашевелился труп.

—Смотрите! — воскликнул Уилл. — Сердце забилось сильнее!

Линия на мониторе стала чуть более подвижной. Уилл встал на колени около Ферн, начал звать ее по имени, но лицо его сестры оставалось все таким же неподвижным. Порез на руке первым заметил Рэггинбоун. Рука напряглась, задрожала, хотя все тело было по–прежнему будто окаменелым. На внутренней стороне руки, от плеча до кисти появилась красная линия разреза, тонкая, аккуратная, будто разрезали лист бумаги, будто кто–то провел эту линию невидимым острым ножом.

—Она теряет кровь! — воскликнул Рэггинбоун. — Зовите сестру!

Следующие полчаса были пыткой. Врачи сказали, что сам по себе разрез не опасен, но они терялись в догадках не в силах объяснить, почему это произошло. Приехал Робин, и доктора спросили его, не было ли в прошлом у Ферн проблем с психикой. Робин вспомнил, что двенадцать лет назад произошел инцидент, после которого был поставлен диагноз — «посттравматическая амнезия», и, хотя он пересказал все подробности, сопутствовавшие тому ее состоянию, а доктора согласились, что может существовать какая–то связь, дальше они не продвинулись.

—Видеокамера не очень хороший сторож, — сказал Уиллу Рэггинбоун. — Здесь с ней все время должен находиться один из нас. Боюсь, что Ферн угрожает серьезная опасность. Убедите в этом отца.

Но Робина не нужно было просить. Уик–энд, превратившийся в трагедию, чрезмерные волнения вызвали в нем состояние хронического стресса. Фернанде должен был быть обеспечен самый лучший уход. Тот факт, что Ферн, его маленькая Ферн, никогда уже не будет заботиться о нем, защищать его, как он привык, каким–то образом делал ее нынешнее состояние еще более ужасным и труднопереносимым. Со дня смерти матери именно Ферн была хозяйкой в доме, это она руководила Робином, направляла его жизнь, доверив только некоторые мелочи Эбби. Робину было непереносимо видеть ее, лежащую га этой кровати, смертельно спокойную, ни живую, ни мертвую. Ее неподвижное тело являло собой нечто изломанное, беззащитное, опустошенное.