— Я отомщен! — сообщил он как-то при встрече Василию Васильевичу.

— Не понимаю, — сказал Елкин.

— Рена — это капризное и коварное существо — наконец наказана! Теперь понимаете? — воскликнул Кулик. Увидев на лице врача удивление, он пояснил: — Нет, нет, я здесь ни при чем. Просто я встретил на улице Софью Лэп, дрессировщицу Рены, и узнал от нее, что справедливость всегда торжествует.

И Кулик рассказал такую историю.

После съемок в кино у Рены день ото дня портился характер. Она стала раздражительна, не слушалась дрессировщицу на репетициях, и Лэп большого труда стоило заставлять ее выступать перед публикой. Цирковая карьера Рены окончилась тем, что однажды на представлении она удрала с манежа, покусала трех униформистов и директора цирка. Что было с ней делать? Неисправимую обезьяну отдали в передвижной зооцирк, и хозяйка больше ее не видела. Товарищи рассказывали ей, что Рена разъезжает в клетке по разным городам вместе со старым львом, хромоногой слонихой и оравой крикливых попугаев. Обезьяна гримасничает и делает разные акробатические трюки, выпрашивая у детей конфеты. А те ее охотно угощают, не подозревая, что кривляющаяся мартышка — та самая Рена, которая смотрит на них иногда с экрана через стекло шлема…

— «Поздравляю вас с избавлением от злого духа», искренне сказал я Софье Лэп, — продолжал Кулик. — А она мне говорит: «Спасибо, но теперь я дрессирую попугаев. А их клювы так же опасны, как когти тигра, и потому я работаю в кожаных перчатках». Какая мужественная артистка!

После этого разговора Василий Васильевич не видел больше шумного оператора: Кулик закончил съемку в институте. Потекли дни и недели привычной работы с собаками. Готовились новые полеты ракет.

Зачем же новые? Разве мало было открытий, сделанных Лайкой, мало было благополучного приземления Отважной, Пальмы и других собак?

Для врачей — недостаточно, хотя в книге космической медицины было уже много исписанных листов. Первую страничку этой книги врачи заполнили в 1949 году, когда взлетела первая в нашей стране ракета с четвероногими испытателями. И год за годом космические медики сравнивали свои наблюдения и записи, выводили законы новой науки — правила безопасного полета. В этих важных для человечества законах был труд и наших знакомых — Дронова, Василия Васильевича, Вали.

Врачи знали теперь, как ведут себя собаки при встрече с невидимыми врагами в институте — с лихорадкой вибрации, с перегрузками, с низким давлением. И они не только изучили каждого противника в отдельности. На кинопленке и лентах самописцев они видели всю картину полета, когда враги набрасываются на испытателей один за другим, без передышки. Можно было уже сделать вывод, что в целом полет не опасен для здоровья, а главный противник космонавтов — это перегрузки, которые возникают после невесомости, при торможении ракеты.

Но врачи не знали еще, как опасен пятый враг космонавта — космические лучи. Встречи с лучами пассажиров баллистических ракет были короткими и не оставляли никаких заметных следов. Лайка, летая на втором спутнике, буквально купалась в космических лучах, но врачи ничего не узнали: Лайка не вернулась на Землю. Надо было долго наблюдать за космонавтом после полета, в лаборатории. Далекий невидимый враг оставался неизвестным.

Новая Лайка должна была приземлиться! Никто не знал, как будет ее имя, никто не знал, сколько пассажиров возьмет с собой новый жилой спутник, никто не знал, когда это случится. Но каждая удача приближала важное событие.

Развернулись под окнами института клейкие пахучие листочки, пролетел тополиный пух, пришла пора лопнуть бутонам липы и напоить медовым ароматом воздух.

В один из дней июля Василий Васильевич опять вывел из калитки на поводках своих воспитанниц, а следом за ним Валя вынесла клетку с серой, меланхолично жевавшей крольчихой.

Опять взмыл в воздух серебристый самолет особого назначения, и его пассажиров ждала в поле стройная серебристая ракета.

На ту же высоту поднималась Отважная в третий и четвертый раз, и полеты прошли еще удачнее: торможение было спокойнее, чем прежде; как говорили врачи, система спасения пассажиров оказалась надежной.

Отважная вела себя как опытный космонавт. Когда взревели двигатели, она вспомнила про невидимую тяжесть и заранее опустила длинную мордочку на лапы, приняла удобную позу. В вышине поиграла, как и раньше, с зайчиком, полюбовалась в иллюминатор на яркое солнце, чуть позже нашла, что боксеры-невидимки смягчили свои удары, а приземлившись, исполнила танец радости, ела конфеты и халву, фотографировалась и показывала фотографу язык.

В экипаж ракеты входили еще две белые собачки, Снежинка и Жемчужная, и тихая крольчиха Марфушка. Собачки были менее опытными астронавтами. Когда кто-нибудь из них нервничал или капризничал, Отважная наводила порядок: ворчала и легонько дергала за ухо. Экипаж ее слушался.

— Откуда только такие способности? — говорил Елкин Вале. — Ну, я понимаю — Марфушка, она существо равнодушное: все время работает челюстями. Возьмите эту разведчицу Вселенной за уши, и она даже не обидится. Но такое мужество в маленькой собаке меня удивляет. И заметьте, Валя, наша Кусачка теперь не только замечательный космонавт, она настоящий командир. Талант!

— Тише! — перебила Валя. — Не портите мне способного работника. Вот услышала она вас и стала подбадривать Жемчужную. А та, бедняжка, все еще дрожит.

Но Василий Васильевич, наоборот, повысил голос:

— Эх, Кулик, Кулик, прозевал ты своего настоящего героя!..

И не знал Василий Васильевич, что в это утро в московских кинотеатрах начал демонстрироваться новый фильм оператора Кулика и с экранов глядела на зрителей удивленная физиономия Козявки. А в научный институт звонил какой-то иностранец:

— Есть у вас такой Козьяфка? Я хочу фотографировать для газеты.

— Пожалуйста, приезжайте, — ответил в трубку профессор и усмехнулся своей мысли: «Придется списать Козявку в кинозвезды…»

Гена ворвался в квартиру Смеловых с решительностью завоевателя.

— Включай, включай скорее! — задыхаясь от бега, выпалил он.

Борька растерянно щелкнул выключателем.

— Да нет же, чудак, телевизор включай, там — Тяпа.

«Тяпа? Как? Почему?» — хотел спросить Борька, но разговаривать было некогда. Он бросился к «Старту» и начал крутить регулятор.

— Мы находимся в одном из кабинетов института космических исследований, — прорезался голос диктора.

Изображения не было. По экрану бежали полосы. Неожиданно полосы исчезли. Замелькали люди в белых халатах. На каком-то тряском механизме сидела собака, одетая, как парашютист. У нее была узкая, похожая на Тяпину, мордочка.

— Она? — шепотом спросил Гена.

Борька с сомнением покачал головой. Слишком спокойной и уверенной была эта собака с длинной холеной шерстью.

— Тренировки проходит Отважная, — объявил диктор.

И Борька сказал твердо:

— Нет, не она…

Потом они смеялись над веселой собачонкой, которая прыгала и кривлялась, смешно шевеля ушами, похожими на мохнатые рожки.

И вдруг снова появилась та, с узкой мордочкой. Она сидела в ракете и крутила головой, следя за солнечным зайчиком, заскочившим в иллюминатор. На морде ее было написано такое безграничное доверчиво-наивное любопытство, с каким могла смотреть только Тяпа.

— Она! — вскочил Борька со стула. — Она! Надо немедленно бежать в институт.

— В институт? — переспросил Гена. — Да нас оттуда метлой!

— Что же, по-твоему, надо делать? Сидеть сложа руки?

— Надо что-то придумать. Давай позовем Любку!

За Любкой был откомандирован послушный толстячок, копошившийся под окном в песочнице. Любительница происшествий явилась без промедления.